Кстати, ученый был убежден, что советская «диктатура бюрократов» несет угрозу для всего мира: «Если наша система мирным способом не может рухнуть, то третья мировая со всеми ее ужасами неизбежна». В современной России компартия давно не у власти. Однако назвать сложившуюся систему капиталистической и демократической в классическом понимании этих терминов сегодня мало кому придет в голову. Зато определение «диктатура бюрократии» подходит как нельзя лучше.
Ключевой вопрос экономического уклада — это вопрос о собственности. В советское время собственность считалась «общенародной», но реально, как справедливо отмечал Ландау, ею распоряжались партийный и государственный аппараты. Сейчас есть мелкие, средние и крупные предприниматели, которые владеют частной собственностью. Но в России владеть и контролировать — две большие разницы. Политическая система устроена таким образом, что бизнес и бюрократия образовали симбиоз, причем последнее слово остается за чиновниками. Власть бюрократического сословия над бизнесом ведет к постепенному огосударствлению основных секторов экономики. Чиновники избавляются от ненужных уже посредников в виде так называемых олигархов. Они были полезны на определенном этапе, а сейчас становятся скорее обузой.
Власть бюрократии над обществом выражается в подавлении политической конкуренции и публичной политики как таковой. Выборы превратились в плебисцит по заранее назначенным победителями кандидатам. Это происходит не только на федеральном, но и на региональном уровне. Поэтому федеративное по Конституции государство де-факто управляется как унитарное. Периодически избранные губернаторы начинают вдруг один за другим уходить в отставку «по собственному желанию», их место занимают кадры, которые не имеют собственной политической базы и всем обязаны президенту. При этом деньги и полномочия сосредоточены в федеральном центре, а вся ответственность спускается на местный уровень. Региональные руководители выполняют роль менеджеров среднего звена большой корпорации, политических функций у них не предусмотрено.
Бюрократическая машина работает как светофор: красный свет — запретить, зеленый — разрешить. Других инструментов управления в распоряжении бюрократии нет. Однако реальная жизнь слишком сложна, чтобы управляться двумя кнопками. Для этого и существует публичная политика — еще с античных времен. Философ Аристотель писал: «Государство при постоянно усиливающемся единстве перестанет быть государством. Ведь по своей природе государство представляется неким множеством. Если же оно стремится к единству, то в таком случае из государства образуется семья, а из семьи — отдельный человек: семья, как всякий согласится, отличается бóльшим единством, нежели государство, а один человек — бóльшим, нежели семья».
Сейчас активно обсуждается тема «транзита» власти и собственности от старшего поколения высоких сановников к их детям. Это верный признак того, что чиновники в России оформились в сословие, поставившее себя над всем обществом. Прямо по Аристотелю — от государственных принципов перешли к семейным. Если процесс будет развиваться и дальше по теории древнегреческого мыслителя, то эволюция политической системы должна завершиться властью одного человека, то есть единоличной диктатурой.
Поскольку чиновники передают власть и собственность по наследству, они, логически рассуждая, должны мечтать о мирном небе над головой. Однако чем сильней централизация и бюрократизация политической системы, тем громче разговоры о перспективе третьей мировой войны. Как и во времена СССР, это одна из главных тем государственной пропагандистской машины. Противоречие связано с тем, что бюрократия должна чем-то оправдывать легитимность своей власти и расширения собственных полномочий, а единственный метод, гарантирующий результат, — пропаганда внешних угроз. Без этого всевластие чиновников ничем не оправдано.
Но если людей все время пугать страшными картинами, то можно посеять панику, а это чиновникам совершенно ни к чему. Рецепт поддержания бодрости и оптимизма населения излагает герой Салтыкова-Щедрина в «Убежище Монрепо»: «Нужно только иметь наготове запас фантастических картин, смысл которых был бы таков: вот радости, которые тебя впереди ожидают! Или, говоря другими словами, надобно постоянно и без устали лгать». Эта дедовская рецептура активно применяется и в наш век высоких технологий. По телевизору россиянам регулярно рассказывают о победах на всех фронтах: военных, экономических, внешнеполитических... О «прорывах» и «рывках» говорят в коридорах власти, на форумах и конференциях. Бизнесы закрываются, олигархи в панике из-за санкций, цены в магазинах растут, реальные доходы населения снижаются, а по телевизору все цветет и колосится. Телевизионная реальность, как и во времена позднего СССР, существует сама по себе, а реальная жизнь подчиняется своим законам. Эти две реальности почти не пересекаются.
Многих наблюдателей удивляет, что и без того огромная пропасть между правящим сословием и населением увеличивается планами повышения налогов, сборов, пенсионного возраста и прочими новациями, ухудшающими материальное положение российского обывателя. Однако если встать на точку зрения бюрократии, в этом есть своя логика. Скажем, зависимость регионов от центра строится на том, что сначала у них изымают львиную долю доходов, а потом выделяют из федерального бюджета столько, сколько посчитают нужным. Теперь подобная практика будет распространяться на всех граждан: государство будет изымать всеми доступными способами заработанное, а потом одаривать щедротами в виде социальных пособий. Зависимость от власти должны ощущать все — тогда «диктатура бюрократии» чувствует под собой твердую почву. Не случайно Салтыков-Щедрин называл чиновников «крепостных дел мастерами».
В отсутствие политических механизмов обратной связи менеджеры системы замеряют общественные настроения с помощью социологических опросов. Но соцопросы имеют смысл в странах с конкурентной политической системой и экономикой: в условиях отсутствия выбора опросы бессмысленны. Не имея достоверной информации об окружающей реальности, сословие чиновников подвержено головокружению от «успехов». Что, собственно, и проявляется в том завидном усердии, с которым продолжается закручивание гаек в различных сферах общественной жизни.
Но при всей видимой прочности диктатуры чиновников уверенности в том, что краеугольные камни стоят непоколебимо, ни у кого нет. Бюрократия вытеснила политику, но она не может ее заменить. Современное состояние умов лучше всего описывается словами того же Салтыкова-Щедрина: «В наше время очень редко можно встретить довольного человека (конечно, я разумею исключительно культурный класс, так как некультурным людям нет времени быть недовольными). Кого ни послушаешь, все на что-то негодуют, жалуются, вопиют. Один говорит, что слишком мало свобод дают, другой — что слишком много; один ропщет на то, что власть бездействует, другой — на то, что власть чересчур достаточно действует; одни находят, что глупость нас одолела, другие — что слишком мы умны стали; третьи, наконец, участвуют во всех пакостях и, хохоча, приговаривают: «Ну где такое безобразие видано?! Даже расхитители казенного имущества — и те недовольны, что скоро нечего расхищать будет».
Цикличность истории, повторяемость сюжетов — давно замеченная особенность России. Для людей просвещенных и европеизированных это недостаток, который следует непременно преодолеть, но непонятно, как это сделать. Однако в этой повторяемости есть и свои плюсы. Известно, что недостатки — это обратная сторона достоинств. Лицевая сторона этого исторического недостатка заключается в том, что все предыдущие попытки загнать общественную жизнь в прокрустово ложе бюрократических ограничений заканчивались безуспешно. Сейчас «запрещатели» и «крепостных дел мастера» чувствуют себя на коне. Но и это пройдет.
