Тамань-на-Волге
В половину пятого утра сажусь в такси в центре Саратова, и где-то спустя час тряски по напрочь разбитым областным шоссе машина останавливается у КПП номер пять закрытого территориального образования Светлый. Звоню заместителю командира Таманской (название досталось по наследству со времен Великой Отечественной) ракетной дивизии по воспитательной работе Александру Нелепину.
Доходим до штаба полка — одного из трехэтажных зданий. Полковник стучит в тяжелую железную дверь. Оттуда почти мгновенно отвечает караульный, по ночному времени строго: «Назовите свое звание и цель прибытия». Проходим по коридору и заходим в один из кабинетов, где и встречаем того самого офицера, с которым проведем день.
Командир 4-го полка дивизии (в/ч 93412) майор Алексей Соколов рассказывает, что сегодня, оказывается, не совсем обычный рабочий день: сегодня «тревога» — комплексное практическое занятие, которое проводится раз в месяц. В этот день вся дивизия играет в войну — подъем по тревоге, сборы по правилам военного времени, из казармы выносят почти все что есть, полным составом уходят в позиционный район, где выполняют задачи по предназначению. На дверях казармы остается висеть условный амбарный замок: если война, то возвращаться и некуда особенно будет.
Но пока до назначенной на 6 утра тревоги еще остается минут десять, комполка 4 рассказывает о своем жизненном пути. Родился в селе Сямжа Вологодской области, куда его родители (папа — хирург-эндоскопист, мама — акушер-гинеколог) попали по распределению. Вырос в Вологде, где в 1998 году окончил школу. Поступил в Академию РВСН имени Петра Великого. На вопрос, что заставило сына медиков пойти в ракетчики, находится простой ответ.
— Вроде бы в семье династии военной нет, — говорит Соколов. — Но это лишь на первый взгляд. У нас традиции офицерства передавались по дядькам. У меня есть дядя — он тоже из ракетчиков. Это брат моей матери. И он тоже брал пример с брата своей матери: тот был летчиком-истребителем, летал на разных типах истребителей, учебник написал. Вот с него мой дядька и взял пример. А я точно так же пошел по стопам своего дяди.
В академии Соколов учился на инженера-радиотехника по космическому направлению (было это в те годы, когда РВСН пытались объединить с Космическими войсками), но в ходе обучения в полном объеме давалась и профильная ракетная тематика. Так что, окончив учебу с золотой медалью, молодой лейтенант решил идти служить именно ракетчиком. И попал в Таманскую дивизию, что близ Татищева Саратовской области, — самое крупное ракетное соединение в мире. Отслужив пять лет, подал документы на обучение на командном факультете академии, отучился еще два года и вновь окончил с отличием. Две золотые медали в главном вузе РВСН — большая редкость. Вернулся в ставшую родной уже дивизию, но ненадолго: получил назначение в штаб 27-й ракетной армии во Владимире. И вот совсем недавно вновь вернулся в Светлый и был назначен командиром полка — одним из самых молодых в истории.
Своей стремительной карьеры Соколов особо не стесняется, по всей видимости, считает ее заслуженной. По его мнению, в этом ему помог ряд объективных факторов: способность к учебе (обернувшаяся двумя золотыми медалями), широкий кругозор (обучение по космической специальности помогло лучше понимать роль РВСН в современной войне) и удачное чередование службы «на земле» и на штабных должностях.
В 8 часов утра на плацу уже выстроены автоколонны нескольких полков. Соколов раздает задания подчиненным, садимся в грузовики и отправляемся в сторону позиционного района полка. Ракетный полк имеет в своем составе всего около сотни человек. С учетом того, что половина из них всегда на боевом дежурстве, в результате весь полк помещается в четыре «КамАЗа».
