Нет такой страны на карте
Минные поля по обеим сторонам дороги, ведущей от косовской границы в столицу Приштину. Часть трассы по-прежнему огорожена колючей проволокой. Как и десять лет назад, руки до разминирования ни у кого не доходят.
Последний раз я была в этих краях в 2000-м. С тех пор, на первый взгляд, кроме минных полей в Косово многое переменилось. В Приштине положили асфальт рядом с мусорными кучами, асфальт, кстати, уже пошел нервными трещинами.
Что поделать, Приштина — самая грязная и неухоженная столица Европы (это если все же считать Косово настоящей страной).
Зато албанцы открывают новые, вылизанные до евроблеска отельчики. Они искренне улыбаются и, если надо, свободно говорят со всеми приезжими на бывшем государственном, а ныне полузапрещенном сербском языке. Русских в Косово уважают даже излишне демонстративно — причина этого ясна.
“Добрый дан!” — кроме России самые крупные государства мира официально уже признали независимое Косово. Флаги Евросоюза и Америки развеваются по всему городу. И только мы отчего-то упрямимся, хотя нас изо всех сил и пытаются “уговорить”…
На празднование Видова дана в сербский анклав Грачаницу я отправилась вместе с послом России в Белграде Александром Конузиным. Он же является российским представителем и в Косово.
— На День независимости России, 12 июня, в нашу канцелярию пришло письмо от якобы законного президента Косово, — рассказывает Александр Конузин. — В нем он поздравлял Россию с государственным праздником и вроде как напоминал, что их независимость уже поддержали 68 государств. Это был явный намек.
— И что же вы им ответили? — переспрашиваю я.
— Мы переправили это письмо в Москву, откуда — через несколько недель — оно пришло к нам обратно с пометкой вернуть его в Косово. Поздравление принято не было.
— Но почему? Столько стран ведь уже за здешнюю самостоятельность.
— Россия в этом вопросе будет солидарна с официальной позицией Белграда, — осторожно говорит Александр Конузин.
— Но а если в самой Приштине вдруг решат признать Южную Осетию и Абхазию?
— Это абсолютно ничего не изменит. Потому что для России такого государства, как Косово, не было и нет.
Посол наведывается в край раза четыре в год. Ребята из “антитеррора” окружают наш автобус, пока погранцы, то ли албанские, то ли сербские — кто их разберет? — считают по головам пассажиров в автобусе.
Кроме периодически приезжающего посла русских в Косово всего несколько человек найдешь разве что в канцелярии посольства, небольшом особняке за толстыми железными решетками.
Плач невесты
Пытаюсь разыскать моих знакомцев десятилетней давности. Его звали Драганом, ее — Горданой. Тогда, в 2000-м, они только что поженились. Свадьба напоминала поминки, праздничная процессия в сопровождении автоматчика несмелыми шагами брела к церкви. Там-то мы и столкнулись. Я — молодая совсем журналистка, фотографирующая все подряд. И нерадостная невеста, утирающая кружевным платком покрасневшие глаза. “Родственники жениха остались без крова, — перевели мне слова новобрачной. — Они жили в небольшой деревушке, но албанцы ее уничтожили. Из-за сложной обстановки мы долго тянули со свадьбой, надеялись, что жизнь наладится. Но, видно, не судьба, поэтому Драгану придется переехать ко мне”, — сербские песни на их свадьбе грустными напевами своими напоминали плач.
Гордана, как водится, пригласила заглядывать в гости. Как-нибудь, если снова выберусь в их края…
Теперь, когда мы проезжали мимо ее деревни, я не увидела знакомой черепичной крыши. Отныне здесь обитают только албанцы. Дома, правда, богатые — в два, в три этажа.
А от сербских поселений остались одни руины.
Вдоль по трассе — слева и справа, почти через каждый километр — гигантские кладбища угнанных и разобранных автомобилей. Никто не перебивает их номера, машину сразу расчленяют на запчасти. Остовы бросают гнить на кладбищах.
Автомобили неместные. Их гонят из-за границы, из той же Сербии, минуя все досмотры.
Это бизнес албанцев — о нем прекрасно знают и международные силы КFOR. Угон авто, продажа оружия, трансфер наркотиков… Треть афганского героина приходит в Европу именно из албанского Косово.
Многострадальные Балканы всегда стояли на перепутье всех торговых дорог. Косово — тупик в конце этого пути.
В крае постоянно идет отмыв гигантских средств. Все поделено между преступными группировками, причем албанские и сербские кланы в этих вопросах как-то даже ладят между собой, разграничивая зоны влияния.
Самый доходный официальный бизнес — строительство, его полностью курируют албанцы.
Всюду полно оружия. “Калашников” на рынке стоит 100 баксов, “ТТ” — 50. В принципе, интересам отдельных бизнес-групп выгодно поддерживать тот бардак, который царит вокруг вот уже двадцать лет.
