Современные российские выборы принято сравнивать со сломанным барометром, который постоянно показывает одни и те же значения. Но вдруг этот «барометр» в реальности не сломан? Может быть, дело не в приборе, а в аномальной с точки зрения классической теории выборов политической атмосфере в российском государстве? В умах нашего креативного класса накрепко засела мысль: Центризбирком Эллы Памфиловой ничуть не лучше Центризбиркома Владимира Чурова. Результаты наших выборов потому так комплиментарны для власти, что их так «креативно» считают. Но вот в лице социологической службы фонда Навального мы имеем «центризбирком», полностью независимый и даже враждебный Кремлю. Почему тогда этот «центризбирком» тоже выдает на-гора рейтинг Путина в 78%? В чем разгадка феномена российских выборов? И что этот феномен может поведать о глубинных политических процессах в нашем обществе?
Выборы и подсознание: о чем нам говорит «крах» КПРФ
Иногда то, чего, как нам кажется, мы хотим, совсем не совпадает с тем, чего мы хотим на самом деле. Если попросить среднестатистического российского избирателя огласить список своих самых заветных выборных желаний, этот краткий перечень может выглядеть примерно так. Выборы должны быть выборами в их западном понимании. Власть не должна быть вечной властью. Оппозиция не должна быть вечной оппозицией. Должен быть реальный шанс на то, что по результатам выборов эти силы поменяются местами. Прекрасный список желаний, я не спорю. У этого перечня есть только одна проблема: он отражает сознательные, но не подсознательные желания российского общества.
Вот как руководитель социологической службы ВЦИОМ Валерий Федоров описал мне эти подсознательные желания: «В России отсутствует запрос на смену власти через выборы. Общество относится к оппозиции исключительно как к инструменту давления на власть, как к способу держать власть в тонусе, подталкивать ее к нужным шагам и действиям. Но при этом нельзя недооценивать реальное значение выборов для нашей политической системы. Выборы — это единственный признаваемый сейчас населением России способ легитимации (узаконивания) власти. Два других возможных способа легитимации власти — ее передача по наследству или ее силовой захват харизматичным политическим лидером — больше не являются законными с точки зрения абсолютного большинства граждан России». При первом прочтении такой безжалостный «социологический психоанализ» вызывает глубокий внутренний протест. Но если посмотреть на нынешнюю политическую ситуацию в стране через его призму, то очень многое вдруг становится на свои места.
Становится понятным, например, почему при предрешенности итогового выборного результата власть так яростно борется за повышение явки на выборах. Кремль хочет, чтобы победные путинские проценты обладали максимальной легитимностью в глазах общества. Становятся понятными причины перманентной слабости и аморфности российской оппозиции: кому охота вечно играть роль не имеющего шансов прийти к власти самому инструмента давления на власть? Становится понятным смысл нынешней политической стратегии КПРФ, выдвинувшей яркого, свежего, но абсолютно не подготовленного к управлению страной кандидата в президенты Павла Грудинина. Партия Зюганова не борется за власть как таковую. Коммунисты борются за максимальный оппозиционный процент, за право быть «главной оппозицией его величества».
Однако приход такого понимания рождает новые важные вопросы: как и почему мы дошли до жизни такой? Когда мы прошли ту развилку истории, после которой общество незаметно для себя потеряло интерес к смене властной элиты? Начну с вопроса, на который легче ответить: когда? В течение целого ряда лет в 90-х наша страна переживала период, когда власть постоянно находилась в розыгрыше. Крушение советского режима в 1991 году могло или не состояться вообще, или состояться в другое время и в другой форме. Действуй ГКЧП более умело и более решительно, он вполне мог победить Горбачева и Ельцина. В 1993 году Верховный совет Руслана Хасбулатова тоже мог бы победить Ельцина. В 1996 году Геннадий Зюганов имел реальные шансы выиграть президентские выборы. Но, как мне кажется, именно в 1996 году консервативные тенденции в нашем обществе (консервативные в том смысле, что любое сомнение неизменно трактуется в пользу действующей власти) впервые проявили себя во весь рост.
