Эти годы уже устойчиво называются “нулевыми”. И не только хронологически. Действительно, если всмотреться, что остается после них, получается какой-то полный ноль. Тотальное отсутствие внятного содержания. Всесторонняя, разнообразная, цветущая пустота. “Ничего, вовсе ничего” — как расшифровывает словарь В.И.Даля старинное русское понятие “ни х…”.
Давайте вспомним, как эти нулевые годы начинались.
Они начинались с надежды. На то, что новый, молодой, энергичный лидер (правда, взявшийся неизвестно откуда и как, но тогда мы старались об этом не думать) кардинально изменит страну в нужном нам направлении. “Нам” — так говорил каждый про себя.
Либералы считали, что наконец-то пришел их законченный единомышленник, Пиночет light, который мягко, но жестко, как и положено дзюдоисту, установит в России настоящий либеральный порядок, с безраздельной рыночной экономикой и (постепенно) демократическими выборами для тех, кто умеет профессионально выбирать.
Левые (коммунисты и соучаствующие) полагали, что грустноглазый преемник Ельцина сделает то, что сделал бы на его месте старик Примаков, будь он чуть поудачливей: новейший русский социализм с совершенно человеческим, как у памятника дедушке Ленину, лицом.
Патриоты-державники всерьез считали, что (под)полковник КГБ, железной волею истории внедрившийся в окружение Ельцина (чтобы подорвать его изнутри, хе-хе), восстановит нам великую империю от Одера до Хуанхэ.
Ну и? Сегодня все эти категории граждан наслаждаются возможностью обтекать. Надежд не осталось. Только горестная ухмылка на тему “как же мы оказались такими идиотами”?
В начале нулевых мы верили, что Россия обязательно построится/возродится, причем быстро-быстро. Нужно только несколько лет стабильности и солидарной воли. Мы получили много лет стабильности, чтобы разувериться едва ли не навсегда.
Что еще было тогда, на заре десятилетия?
Наверное, любовь. Воздух тогда был с запахом начинающегося апреля. Сегодня везде царит вечный ноябрь, “страшный запах мертвой листвы”. А на интернет-сайтах распространяется вроде-как-анекдот: “В СССР не было секса, а в РФ нет любви”. Ничего смешного, правда, но все равно котируется как анекдот.
Что же осталось после нулевых?
Свобода.
Да-да, не удивляйтесь. Недавно рок-гуру Борис Гребенщиков сказал в интервью, что в первом десятилетии XXI века в Россию пришла “чудовищная свобода”. Эти слова многим не понравились. Гребенщикова обвинили в том, что он пытается безыскусно “лизнуть” власти.
Ерунда. БГ совершенно прав.
Долгие века напролет русский человек жил под гнетом своего любимого государства, которое, как предназначенный оккупант (иногда добрый, иногда злой, когда-то милостивый, но чаще жестокий), объясняло ему, как он должен функционировать. Каждый день, каждую ночь, каждую минуту жизни. Что есть, что пить, что читать и не читать, что думать и не думать. С кем спать или не спать и какие видеть сны. Русская жизнь была формой членства в безразмерном коллективе, решавшем задачи титанического построения страны и государства. Колонизации промерзших до мозга костей евразийских пространств, органически не пригодных для существования белковых тел, за исключением только одного их вида — русского человека.
И русский человек делал вид, что подчинялся. Хотя на самом деле в глубине души и тела делал все, чтобы саботировать железную государственную волю. И после партсобрания глубоко под подушкой достать и пролистать тот самый “Архипелаг ГУЛАГ” (или еще какие чудеса похлеще).
Шли годы. Мы смертельно устали от собственной истории и собственной судьбы. Мы больше не хотели штурмовать небо и окучивать землю. И мы были освобождены.
В нулевые годы государство (шире — правящая элита, т.е. те люди, которые случайным образом, хаотической волею эпохи перемен оказались причастны к принятию важнейших решений) сказало нам: отдыхайте!
Объявлен вечный перекур. Ешьте и пейте, что хотите, читайте и не читайте, всё, что угодно. (Несколько путинских лет во многих книжных магазинах стояла моя совершенно крамольная книжка “Бизнес Владимира Путина” — и что?)
Секс, наркотики, рок-н-ролл — пожалуйста! Никаких гражданских обязанностей, никаких коллективных обязательств. “Вы избавили нас от стыда”, как выразился во время недавней прямой линии с народом В.В.Путина один из его собеседников. И от химеры, именуемой совестью, — как говорил один известный идеолог 1930—40-х годов. Единственное — что вы отдадите взамен…
Нет, не душу, в нулевые годы душа никому не нужна, можете засунуть ее себе в ж… Всего лишь — право избирать и быть избранным. Хотя бы уже потому, что народ никогда не избирает правильно, и избранный всегда обречен.
Многие — и сторонники, и противники существующего строя — упорно повторяют мантру, что в нулевые годы произошел размен свободы на колбасу.
Фигня! Кто ее видел-то, эту колбасу? Учитель (как мы опять же узнали из последней прямой линии премьер-министра), получающий 7000 рублей в месяц? Или медсестра по 5000 ежемесячно? Колбаса-то как раз народу практически не досталась. А досталась — та самая чудовищная бытовая свобода. Когда можно все, совсем все. Только не лезь в политику.
Умные теоретики режима (такие там тоже есть) говорят, что эта система — самая прочная на свете. Потому что нет у человека разумного (homo sapiens) большего вожделения, чем свобода порока. Ведь и праотец наш ветхий Адам покинул вечный сад Отца Своего, чтобы вкусить этой самой чудовищной свободы. А в семени Адама, как известно, мы все согрешили, раз и навсегда.
Потому, значится, новая перестройка у нас невозможна. Ибо от свободы порока нормальный человек никогда не откажется, и никакой политикой его не проймешь.
Я же упорно утверждаю обратное. Что перестройка, влекущая за собою конец этого типа режима, неизбежна, и она уже началась.
Поскольку, согласно моей теории, вовсе не жажда чудовищной свободы есть главный побудительный мотив в жизни человека. А — стремление преодолеть свое космическое одиночество. Установленное в тот момент, когда пресловутый праотец поплатился за свою неосмысленную тягу к запретным плодам.
Полное преодоление одиночества случается лишь тогда, когда человек возвращается в покинутый им некогда вечный сад. А здесь, на Земле, существуют промежуточные формы этого преодоления.
Семья, профессия, народ. Человек нуждается в социализации гораздо больше, чем в оформленном и оправданном отказе от нее. Главное для него — найти своих и стать полноценной частью коллектива своих. Футбольный фанат, непонятно зачем выходящий на Манежную площадь ровно в означенный час, — не лучшая, но яркая тому иллюстрация.
Время чудовищной свободы заканчивается, ибо оно не может далее продолжаться. Сквозь тотальную атомизацию и разобщение, которые стали фирменным знаком нулевых годов, прорывается кричащий запрос на солидарность. На то, что “мы вместе”. А по какому поводу и под каким знаменем — другой вопрос.
Это значит, что вместе с первым десятилетием XXI века уйдет — со скрипом и нехотя расплевывая вокруг себя неистраченные ядовитые брызги, — и воплощенная им система. Всему конец.
А во всяком конце, как правило, коренится начало. Наше новое начало.
С новым десятилетием нас, друзья!
