С данной коллизией я впервые столкнулся лет семь назад на одном разделительном блокпосту между Южной Осетией и Грузией. Грузинский офицер в звании подполковника отвечал на вопросы российской журналистки, занесенной с какой-то оказией на спорную территорию. Выслушав ответы, журналистка попросила офицера представиться:
— Начальник районной полиции Зураб Долидзе, — представился офицер.
— А звание? — спросила девушка, не разбирающаяся в погонах.
— Подполковник милиции, — ответил офицер и расхохотался.
Есть что-то ущербное в переименовании наших милиционеров. Какая-то языческая вера в силу символов. Вот, дескать, назовем милиционера полицейским — и станет у нас как в Америке. А кого мы видели из американских полицейских, кроме Брюса Уиллиса? И так ли они хороши, эти заокеанские менты? И не стоит ли сразу перевести русский язык на латиницу, вдруг поможет?
Мы-то, конечно, не против именовать сотрудника ДПС хучь “господином”, хучь “их благородием”, если министру будет это приятно. Но куда девать нашу злую иронию, которая обязательно будет сквозить в каждом таком обращении. А ведь милиционер, то бишь полицейский, тоже человек живой и чувствительный, и он эту иронию обязательно услышит. Разве ж будет ему приятно?
Много чего у нас прижилось в России. И “менеджеры”, и “риелторы” с “девелоперами”, но вот буржуйское обращение друг к другу до сих пор выглядит неорганично.
— В пятое окошечко вы последний?
— За мной еще вон тот господин в кроличьей шапке.
А если, например, официантку называть “барышня”, то как окликать официанта? Барин, что ли?
Кажется, я знаю причину такого конфуза. Дело в том, что в царские времена меж простолюдинов никакого такого специального канонизированного обращения не существовало. Обходились разными существительными и прилагательными: “голубушка”, “братец”, “мужички”, “земляк”, “православные”. Чуть выше по социальной лестнице все было более-менее нормально. Тут тебе и “сударь”, и “дамы” с “господами”. Не говоря уж о всяких “светлостях” и “сиятельствах”. Но случилась революция, “их благородий” — кого за борт, кого в расход. А те, что уцелели, “благородие” свое старались по возможности скрыть и уж детям свое “благородие” точно не передавали. Так и ходили сплошь босяками да товарищами 70 лет, а тут бац, снова здорово, босяков нет, товарищей нет, а вокруг одни лишь “дамы” да “господа”.
И тут выяснилось интересное. Если господин в товарища худо-бедно, но переделывается, то вот товарищ в господина — никак. А поскольку господ перебили да повыгнали, то и кандидатур, подходящих на такое обращение, раз-два и обчелся.
Так, может, и не надо изобретать ничего нового, а взять то хорошее от советской власти, чего она сумела произвести. Гимн мы оставили, так давайте оставим органичное и демократичное обращение друг к другу — “товарищ”. Те, кто с западными компаниями работает или в Давос ездит, пусть будут “господами” — не жалко. А нам-то зачем в кроличьих наших ушанках господ из себя корчить?
А уж полицейских товарищами именовать сам бог велел. И не “товарищ полицейский”, что звучит нелепо, а “товарищ сержант” или “товарищ майор”. А чтоб путаницы не было, знаки различия надо в школе преподавать, как у нас при Советах преподавали.
И причин для такого обращения ровно три. Во-первых, оно будет показывать полное доверие к сотруднику правопорядка. Во-вторых, не позволит ему, как в случае с обращением “господин”, почувствовать себя действительно господином мира и не введет во грех. Ну а в-третьих, обращение это уже отшлифовано годами и может тонко трансформироваться в зависимости от ситуации. Те люди, у которых полицейский документы проверяет, называют его товарищем. А те, что дров наломали, правонарушение совершили либо злодейство учинили какое, на такое обращение уже права не имеют. Потому как товарищ им не кто иной, как тамбовский волк. И именовать полицейского они могут не иначе как “гражданин сержант”, “гражданин майор” или просто “гражданин начальник”. Но только после вступления приговора в законную силу. Государство у нас как-никак правовое, хотя порой и забавное.