Ставшая в 1995 году в возрасте 22 лет депутатом Государственной думы по списку КПРФ Дарья Митина уже давно не заседает на Охотном Ряду, но по-прежнему очень внимательно следит за ситуацией в российском левом движении. Вот ее анализ того, что произошло с партией Зюганова: «Смысл деятельности любой партии заключается в ее приходе к власти. Если опираться на эту формулировку, то КПРФ еще в конце 90-х годов перестала быть партией. Начало этому процессу было положено в 1996 году, когда Зюганов слил выборы Ельцину. Зюганов поздравил Ельцина с победой на выборах еще ночью, когда еще не были подсчитаны все голоса, а на своей первой поствыборной пресс-конференции заявил: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло». Зюганов при этом был счастлив и доволен своим проигрышем. Ему было важно не выиграть выборы, а сохраниться в системе. То же самое относится и ко всей нынешней верхушке КПРФ. Камикадзе среди них нет. Все эти люди озабочены только сохранением своих нынешних позиций».
Валерий Федоров убежден: «Если бы на выборах 1996 года победил Зюганов, то это было бы очень плохо для экономики. Но зато, возможно, мы бы приобрели столь необходимый для нашей страны опыт мирной передачи власти без тотальной войны всех против всех». Я с такой позицией категорически не согласен. Я убежден, что победа Зюганова неминуемо привела бы именно к «тотальной войне всех против всех», о которой сказал уважаемый руководитель ВЦИОМа. Но так как «история не терпит сослагательного наклонения», наш спор является неразрешимым и поэтому неважным.
Важным, с моей точки зрения, является следующее. К Геннадию Зюганову в наших политических кругах принято относиться с легким пренебрежением. Мол, что с него взять — с серого, безликого и безыдейного аппаратчика! Но вот вопрос: случайность ли то, что этот «серый и безликий аппаратчик» обошел в далеком 1993 году двух сильных и влиятельных кандидатов — Валентина Купцова и Альберта Макашова — и возглавил вместо них партию, которая быстро превратилась в главную оппозиционную силу страны? Случайность ли то, что «серому и безликому аппаратчику» удается удерживаться на захваченном им политическом плацдарме вот уже без малого четверть века? Я думаю, что таких случайностей не бывает. Я считаю, что Геннадий Зюганов обладает как минимум одним важным атрибутом любой успешной долговременной политической карьеры: сильно развитой интуицией, или, если хотите, «звериным чутьем».
И вот что это чутье подсказало Геннадию Андреевичу где-то в районе второй половины 90-х. Российская политика находится только в двух фазах: или власть валяется на земле и ее может подхватить тот, кто вовремя подсуетился, или даже тот, кому просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Или власть находится в руках постоянной политической элиты во главе с признанным единоличным лидером и любые попытки захватить управленческие рычаги обречены на провал. Если моя гипотеза справедлива, то Зюганов очень вовремя почувствовал: «окно возможностей» закрывается или уже закрылось, первая фаза российской политики сменилось на вторую. А от этого умозаключения до признания необходимости своей «встройки в систему» прямая дорога.
Почему наша политическая система пока работает только в двухфазном режиме? Почему у нас либо анархия, либо власть постоянной элиты, которую в силу наклонностей общества невозможно сменить путем выборов? Почему у нас не работают обкатанные на Западе привычные политические механизмы? Возможно, дело в монархическом складе мышления российского общества: в застарелой привычке иметь во главе страны единоличного лидера. Возможно, дело в инстинктивном понимании: такая большая и «пестрая» по своему составу страна, как Россия, чтобы не развалиться, должна иметь сильную власть. Возможно, дело в травматичном опыте наших революций, в боязни большого и кровавого передела в случае смены властной элиты. Возможно, корень проблемы кроется в недостаточной развитости нашей экономики, отсутствии полноценного сильного среднего класса и в том, что новая политическая культура всегда формируется крайне медленно. Возможно, дело во всем вышеперечисленном плюс в чем-то еще.
