Извлекая уроки из трагедии, власть занялась усилением безопасности и ужесточением законодательства, в том числе в отношении прессы, оппозиции, гражданских акций. Законотворческий процесс, в просторечии называемый «закручиванием гаек», продолжается и по сей день. Насколько серьезно теракт на Дубровке повлиял на вектор развития России, ее политической системы и на Путина лично? Об этом «МК» спросил у политологов.
Дмитрий ОРЛОВ, гендиректор Центра политических и экономических коммуникаций: «Я думаю, что на Путина события на Дубровке оказали очень серьезное влияние. Это был первый глобальный террористический акт в Москве за время его президентства. Шок пережили и общество, и власть. Взрывы в жилых домах Москве в 1999 году вызвали не меньший шок, но тогда о них узнали как о свершившемся факте и решили, что делать: граждане сами стали проверять подвалы и патрулировать придомовые территории. А в 2002 году взрыв был «анонсирован» и отложен террористами, которые требовали от власти либо подчиниться им, либо обречь на смерть сотни людей. Власть колебалась трое суток. После теракта стало известно, что боевики спокойно перемещались по стране на грузовике с боеприпасами. Соответственно, стали усиливать полицейский контроль, была выбрана более жесткая административная модель управления страной. Несколько изменился и характер самого Путина, которому предстояло реализовать эти изменения. Тогда заговорили о том, что Путин использовал трагедию, чтобы абсолютизировать власть. Ему пришлось выдержать и это давление. Выборную модель он не мог поменять сразу, но после теракта в Беслане, который состоялся спустя два года, отменил выборы губернаторов. Влияние террористической угрозы на российскую политику многие сегодня недооценивают потому, что сейчас все относительно спокойно. А в начале нулевых именно она привела к перетеканию от вольницы в режим более жесткий и более зависимый от силовых структур».
Георгий САТАРОВ, президент фонда ИНДЕМ: «Я не думаю, что этот теракт повлиял на развитие страны. «Норд-Ост» никак не изменил Путина, трагедия не переменила его отношения к чему бы то ни было, а только проявила то, что в нем изначально было заложено. Заставила президента продемонстрировать его истинные качества, которые он первое время не выставлял напоказ. До «Норд-Оста» Путин говорил, как любит и жалеет народ, а в октябре 2002 года показал, что уничтожить террористов для него важнее всего остального. К административной реформе, которую Путин провел в нулевые, к сворачиванию демократических свобод, которое продолжается в десятые годы, террористическая угроза не имеет отношения. Такое направление развития было намечено еще до «Норд-Оста», просто к реализации планов Путин подходил достаточно осторожно и поэтапно. А если случались теракты, то они использовались как предлог, чтобы обосновать очередной заранее намеченный шаг. Еще в 2000 году ко мне в одном из кремлевских коридоров, где я по инерции имел влияние, обратился заместитель главы Администрации Президента с вопросом, как я отношусь к отмене губернаторских выборов. Я ответил, что не важно, как отношусь. Важно, что Конституция России запрещает их отменять. Ну что же, со временем изменили Конституцию, и это уже не стало ни для кого неожиданностью. Теперь эти выборы формально вернули, фактически оставляя губернаторов назначенцами Путина.
Поэтому вектор российской политики изменился не в результате «Норд-Оста», а вследствие назначения Путина главой государства. Трагедия на Дубровке просто сняла внутренние тормоза».
Игорь БУНИН, гендиректор Центра политических технологий: «События на Дубровке закрепили контроль власти над телевидением. Определенное недовольство граждан телеканалами и возглавляющими их олигархами возникло еще после освещения трагедии с подлодкой «Курск». Люди возмущались: зачем олигархи вместо того, чтобы сочувствовать, клеймят флот, сами же все разворовали... После «Норд-Оста» практически все общество согласилось, что государство должно покончить с терроризмом, а телевидение — не обвинять силовиков за жертвы, которые, конечно, есть, а поддерживать курс власти на безопасность. Концепция Черномырдина, что нужно вести переговоры с террористами, чтобы избежать лишней крови, в нулевые годы была отметена целиком и полностью. Начал формироваться образ сильной власти, общественное мнение этот образ поддерживало, а когда какой-то телеканал попытался настаивать на ценностях ушедших девяностых, его руководство сменили. Формально — под предлогом, что картинка этого канала могла чем-то помочь террористам «Норд-Оста». Наказав этот телеканал, власть дала сигнал всем остальным, что перешла от косвенного контроля над телевидением к прямому и жесткому. И телеканалы стали поддерживать сначала концепцию власти по борьбе с терроризмом, потом — все остальные ее концепции. В долгосрочной перспективе было выстроено государство, в котором сильная власть доминирует над слабым и разобщенным гражданским обществом, возможности которого сокращаются все новыми законодательными новеллами».
Сергей МИХЕЕВ, руководитель Экспертно-консультативного совета при главе Республики Крым: «В 2002 году Путин показал, что изменились методы борьбы с терроризмом. С боевиками перестали договариваться и увещевать их, а перешли к действиям на уничтожение. После этого стало ясно, что брать заложников бессмысленно, этот способ больше не действует, а именно он был главным приемом террористов до тех пор. Если не считать теракта в Беслане в 2004 году, то к публичному шантажу власти они больше не прибегали».
***
«Норд-Ост» стал развилкой, стрелкой для российской власти. Неизвестно, что было бы, прояви она слабость. Наверно, было бы хуже. Зато известно, что, проявив твердость единожды, наша власть стала по прецеденту проявлять ее всегда. И — превращаться в авторитарную. Пускай и достаточно мягкую для авторитаризма, однако непримиримость по отношению к террористам уже распространилась и на вполне мирных несогласных. Сейчас за эту избыточность кремлевской брутальности российскую демократию подвергают справедливой критике наши западные друзья. Однако напомню: после штурма концертного зала на Дубровке родственники погибших заложников подали иск на руководство России в Европейский суд по правам человека. ЕСПЧ размышлял долго и только в 2012 году, аккурат к третьей инаугурации Путина, европейские судьи единогласно заявили, что не усмотрели нарушений в решении о штурме.
Лучшее в "МК" - в короткой вечерней рассылке: подпишитесь на наш канал в Telegram
