Попытки разглядеть его в среднем классе, в ученых, технократах и проч. успеха не принесли. На недавно прошедшей в Москве конференции “Социальные измерения модернизации” это было признано уже и на политическом уровне: Владислав Сурков поставил задачу объяснить различным группам нашего общества, что они могут получить от модернизации, почему она может быть им выгодна и для чего им нужно в ней участвовать.
Так почему же модернизация, про необходимость которой для нашей страны не говорил только очень ленивый, не зажигает людей? Почему, абстрактно высказываясь в ее поддержку, большинство россиян всерьез не соотносят с модернизацией свои жизненные стратегии, не ставят в зависимость от нее свои перспективы, не оптимизируют свою деятельность в соответствии с ее ориентирами?
Начнем с того, что весь наш жизненный опыт мешает доверять власти, ее словам и призывам. Доверие вызывают отдельные люди во власти, но не власть в целом. И доверие этим людям не превращается автоматически в готовность следовать их призывам.
Главная позиция русского человека во всем, что не касается непосредственно круга его забот и интересов, — это позиция наблюдателя. “Говорите, суетитесь — а мы обождем, посмотрим… Мало ли мы перевидали на своем веку перестроек, ускорений, демократических реформ… Никогда не спеши выполнять приказания начальника — они скоро могут смениться на прямо противоположные”.
И нельзя сказать, что в России нет людей, заинтересованных в изменениях к лучшему (ведь их как раз и обещает модернизация, а до нее обещали стабилизация, реформы — далее по списку). “Их есть”, и огромное количество. Стабильность, конечно, важна для людей. Но стабилизировать злоупотребления, коррупцию, воровство, безденежье — желающих нет.
Изменения стране нужны, признает большинство россиян. Но вместе с тем в обществе широко распространен страх перед переменами, ибо в светлые идеалы властей мало кто верит. И еще меньше тех, кто верит в реализацию их благих намерений. Изменения сегодня, в отличие от ранней перестройки, люди связывают не столько с новыми возможностями, которые для них откроются, сколько с новыми рисками и опасностями. Риски-то вполне реальны, а вот выгоды — призрачны.
Секрет пессимизма — в травме, нанесенной массовому сознанию реформами 90-х годов и не рассосавшейся до сих пор. Пока мы не получим опыта успешных реформ, само это слово будет не внушать надежду, а пугать и отталкивать. Горькое послевкусие 90-х вызвано тем, что переменами смогли воспользоваться, сумели улучшить свое положение в те годы не более 10% населения. Благодаря стабильности нулевых годов количество “удачников” резко выросло — примерно до 25%. Но остальные-то три четверти нации? От реформ они проиграли, от стабильности — подуспокоились. Да, улучшили свое материальное положение, чуть-чуть поиграли в потребительство, но в общем и целом остались бедными, безнадежными, проигравшими.
Негативный осадок от реформ связан прежде всего с резким расслоением общества на верхи и низы, на выигравших и проигравших, на новых хозяев жизни и их обслугу. Путинское правление стало временем реванша отставших и обиженных групп. В “коалицию стабильности” вошли в основном те, кто зависит от государства, а не от рынка: чиновники, силовики, бюджетники, пенсионеры. Целое десятилетие потребовалось, чтобы как-то компенсировать им в психологическом и материальном смыслах травмы 90-х. Но чтобы модернизация состоялась, необходима коалиция модернизаторов, а не стабилизаторов. И эта коалиция должна предложить обществу ощутимые общие выгоды от своего успеха. Иначе модернизация приведет к еще большему расслоению, которое и так уже является главным препятствием для социального мира в России. Парадокс, однако, в том, что модернизация сама по себе особенно не нужна ни “авангарду”, ни “лузерам”.