До абсолютной истины мы все равно сейчас не докопаемся. Да и нужно ли до нее докапываться? Не проще ли будет пока ограничиться признанием объективной политической реальности — реальности, в которой Путину предстоит и выигрывать ближайшие президентские выборы, и передавать власть преемнику несколько лет спустя?
Воспоминания о будущем
Незадолго до своей третьей подряд победы на парламентских выборах британский премьер-министр Маргарет Тэтчер заявила: «Наступит момент, когда свой шанс должен будет получить более молодой человек. Но если бы я сказала об этом с самого начала, все бы рассуждали так: «Мэгги уйдет перед четвертыми выборами, а кто придет, неизвестно». Так вот, я хочу, чтобы это было известно: приду я!» Реальность оказалась совсем иной. За полтора года до следующих парламентских выборов возглавляемая Маргарет Тэтчер Консервативная партия восстала и сместила ее с должности. «Более молодой человек получил свой шанс» на премьерство без всякого прямого участия «железной леди».
Владимир Путин может не опасаться, что с ним случится что-то подобное. Правила российской политической игры таковы, что президент сохранит весь реальный объем своих полномочий аккурат до самого момента передачи власти преемнику. Но это не сделает пересменку в Кремле эмоционально более легкой — ни для страны, ни для самого Путина. ВВП избежит унижения, через которое пришлось пройти Маргарет Тэтчер. Он не изведает психологического шока, вызванного внезапной и стремительной потерей власти. Однако, осознавала это Тэтчер или нет, в ее унижении были и положительные стороны. На «железную леди» не лег груз ответственности за выбор «правильного» преемника и дальнейшее развитие страны. Владимиру Путину от такого груза ответственности избавиться не удастся — ни до, ни после своего ухода из власти. А груз этот будет просто сокрушительным, можно сказать, даже почти невыносимым.
В начале этого материала я процитировал слова руководителя ВЦИОМа Валерия Федорова о том, что передача власти в России по наследству не будет воспринята как законная гражданами нашей страны. В этот безусловно верный тезис необходимо внести важное уточнение. Валерий Федоров имеет в виду династический способ передачи власти — от отца к сыну или дочери. В Азербайджане такой вариант сработал. Накануне президентских выборов октября 2003 года смертельно больной лидер этого государства Гейдар Алиев заявил о том, что он снимает свою кандидатуру в пользу своего сына Ильхама. Как следует из официальной версии истории, жители республики прислушались к призыву своего руководителя. Согласно данным местной ЦИК, на выборах Ильхам Алиев набрал 79% голосов. В России подобный вариант исключен. Общество его не примет.
Но вот если под передачей власти по наследству подразумевать ситуацию, когда уходящий глава государства выбирает себе преемника не из членов своей семьи, то здесь расклад совсем другой. Такой вариант является не просто проходным — единственно возможным в современной российской политической реальности. Мне больно и неприятно писать эти строки. Но иных работающих механизмов подбора кандидатуры следующего лидера страны в нашем государстве пока не существует.
Как уже было сказано выше, президентские выборы функцию такого механизма выполнить не смогут. Они смогут лишь «освятить», утвердить приход к власти кандидата от правящей элиты. Но наша элита является правящей лишь в той мере, в какой ей это позволяет действующий президент. Элита не способна самостоятельно выбрать себе нового лидера. Она может лишь принять выбор, который за нее сделает глава государства, чей срок полномочий истекает. В этом смысле Владимир Путин является единственным по-настоящему важным российским избирателем — избирателем, который, кстати, без особого шума уже приступил к «закрытому кастингу кандидатов».
У ВВП есть одна очень важная политическая особенность. Он терпеть не может кадровых перестановок, которые не являются в его глазах абсолютно необходимыми. Например, если считать с момента превращения Путина в полноценного Президента РФ в мае 2000 года, то с тех пор в России было лишь два министра финансов и два министра иностранных дел. Для сравнения: в США за этот период сменилось семь руководителей финансового ведомства и шесть — внешнеполитического. Поэтому, когда в прошлом году в России без видимых очевидных причин вдруг началась массовая замена губернаторов, многие наблюдатели были, мягко сказать, удивлены.
