Так и хочется вспомнить Редьярда Киплинга:
«О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд».
Но с тех пор, как Киплинг, попав в Индию, написал эти слова, прошло чуть ли не 100 лет, и многое изменилось. Например, та же Индия является крупнейшей в мире демократией — страной, где регулярно проводятся выборы, существует мощная и не преследуемая властью оппозиция, которая время от времени побеждает и формирует правительство. Экономика этого огромного государства всеми международными организациями признана рыночной, и при этом она быстро развивается.
Однако вернемся в Тихоокеанский регион. В рейтинге стран по уровню политических и гражданских свобод, который регулярно составляет Freedom House, Япония занимает 16-е место (96 баллов из 100 возможных), опережая, между прочим, Германию и Великобританию, Тайвань — 41-е место (91 балл), опережая США, Южная Корея — 64-е место (82 балла). Эти три азиатские страны попадают в категорию «свободных». У Гонконга 110-е место (61 балл), у Сингапура — 127-е (51 балл). Это «частично несвободные» территории. Китайская Народная Республика — на 186-м месте с 16 баллами («несвободная» страна).
А теперь сопоставим этот рейтинг с подушевым ВВП. Сингапур занимает, если пользоваться данными МВФ, 9-е место в мире, Гонконг — 14-е, Япония — 20-е, Южная Корея — 26-е, Тайвань — 34-е. Россия, для сравнения, на 67-м месте, а КНР — на 70-м.
Получается, что в Восточной Азии наиболее успешны «частично несвободные» территории. При этом от них ненамного отстают «свободные» страны. «Несвободный» Китай, при всех его экономических успехах, догоняет пока разве что нас. А до уровня того же Тайваня, не говоря уже о его собственном Гонконге, а также Южной Корее, Японии и Сингапуре, ему еще расти целую историческую эпоху из-за многократной разницы значений.
Причем дело не в чисто арифметическом преодолении этого разрыва. Возьмем, например, «частично несвободный» Сингапур. После ухода многолетнего авторитарного правителя Ли Куан Ю сейчас в этой стране происходят медленные, но очевидные перемены в сторону типовой конкурентной демократии. Тайвань и Южная Корея уже успешно прошли эту трансформацию, что сопровождалось быстрым осовремениванием экономики, приданием ей самых передовых глобальных характеристик. Япония, в которой нынешнюю демократию сконструировали Соединенные Штаты в первые послевоенные годы, как оказалось, приняла этот институт, без функционирования которого уже невозможно представить будущее Страны восходящего солнца.
Что же касается Китайской Народной Республики, то там быстро накапливаются проблемы, тормозящие экономический рост. В их числе — неэффективность госсектора, которому принадлежат основные отрасли, говоря по-старому, тяжелой и добывающей промышленности. Очевидно, что нужна их приватизация, но она невозможна в условиях монопольного положения компартии Китая.
На этом фоне политика нынешнего руководителя страны Си Цзиньпина, направленная на укрепление личной власти и собственную несменяемость, содержит большие потенциальные угрозы дальнейшему экономическому развитию Китая. Поэтому перспективы хоть когда-нибудь догнать демократические (и стремящиеся в этом направлении) страны Восточной Азии становятся призрачными. Согласится ли с этим быстро растущий китайский средний класс, раскусивший все прелести материально зажиточной жизни, а также Гонконг? Ответ не очевиден.
Хотел бы сделать промежуточный вывод. Итак: несмотря на всю свою специфику, наиболее успешные в экономическом, а значит, и в социальном плане страны Восточные Азии, во-первых, обязаны этому своему последовательному движению по реализации базовых европейских принципов — демократии и рыночной экономики. Во-вторых, эти страны не собираются с этого пути сворачивать, связывая с ним свое благополучное будущее в условиях непростых вызовов XXI века.