Выезжаем за пределы военного городка, едем обыкновенной сельской дорогой мимо птицефабрики, через пару километров в одной из деревушек упираемся в Т-образный перекресток. Поворот налево перекрыт шлагбаумом, который проворно открывает караульный. Дальше начинается построенная военными уходящая вдаль сквозь степь бетонная полоса.
Где обитают боевые гномы
По дороге продолжаем говорить теперь уже о военной ипотеке и о позиции нынешнего руководства Ирака в сирийском конфликте. Ловлю себя на мысли, что часто переспрашиваю. Военные вообще склонны говорить недомолвками, не называя вещи в лоб, — мол, свои этот эзопов язык и так поймут, а те, кто не поймет, так тем и не надо. Но у ракетчиков эта общая для всех людей в форме черта совсем гипертрофирована — взять хотя бы количество аббревиатур в речи. Такая вот профессиональная деформация личности. Сказываются допуск к гостайне и чуть ли не ежедневное общение с особистами. Они эту свою черту, конечно, прекрасно понимают, даже подшучивают над этим («Ничего серьезного тебе с наших слов написать не получится. За столько лет службы так научились рассказывать посторонним про свою работу — сами себе верим»). Не разрешая смотреть в ту или иную сторону, они всегда извиняются: все это секреты от своих, конечно. Всеми координатами шахтных установок мы с американцами давно обменялись по договорам, всем опытом поделились, спутники все засняли. Уже вечером, в Саратове, ожидая в кафе отхода поезда, я с легкостью нахожу на популярном геолокационном ресурсе все шахты полка.
Доезжаем, наконец, до расположения командного пункта полка. Он стоит на возвышенности, с одной стороны прикрыт лесом. Представляет себой внешний периметр, обнесенный колючей проволокой, внутри которого расположены типовые строения: административно-жилой корпус (называется 101-й постройкой), склад, небольшой плац, здание электроподстанции, где прячутся трансформаторы и мощнейшие дизель-генераторы на случай отключения от центрального энергоснабжения, и здание с системами обеспечения жизнедеятельность командного пункта: вентиляции и охлаждения многочисленных приборов.
Ну и в центре всего комплекса — самое главное: боевая зона. Внутренний периметр (ограждение под высоким напряжением), шахта с ракетой «Тополь-М» и где-то там еще под землей — командный пункт. Над всем этим возвышается небольшая бетонная постройка, с бронебашней на крыше. В башне — пулемет. Двоих солдат с провиантом запирают там на кодовый замок на все время боевого дежурства (три или четыре дня), и они там бдят, чтобы никто не зашел внутрь периметра, иначе — предупредительная очередь, а потом огонь на поражение.
Кроме этого места в радиусе порядка 10 километров разбросано еще 9 таких же шахт с караульными капонирами — все вместе это и есть позиционный район полка. Поскольку сегодня «тревога», прибывшие с нами солдаты и офицеры получают сухпайки и разъезжаются усиливать охрану «точек». Соколов проводит меня в свой кабинет (тут есть крошечная комната для отдыха и санузел), передает подчиненному, а сам убегает на командный пункт: ему скоро докладывать командиру дивизии.
Командир возвращается довольный, нервозность спала, дело сделано. Чувствуется, все у него хорошо отработали, ракеты запустили. Здоровое стремление к совершенству, очевидно, тоже было одним из факторов быстрого продвижения по службе. По словам Соколова, в ходе последней проверки, которую проводил командующий войск, его полк отстрелялся лучше остальных. И тут же майор выдает военную мудрость:
— Хороша та часть, которая из-под палки командира воюет, а лучше — та, которая натренирована без него работать. Меня же враг и убить может. А так вот у нас сейчас «тревога», а все равно — все то время, что я с вами нахожусь, у меня все делается как надо. Главная функция командира — настроить механизм, чтобы все работало.
— Но так это же и от кадров сильно зависит.
— Так точно. Реально повезло с кадрами. С заместителем — очень повезло. Все прекрасно работает. Функция командира — подправлять и принимать стратегические решения. Ну и уровень тренировки у нас такой — позволяет отработать самые базовые вопросы до автоматизма.