Первоначально в российских чиновничьих кругах ходила версия, что инициатором столь крутых кадровых изменений был недавно пришедший на должность кремлевского куратора внутренней политики Сергей Кириенко. Но собеседники в ближайшем окружении ВВП заверили меня, что это не так: махать «кадровой шашкой» принялся сам президент. Что стоит за этим радикальным изменением путинских привычек? Частично, безусловно, приближение президентских выборов-2018. Любой политтехнолог знает: если ты не можешь изменить кандидата, меняй его окружение. С помощью «вливания свежей крови» в правящую элиту Путин обновляет и «омолаживает» свой имидж в преддверии предстоящих президентских выборов.
Но эти соображения являются, на мой взгляд, второстепенными. А вот что первостепенно. Путин приступил к формированию нового поколения управленцев, из рядов которого он впоследствии будет выбирать себе преемника. Естественно, состоять это поколение будет не только из молодых губернаторов. Не факт, что после ближайших президентских выборов в России появится новый премьер-министр. С одинаковой вероятностью Медведев может и сменить работу, и задержаться в этой должности на какую-то часть следующего путинского срока. Но кабинет министров в любом случае ожидает радикальное обновление. В правительство и другие управленческие структуры при сохранении некоего числа «необходимых ветеранов» тоже добавят «молодых и перспективных».
Таким образом Путин организует неформальную «гонку преемников». Мол, покажите, на что вы способны, молодые люди! А я выберу лучшего из вас — выберу и рекомендую его в следующие президенты России! После этого населению страны будет предложено одобрить это путинское решение на новых президентских выборах. И с огромной долей вероятности такое одобрение будет получено. В истории России начнется новая эпоха — новая, но с теми же самыми политическими механизмами.
Мне очень не нравится описанный выше сценарий. Однако при всем своем горячем желании я не могу найти ему альтернативы. Теоретически такой альтернативой могли бы стать президентские выборы в их западном варианте. Но в обозримом будущем эта теория не имеет реальных шансов стать практикой. Основы политической культуры общества не могут измениться быстро. Даже при наилучшем варианте развития событий на это потребуется несколько десятилетий. Весь этот период России придется прожить в условиях «ручного управления».
Еще раз повторяю: это не та перспектива, которую я бы хотел для своей страны. Но возможности «получить все и сразу» — конкурентные президентские выборы — у страны, к сожалению, нет. У нас есть лишь возможность приблизить или отдалить желаемую цель. И если мы, как я надеюсь, выберем первое, обществу надо переосмыслить свое нынешнее отношение к выборам. Нам пора перестать кивать на власть, размышляя о причинах «недоразвитости» российских выборов. Нам надо вспомнить о том, что власть — это составная часть общества, его зеркало. «Каждый народ имеет то правительство, которого он заслуживает», — написал в 1811 году сардинский посланник при русском дворе Жозеф де Местр. То же самое можно сказать и о выборах. Мы заслуживаем те президентские выборы, которые пройдут в России в 2018 году. Это обидно, но это правда.
«Успех — не окончателен. Провал — не фатален. То, что по-настоящему важно — это мужество продолжать», — сказал когда-то Уинстон Черчилль. Если рассуждать в масштабах десятилетий, то мой главный страх относительно выборов заключается в том, что мы не найдем в себе такого «мужества продолжать». Нам нельзя разочаровываться в институте выборов — нельзя хотя бы потому, что у выборов все равно нет альтернативы. Позволю себе привести еще одну цитату Черчилля — последнюю на сегодня: «Успех состоит в том, чтобы идти от провала к провалу, не теряя оптимизма». Я страстно верю: если мы не потеряем оптимизма, то когда-нибудь мы обязательно получим те выборы, которые хотим. Главное — не сворачивать с дороги.