Тем самым если мы говорим о Европе не в географическом, а в цивилизационном смысле этого феномена, то ее границы простираются от Северной Америки через крупнейшие страны Южной Америки и далее на восток — до Восточной Азии, Австралии и Новой Зеландии.
А как же Россия? Географически мы вполне бы смотрелись как неотъемлемая часть европейского пространства от Атлантического до Тихого океана. Еще несколько лет назад это казалось очевидным. В 2010 году Владимир Путин в интервью немецкой газете «Зюддойче цайтунг» предложил создание единого пространства от Лиссабона до Владивостока, построенного, правда, только на неполитической интеграции, которая должна касаться экономики, энергетики, науки и образования, введения безвизового режима.
Но реальная действительность пошла в другую сторону. Даже с самых высоких трибун говорят о некоем «особом», «евразийском» пути, под которым подразумевается исключительная роль государства, подчиняющего своей воле каждого конкретного человека. Конечно, для публичного пользования по-прежнему используются слова о примате социальных вопросов — повышения уровня жизни, улучшения уровня образования и здравоохранения. Но бюджетная политика последних лет ясно показывает, что эти вопросы решаются лишь в той мере, в которой власти необходимо сохранить так называемую «стабильность», понимаемую как несменяемость власти. В результате уже четвертый год понемногу, но снижаются реальные доходы большинства россиян, нарастает недовольство сужающейся доступностью и падающим качеством базовых социальных услуг, но массовых открытых волнений в среднесрочной перспективе вряд ли можно ожидать.
Политическая элита, все более-менее интересующиеся судьбой страны люди сейчас замерли в ожидании: будет ли в ходе начинающейся президентской кампании Владимира Путина расшифровано, что имеется в виду под особым от Европы путем?
Конечно, можно все свести к новому изданию президентских указов от 7 мая 2012 года, в которых был подробно (до третьего знака после запятой!) закреплен планируемый коэффициент рождаемости, розданы конкретные предложения по повышению зарплат бюджетников, росту ВВП и производительности труда.
Только вот та институциональная среда, которую мы имеем, никак не обеспечит нам в ближайшие годы какого-либо различимого даже арифметического прогресса. Мы бьемся за увеличение ВВП на совершенно для нас недостаточные 2% в год, в то время как мировая экономика развивается в полтора-два быстрее, в том числе и за счет многих стран Европы, Америки и Азии, выбравших и реализующих европейский путь развития.
Некоторые иллюзии строились у нас в связи со сближением с Китайской Народной Республикой. Так и грезилось изменение основного вектора нашей внешней торговли с европейского на восточное направление, многомиллиардные китайские инвестиции в российскую экономику… Но быстро наступило отрезвление. Китай, конечно, заинтересован в том, чтобы мы им поставляли природные ресурсы, но ни о каком стратегическом партнерстве на равных, которое станет противовесом глобальному господству США, речи уже не идет. Точно так же и перспективный альянс БРИКС превратился в ритуальные встречи лидеров, которые (за исключением России и Китая) видят свое будущее на европейском цивилизационном треке.
Давно прошли времена, когда так называемые развивающиеся страны имели потенциальный выбор путей развития: или «капиталистический», или «социалистический». Сейчас в мире оформился другой выбор: или европейский вектор, или авторитарно-тоталитарное загнивание с высокой вероятностью перехода в состояние failed state (провалившееся или несостоявшееся государство). Примеры второго пути у всех на виду: Венесуэла, Зимбабве, Йемен, Афганистан, Сомали… К счастью, таких стран немного, но в зоне риска находятся все те, кто кичится своей патологической «особостью» и болезненной «исключительностью».
Четкий и недвусмысленный выбор российских перспектив в пользу Европы с вытекающим из него планом действий в области внешней и внутренней политики станет мощнейшим фактором экономического, социального и общественного выздоровления нашей страны. Только так можно посрамить многочисленных скептиков как в России, так и в мире, считающих, что мы отстали навсегда от стремнины глобального развития XXI века.