Налоги никто толком не собирает, квартиры не оплачиваются, своей валюты в “стране” нет, но албанцы предпочитают евро. Сербы берут и белградские динары.
И каждое крошечное столкновение, будь то даже обычная драка подростков, грозит перерасти в очередную войну. Были погромы в марте 2004-го, в 2008-м, уже после объявления независимости…
Беззубые, нищие, брошенные…
На границе ни одна из сторон не ставит штампы в загранпаспорта. Сербы при въезде считают, что это не нужно, — они считают Косово своей территорией.
Албанские же пограничники знают, что с их отметкой сербы могут запросто не впустить назад — и тоже входят в положение иностранцев.
Странная страна, пределы которой кроме двух будочек КПП никак не обозначены. На ночлег мы останавливаемся в одной из гостиниц албанской Приштины.
Прямо напротив — на площади — недавно открытый памятник какому-то албанскому боевику с автоматом.
Десять лет назад здесь было невозможно заночевать без риска проснуться в канаве с пулей. Поэтому русские журналисты спали в охраняемых казармах возле аэродрома Приштины, который должен был стать английским штабом и который захватили триста русских десантников в результате марш-броска из Боснии в Косово в ночь с 11 на 12 июня 1999 года.
Сербские бабушки плакали тогда, обнимая русские бэтээры.
Теперь эти казармы начисто стерты с лица земли. Российского сектора ответственности в Косово больше нет. Русских нет тоже.
И никто уже не вспомнит полковника Павлова, что командовал тем самым батальоном ВДВ, добравшимся вопреки всем расчетам НАТО до косовской Слатины.
“Русия! Русия!” — скандируют сегодня жуткие беззубые старухи в Грачанице при появлении нашего посла. Того и гляди кинутся целовать ноги.
Любовь здешних сербов к русским страшна в своей бессмысленности. Они знают, что мы ничем не можем им помочь. Поэтому любят по памяти, ведь нужно хоть кому-то верить.
Как выясняется, старухам, бросившимся под ноги послу, всего-то чуть больше сорока лет.
— Где мы живем? Перебрались в Грачаницы, — говорит Мария, одна из них. — Наши родные села десять лет как стерты с лица земли. Но от солдатских казарм остались вагончики, вы их бросили, а мы подобрали. Зимой в вагончиках холодно. Кто-то живет в гаражах. Воды нет, но ее вообще нигде нет, водопровод у албанцев. Как-то выживаем, что-то едим… Спасибо вам, Русия, спасибо, — улыбается она черным провалом рта.
За что спасибо?
За то, что вы есть.
Вырытые кости на кладбище
Сербов в Косово сжали в паутину резерваций, которые на Западе политкорректно называют анклавами. Есть сербский анклав в Грачанице, в Косовской Митровице. Границы между этими поселениями миротворческие силы KFOR охраняют особенно тщательно.
Грачаница почти не отделена от Приштины. Даже сразу и не понимаешь, что попала в совершенно другое измерение. Здесь нет магазинов — вместо этого маленькие, грязные ларьки. Почти не ездят машины. Не ловит Интернет. Зато повсюду антинатовские плакаты. В кафешках-кафанах, что встречаются через каждые два метра, с утра до ночи сидят небритые мужчины. Пьют кофе по евро за чашку. Все очень дешево. Продукты в магазинчиках, одежда, пусть даже и поганого качества, — не больше десяти евро. Потому что денег нет ни у кого. Я думаю, что посетителей в кафанах так много именно из-за Видова дана. “Нет, мы каждый день тут, — отвечают мне. — Больше заняться нечем”.
По улицам анклава без конца колесят полицейские автомобили, но в них во избежание кровопролития сидят не албанцы, а нанятые местные. За это получают около двухсот евро зарплаты. Громадные деньги!
Их могут заработать и славянские женщины. Тем, кто согласен носить на голове мусульманские платки, Саудовская Аравия, как мне рассказывали, доплачивает те же две сотни.
Возможно, это просто слухи. Ведь, в отличие от боснийского Сараева, косовских сербок в хиджабах я на улицах не увидела. И это несмотря на нищету, царящую кругом.
Сербам свободного Косово Белград перечисляет пенсии и социальные пособия, которых едва-едва хватает, чтобы прокормиться.
Албанские же села сыты и многолюдны. Возле домов стайками носятся по 10—12 детей. Показали даже семью, где растут 17 детей. И это не предел.
Сербов же здесь сегодня осталось всего несколько десятков тысяч. Молодежь уезжает. Учиться негде: Приштинский университет переехал в Косовскую Митровицу, где размещается в нескольких бараках.
Анклавы напоминают скорее дома престарелых. Наверное, через несколько лет они опустеют сами по себе и без геноцида — и тогда место сербов естественным способом займут албанцы.
Им бы подождать до этого времени, не суетиться, но народ горячий, поэтому и лезут в драку. Да и сами сербы не отстают. Менталитет что у тех, что у других — балканский, воинственный.