Проскользнувшее замечание, что командира могут убить, не случайно. Внешняя сторона деятельности полка (та, которую мне можно было показать) построена исходя из одной доминантной вводной: кругом действуют диверсионные подразделения противника. А значит, исходить надо из того, что электричества нет, связи нет, еды нет, подмога не придет, а пуск обеспечить надо. Поэтому топлива для дизелей запасено на несколько суток, еды в капонирах тоже в пять раз больше, чем положено по солдатской норме, а колонна на марше знакомым маршрутом от района до Светлого идет так, как будто дело происходит не в Саратовской области в 2013 году, а в горах Чечни в 2000-м.
— На самом деле основная работа, конечно, внизу, ее никто не видит, — Соколов приоткрывает завесу тайны. — Ядерное оружие, ракета — это одна из наиболее сложных систем, созданных человечеством. И элементов очень много, есть чему ломаться, есть за чем следить, что контролировать. Десятки параметров контролируемых у ракеты, люди сидят и постоянно их отслеживают. Сложный процесс, требующий специальных навыков, образования. Командный пункт, отсек, где расчет сидит, — цилиндр диаметром метра три, полностью весь в кнопках, табло — под землей подвешен, как и ракета. Есть жилой отсек — на случай полной изоляции, если «ядерная зима» наступит.
— То есть это не просто — кнопку нажать?
— Нет. Хотя кнопка-то есть. Только не красная, а серая. И кроме нее нажать еще много чего нужно. Так что полк весь живет под землей, на поверхности практически ничего не происходит. Про ракетчиков-ОСовцев так и шутят: боевые гномы.
Таинства служителей судного дня
ОС — фирменная аббревиатура ракетчиков, расшифровывается как «отдельный старт». Имеется в виду противопоставление с более ранним шахтным комплексом группового старта, создававшимся в начале 60-х годов. При групповом старте шахты и КП располагаются рядом и в случае войны могут быть уничтожены одним ударом, что сильно сокращает ответный потенциал комплекса и вредит самой концепции взаимного гарантированного уничтожения, спасшей в результате мир от ядерной войны. При отдельном же старте шахты расположены на значительном отдалении друг от друга, и одним зарядом их не поразить.
Все эти апокалиптические расклады, знакомые по учебникам истории и Интернету теоретические выкладки здесь, в паре десятков метров от стоящей на боевом дежурстве ядерной боеголовки, начинают обретать определенную конкретность. В возможность того, что эти ракеты когда-нибудь реально полетят по целям, по-прежнему не веришь. Но сама потенциальная угроза, неведомая сила, бесстрастный дух уничтожения — они становятся вполне осязаемыми.
Это вообще распространенный сюжет в научной фантастике: пережившие ядерную катастрофу дикари поклоняются единственной оставшейся атомной бомбе (например, классический фильм «Под планетой обезьян»). Обслуживающие устройство жрецы могут до конца и не понимать, что значат все те действия, что они исправно день за днем совершают, но они точно знают: только так можно задобрить спящего бога и спасти весь мир от его испепеляющей ярости.
У РВСН существует своя специфика, которую Соколов назвал «не то что инертность, а постоянство»: оружие, очень сложное и очень мощное, разработано иногда десятилетия назад; штатная структура, процедуры — все выработано в советское время и остается неизменным с тех пор. Напоминает христианские таинства, передающиеся в неизменном виде из поколения в поколение.
Дважды в неделю происходит мероприятие, которое Соколов тоже не зря назвал церковным словом «ритуал»: торжественное построение перед заступлением на боевое дежурство. Да и само нелепое, по-хорошему, требование не смотреть непосвященному корреспонденту туда, куда спускаются для исполнения своих священнодействий офицеры, напоминает запрет для мирян на вход в алтарную часть храма.
