Си Цзиньпин надломил его еще при своем избрании, пять лет назад, сразу же сконцентрировав в своих руках власть над армией. По «канону Дэна», первый срок нового руководителя контроль над армией, пуст номинально, оставался в руках прежнего руководителя, что обеспечивало «преемственность власти», а проще говоря — контроль уходящего лидера над преемником для обеспечения интересов теряющей власть группы. Сломав этот канон, Си Цзиньпин продемонстрировал волю к власти и политическую мощь.
На съезде после первого срока руководства страной, когда руководитель Китая, возглавляя армейские структуры, наконец обретал всю полноту власти, в высший орган партии — Постоянный комитет Политбюро — по традиции вводился (причем по рекомендации предшествующего лидера) относительно молодой, но уже авторитетный политик, который должен был сменить лидера еще через пять лет. Таким образом, созданная Дэн Сяопином система обеспечивала лидеру всю полноту власти не раньше, чем демонстрировала ему его преемника — представляющего, как правило, иную группу в руководстве Китая и выбираемого его предшественником.
На XIX съезде такого потенциального преемника в Постоянный комитет введено не было, — и это не менее важный фактор укрепления власти Си Цзиньпина, чем юридическое оформление его в качестве «ядра» партии и внесение в Устав его «мыслей» как одной из основ партийной идеологии. Это формально беспрецедентно (Си Цзиньпин поставлен тем самым в один ряд с создателем новой китайской государственности Мао Цзэдуном и архитектором его экономического прогресса Дэн Сяопином, причем даже выше последнего, так как Дэн был удостоен такой чести лишь посмертно), а содержательно делает Си Цзиньпина не только неуязвимым, но и непререкаемым лидером.
Китайские аналитики и российские китаисты (в частности Юрий Тавровский) еще в течение первого срока Си Цзиньпина указывали, что масштаб начатых преобразований не позволяет успеть реализовать их за первые 10 лет и, соответственно, создает возможность сохранения китайского лидера у власти на более долгий срок. XIX съезд КПК подкрепил эту гипотезу своими решениями, — хотя, разумеется, преемник может появиться и внезапно, в последний момент (среди 25 членов Политбюро трое молодых, включенных в него явно «на вырост»).
Принципиально важно, что столь серьезная концентрация власти (да еще и беспрецедентная) в таких больших системах, как Китай, не может быть результатом только воли к власти той или иной политической группировки. Это обязательно результат глубоких изменений всего общественного организма, на фоне которой появление даже новых групп элиты является незначительной флуктуацией.
Безусловно, в стране, охваченной жесточайшей борьбой с коррупцией, не до демократизации. О масштабах этой борьбы свидетельствуют жалобы российских переговорщиков, которым порой оказывается просто не с кем разговаривать: в некоторых крупнейших государственных корпорациях Китая (что означает крупнейшие государственные корпорации мира) под следствием находилось одномоментно более трети высших и средних менеджеров. Они исправно ходили на работу и даже вели переговоры, — но вот принимать никакие решения категорически не хотели, боясь, что они также будут поставлены им в вину. (Ведь каждое решение кому-то выгодно, а кому-то нет, и чувствующая себя обиженной сторона может обвинить принявшего решение в коррупции.)
Однако борьба с коррупцией в Китае имеет не только юридический, внутриполитический и экономический (замедление роста экономики при росте социальных ожиданий требует перераспределения ресурсов в пользу бедных и «среднего класса»), но и глобальный аспект: это инструмент кардинального ослабления влияния Запада и укрепления суверенитета Китая.
Еще пять лет назад китайские аналитики указывали на глубокое перерождение китайского управленческого корпуса. Пройдя через западные образовательные программы (пусть даже на территории Китая), китайские управленцы из патриотов превращались в менеджеров, служащих Китаю не потому, что это их родина, а потому, что в данный момент это им выгодно. Тотальный характер указанных программ привел к глубокому перерождению китайского управляющего класса. По некоторым оценкам того времени, Си Цзиньпин должен был стать последним патриотом во главе Китая; уже его преемником должен был стать прозападный по своим ценностям менеджер.