Авангард уже вполне неплохо устроился благодаря рентной экономике, и если и не процветает (все-таки кризис на дворе), то и не прозябает. Опять-таки — границы открыты, недовольные либо уехали, либо в любой момент могут это сделать. А оставшиеся — не бедствуют, критично настроены к власти, зло ее вышучивают, ищут во всех ее действиях лишь корысть и неблаговидные замыслы. Модернизация для них — либо очередная блажь “кремлевских мечтателей”, либо новая “разводка”, которую устроила одна башня, чтобы подложить мину другой, не иначе!
Аутсайдеры (а таких, напомним, гораздо больше) — прозябают, выживают, разочарованы, не мыслят широко, поскольку озабочены повседневными проблемами. Надеются на власть, особенно высшую, но мало ждут от нее хорошего и мало что могут предложить взамен. У них мало компетентности, мобильности, активности, веры в себя, умения распорядиться возможностями, которые дает жизнь. Да и возможностей, вакантных мест в социальной сетке, которые можно было бы занять, стало гораздо меньше. Вертикальная мобильность по сравнению с 90-ми сейчас резко упала. Люди не ощущают уверенности в завтрашнем дне, вечно озабочены, как бы “дожить до получки” или до очередного небольшого повышения пенсии.
В таком неоднородном, двухъядерном обществе, где соседствуют успешные “резиденты рынка” и неуспешные “исключенные из него”, громко слышны только сытое брюзжание и полуголодный ропот. Но нет ни доверия к власти, ни готовности активно сотрудничать, чтобы достигнуть общего результата. Лозунг одних — “Отстаньте от нас, мы вам ничем не обязаны, так прекратите выделываться и учить нас жить!”. Лозунг других — “Не мучьте нас, лучше помогите материально!”
Как модернизаторы могут “продать” свой курс раздвоенному обществу, когда реального запроса на модернизацию — технологическую, политическую или экономическую — ни у лузеров, ни у авангардистов нет? Вы видели людей, которых действительно вдохновляет идея вернуть всенародные выборы губернаторов? Или тех, кто воодушевлен воображаемой перспективой перевода нашей экономики на высокотехнологичные рельсы? Или появлением наряду с сырьедобывающим — мощного кластера современной обрабатывающей промышленности? Например, нового русского автопрома? Вот и я не видел.
Чтобы “продать”, нужно соответствующим образом упаковать модернизацию — иначе ее не купят. Такой “упаковкой” может стать модернизация социальная. Запрос на нее существует, он огромен и идет практически от всех слоев нашего общества.
Это запрос на равенство всех перед законом; на честную и эффективную полицию; на ответственное поведение чиновничества; на толковых и невороватых управленцев местного уровня; на современное образование и качественную медицину; на снижение цен, наконец!
Все эти запросы общества при желании легко перевести на язык модернизации. Например: низких цен не добиться без дешевого массового производства разнообразных вещей (значит, нужны новые технологии) и высокой конкуренции (значит, нужна другая экономика)...
Но самое главное — у российской модернизации XXI века не может быть одного выигравшего, как был один выигравший у ельцинских реформ (предприниматели и лица свободных профессий) или у сталинской индустриализации и коллективизации (госбюрократия). Это более комплексный и сложный процесс. Поэтому нужна коалиция, а не единоличный субъект-гегемон.
В эту коалицию должны войти основные участники и бенефициары инновационной экономики: ученые (ориентированные не просто на процесс бесконечного познания, а на извлечение и практическое использование его результатов), инженеры (превращающие научные открытия в работающие приборы, механизмы, гаджеты, наконец), предприниматели (не рантье, а именно предприниматели, извлекающие прибыль из инновационного процесса), бюрократы (связавшие свою карьеру с успехом курса на модернизацию), политики (защищающие интересы этой коалиции и этого курса в демократической системе).
Но чтобы модернизация состоялась, одной коалиции модернизаторов недостаточно. Нужно благожелательно настроенное большинство общества, готовое воспринять плоды модернизации и поддержать ее героев.