Приблизительный «часослов» этого странного технологичного культа, со слов майора Алексея Соколова, выглядит примерно следующим образом.
Понедельник считается командирским днем. Командир по определению отвечает за все, что происходит в части, но в понедельник он еще и исполняет роль «ответственного»: фактически проводит день с солдатами, смотрит, что они едят, как тренируются. Подъем у командира в 4 утра, в 5.20 уже построение у командира дивизии на входе в казарменную зону, ставятся задачи, в 6 часов у бойцов подъем.
После всех зарядок, завтраков, построений дело доходит до главного понедельничного занятия: подготовки к боевому дежурству. Расчет, который на следующий день отправится в позиционный район и заступит на БД, в полном составе садится за тренажер: здесь стоит аппаратура, идентичная той, что на командном пункте. Можно сколько угодно сидеть и «запускать ракеты», можно разыгрывать нештатные ситуации. Вся тренировка проходит при непосредственном участии командира: он сам отлично знает, как все работает, поправляет ошибки, комментирует действия подчиненных. После обеда командир проверяет заступление суточного наряда и проверяет, все ли готово у завтрашней смены БД (транспорт, оружие, снаряжение, секретная литература). Далее проводится совещание с должностными лицами полка, потом командир идет на подведение итогов в штаб дивизии. Вечернее построение — в 22.00.
Во вторник снова подъем в 4. В 5.20 полк получает «КамАЗы», командир за ними сам ходит, проводит обязательный инструктаж по безопасности дорожного движения. Машины приходят на плац, туда же приходит личный состав смены. Происходит тот самый ритуал развода на боевое дежурство. В торжественной обстановке, с подъемом флага, объявлением благодарностей. В восемь ровно выезжают в район. На месте в течение дня происходит смена на всех боевых постах, проводится осмотр вооружений, закладываются необходимые запасы.
К 7 вечера сменившиеся прибывают обратно в расположение части, подводятся итоги дежурства: кто как нес, какие были замечания, ошибки, почему… Действует сложная система выставления рейтингов — до тысячных балла. Оценка за БД слагается из трех элементов, в каждый из которых включены около 15 показателей, каждый со своим коэффициентом значимости. После на хранение сдаются техника, вооружение, секретная литература.
— Среда — самый свободный день, — продолжает Соколов. — Сегодня у нас «тревога», а так я могу утром физкультурой позаниматься. В зимнее время это больше бассейн — он прямо на территории казарменной зоны есть, либо, если летнее время, побегать можно. И дальше в 7.30 на службе. Доклад дежурного, состояние дел. Каждое утро получаю два доклада: что у меня с людьми в казармах, что у меня с теми, кто на боевом дежурстве. После построения в 8.30 кто-то решает административно-хозяйственные задачи, может проводиться огневая подготовка с солдатами, расчеты опять же занимаются. Если есть время, можно самому посидеть в классе — надавить на кнопки, как у нас говорят. Дальше работа в кабинете: документы подписываю, изучаю спущенные приказы.
Четверг проходит полностью по сценарию понедельника (только поспать можно подольше — нет нагрузки дежурного), пятница — копия вторника, тоже смена с боевого дежурства. Суббота похожа во всех частях страны — это парково-хозяйственный день. Обслуживают технику, убираются в казармах.
— В воскресенье до обеда, как правило, занимаюсь на тренажерах с теми, у кого слабее навыки, у кого пробелы появились, — продолжает неутомимый Соколов. — Потому что в понедельник и четверг — это зачетные занятия. Там все нужно на отлично сдавать. А если у расчета проблемы есть, то в воскресенье до обеда можем их устранять. Кто хочет заниматься — пожалуйста, растите.
Справедливости ради надо заметить, что подобрали мне и часть не самую заурядную, и офицер, по всей видимости, выдающийся. Но тем не менее стало ясно, что в отношении по крайней мере части военных стереотип неверен в корне: это умные и высокообразованные люди, работающие от зари и до зари.