Рассказывали, как в прошлую войну пленных привязывали к вертелу и поджаривали на огне, медленно покручивая, а чтобы предсмертные крики их были слышны на другой стороне, ко рту подносили рупор.
Кого привязывали — сербов? албанцев?
Косовская Митровица (еще одно место обитания славян) в бывшей Югославии — известный шахтерский центр. Здесь граница между православным и мусульманским мирами идет прямо по мелководному Ибару. Мост, разделяющий обе половины, издевательски нарекли мостом Дружбы. С нашей стороны Косовской Митровицы открыто приграничное кафе, в нем дежурят старики в старомодных фуражках, смотрят: не нарушил ли кто линию фронта?
— На сербские кладбища-гробли в албанский сектор города пускают всего несколько раз в год, чтобы убрать мусор, да и то под прикрытием иностранцев, — жалуются местные.
Незадолго до объявления независимости Косово, как мне рассказывали, здешние сербы выкапывали из земли кости своих предков, чтобы переправить их в Белград.
Сон князя Лазаря
…И был в Видав дан в 1389 году на Косовом поле сербскому князю Лазарю вещий сон. Либо умрет он, но тогда спасется Сербия, либо выживет, но королевству его не бывать. Согласился князь на то, чтобы пасть смертью храбрых. А наутро сошлись на поле две рати: во главе турок стоял Мурад с двумя сыновьями, а во главе сербов — князь Лазарь с тестем Югом-Богданом и зятьями. Началась битва в шесть часов утра, и кровопролитнее ее не было.
Силы турок превосходили сербов в три раза. Погибли Юг-Богдан и девять его сыновей, взяли в плен и казнили князя Лазаря. А сербы стали данниками мусульман на долгие полтысячи лет…
История, как обычно, повторяется. Но не всегда в виде фарса.
— Привет, ты что — русская? — на Косовом поле возле башни Газимистана, единственного памятника в мире, посвященного поражению в войне, я замечаю типично наше, непуганое лицо.
Парня зовут Александр. Он приехал из Мурманска. Два месяца готовился, прежде чем добрался до Сербии. Учил язык по онлайн-справочникам.
“Ну да, мне говорили, что в Косово лучше не соваться, но ведь интересно же”, — радостно повторяет Саша, помогая мне выбраться из толпы празднующих Видав дан. В руках у сербов многочисленные национальные флаги, на Гизимистан забрались мужчины и что есть силы горланят с высоты сто метров сербский гимн.
На Видав дан албанцы пустили в Косово туристические автобусы из Белграда.
Сам Александр прибыл в край рано утром чуть ли не в багажнике автомобиля. Его привезли приятели из Белграда, уже успевшие потеряться на бескрайних просторах Косова поля. “Очень боялись, когда ехали через экстремистские села. Хорошо, что было темно. Недавно одному болгарину здесь шкипетары (самоназвание албанцев. — Авт.) отрезали голову за то, что слишком громко разговаривал на своем родном языке, — объясняет мне Александр. — Это в Приштине еще цивилизация, а в деревнях царят средневековые нравы. Но, слава богу, пронесло”.
Иностранные туристы в Косово — редкостное явление. Хотя здесь в достатке и старинных православных обителей, и древних крепостей. Но на сайтах в Интернете информацию по местным красотам предваряют сообщения типа: “Если вы так любите экстрим — добро пожаловать, только не говорите, что мы вас не предупреждали!”
Мы бредем по Косову полю, “полю черных дроздов” — так переводится оно, грустному символу преданной сербской государственности. Здесь в 1989-м Слободан Милошевич выступил с гневной речью о том, что больше ни одного волоса не упадет с сербской головы. Тысячи слушали его, но вскоре началась война. Наверное, в знак траура за свое поражение многие косовские сербы до сих пор носят черное.
А может, потому что черное нужно реже стирать…
Пустырь, пыльные кустарники, жара на Косовом поле. Кое-где вдалеке видны начатые албанские стройки. Почти в самом центре поля вырыт и брошен котлован, огороженный потрепанной желтой лентой.
— Прямо возле Газимистана албанцы хотели построить гигантский торговый центр, — рассказывают мне потом в посольстве. — Пришлось переговариваться с американцами, чтобы они поубавили их прыть. Это ж надо — на историческом памятнике бизнес устраивать.
…Независимое Косово — призрачная страна, безысходная, дикая. Как раковая опухоль, расползающиеся метастазы которой пока удается глушить миротворческой химиотерапией.
Ее признали турки, забывшие о том, что у них есть курды. Англичане, не вспомнившие про ирландцев. Французы, выкинувшие из головы проблемы с Корсикой…
Европа может долго сдерживать свой собственный сепаратизм, но рано или поздно, завтра или через века, кровью и болью, он прорвется все равно. Потому что есть Косово поле. С вырытым на костях котлованом для супермаркета.
Белград—Косово—Москва.