Возможно, поэтому после прихода к власти Си Цзиньпина почти обязательное до того западное обучение руководителей было прекращено (что, кстати, открывает прекрасные перспективы для части российской системы подготовки управленцев, еще не пораженной либеральными метастазами). Однако масштабное и глубинное влияние западных конкурентов на китайскую государственность, подрывавшее суверенитет Китая накануне критического обострения глобального кризиса, требовало радикальных мер, — и тотальная борьба с коррупцией признана эффективным средством «перекодирования» воспитанного по западным методичкам управляющего класса.
Помимо его оздоровления концентрация власти представляется подготовкой к грядущим бурям — как экономическим (ибо загнивание глобальных монополий приведет к распаду глобальных рынков на макрорегионы с тяжелыми последствиями для овладевшего глобализацией Китая), так и военно-политическим.
В 2021 году в Китае намечен спуск на воду авианосца нового поколения, а вскоре — еще одного. С учетом имеющихся двух авианосцев (купленного у Украины якобы для парка аттракционов советского авианесущего крейсера «Варяг» и его увеличенной копии) это изменит баланс сил в Мировом океане, — чего США, по мнению китайских аналитиков, допустить не могут. Способность Китая защитить свои морские коммуникации качественно подорвет гегемонию США и потому может вызвать их опережающую агрессию. Наиболее вероятное время — 2020–2021 годы, наиболее вероятное место — Южно-Китайское море (правда, лишь в случае успешного подавления Северной Кореи, которая, несмотря на отвращение к ее режиму, приобрела поэтому для Китая особое значение).
Понятно, что ожидание войны, которая может перерасти в третью мировую, и подготовка к ней требуют концентрации власти. Особенно важно, что эта война поставит крест на мечте о неуклонном росте благосостояния (не говоря об обещании Си Цзиньпина побороть смог — «вернуть голубое небо» крупнейшим мегаполисам) и вновь отбросит китайское общество от намеченного как раз на эти году достижения уровня «средней зажиточности», что будет воспринято им крайне болезненно.
Ведь, даже если дело ограничится локальными столкновениями, они изменят всю карту мировой торговли: доступ Китая на жизненно важный для него рынок США будет кардинально ограничен, что приведет к качественному росту значения остального мира, включая Европу. Осознание этого вдыхает новую жизнь в инициативу «Один пояс и один путь» — модель глобализации по-китайски, а не по-американски.
Если в 1995 году Клинтон возгласил «глобализация — это Америка», то выступление Си Цзиньпина в Давосе в начале этого года зафиксировало качественно новую реальность: сегодня глобализация — это Китай. Болезненно переживая (самое позднее с 2003 года) свою неспособность осознать глобальные последствия собственных действий, уже давно воссоздавших биполярную систему мировых отношений, Китай прилагает огромные усилия для глобального стратегического планирования, — и у него начинает получаться.
Революционный по сути характер XIX съезда отвлек внимание от глубочайших общественных преобразований.
И дело далеко не только в экономике. Прекращение замедления экономического роста в этом году означает незамеченную революцию: усилия китайского руководства по снижению зависимости от экспорта и обеспечению развития за счет внутреннего рынка наконец-то, после полутора десятилетий отчаянных усилий, принесли первые плоды. Но это лишь первый робкий признак изменения вектора экономического развития Китая, и его закрепление потребует титанических усилий. Недаром китайские аналитики отмечают, что теперь, после концентрации власти, главной сферой внимания Си Цзиньпина становится экономика.
Однако экономические успехи — лишь порог к глубокому преобразованию общества и человека. Советский опыт показал: достигнув комфорта, человек меняет свои общественные потребности, — и, чтобы он не разрушил общество социальной справедливости, его самого надо преобразовать. И здесь главным инструментом государственной политики становится цифровизация, отнюдь не сводящаяся к искусственному интеллекту, уже управляющему транспортным движением мегаполиса Ханчжоу.
Под скучным наименованием «система социального кредита» энергично тестируется система поощрения добропорядочной личности на основе косвенных признаков. В Китае совсем недавно, при Си Цзиньпине была отменена возможность заключать антиобщественные элементы в трудовые лагеря без суда — на основе заявлений соседей и решения участковых. На смену ей идет тотальное наблюдение за поведением людей, в рамках которого добропорядочные граждане получают многочисленные материальные и социальные льготы, а нарушающие принятые нормы и вызывающие раздражение окружающих поражаются в социальных правах.
Тотальный «кнут и пряник» трансформируют национальный характер в течение одного поколения — и последствия этого эксперимента еще предстоит осмыслить, в том числе и китайскому руководству.
