Это очень напоминает советскую номенклатурную систему, когда областями руководили назначаемые ЦК секретари обкомов. Предпринимаются даже попытки создать некий аналог советской ВПШ — Высшей партийной школы. Только советских руководителей, которых готовили к повышению по карьерной лестнице, преподаватели учили диалектике Гегеля и политэкономии Маркса, а кадровые резервисты наших дней совершают прыжки с семиметровой высоты в реку и слушают лекции политических «тяжеловесов». Но, перефразируя известный афоризм, в одну реку нельзя прыгнуть дважды. Времена все же меняются, и политическая система России — совсем не советская, хотя приобретает многие черты советскости.
Основное различие состоит в принципе распределения материальных благ: у советской партноменклатуры не было собственности и капиталов — правящий класс в России обладает и тем, и другим, стремясь закрепить свои экономические привилегии политической монополией. В этом своем стремлении он опирается на госаппарат. Аппарат, в свою очередь, стремится к экспансии: он разрастается, функции его расширяются, аппетиты растут.
Бюрократическая машина в силу своей природы предназначена только для административных функций: разрешать, запрещать, регулировать, нормировать. Для решения политических задач существуют политические машины. К таковым относят систему выборов, систему разделения властей, независимые СМИ. Но российская бюрократическая машина последовательно уничтожает машины политические. Про разделение властей забыли уже в нулевые годы: после реформы Совета Федерации и перехода Госдумы под полный контроль «Единой России» законодательная власть самостоятельного политического веса не имеет. К судебной ветви власти тоже немало вопросов. Телевидение контролируется государством либо напрямую, либо через близких к государству олигархов.
Оставалась процедура выборов, но «добровольные» отставки губернаторов, следующие одна за другой, свидетельствуют о том, что прямо сейчас происходит переход от выборной — пусть и с многочисленными оговорками — модели к модели «секретарей обкомов». Со временем эта ситуация будет закреплена через соответствующие законы, которые Госдума, разумеется, примет без лишних дискуссий.
Грядущие президентские выборы выборами тоже не назовешь. Когда чемпион известен заранее, смысла смотреть матч нет. Даже имитация борьбы и конкуренции невозможна без участия если не тяжеловесов, то хотя бы середнячков. Между тем решение не допускать Алексея Навального к выборам, судя по всему, уже принято, а других весомых фигур, оппонирующих власти, попросту нет. Президентские выборы будут проходить по модели плебисцита, когда население подтверждает легитимность правителя голосованием. При таком сценарии Путину не нужны даже потешные соперники. Для «галочки», конечно, зарегистрируют каких-то кандидатов, которые будут изображать массовку. Но сути дела это не меняет.
Дискредитация выборов как политического института привела к устойчивому убеждению среди широких народных масс, что от обычного человека ничего не зависит, его голос ничего не решает. Все решается «наверху», вся ответственность и право принимать решения делегированы политической верхушке. По сути, это модель самодержавия, но с процедурой квазивыборов — для подтверждения легитимности.
Каким образом в XXI веке в России возникла столь архаичная политическая конструкция? Как учили классики марксизма, ответ следует искать в экономике. Основные отрасли, приносящие доход, — нефтяная и газовая — полностью контролируются государством. А после того, как за последние месяцы сразу несколько крупных частных банков стали объектом санации ЦБ, эксперты открыто заговорили о том, что финансовый сектор также находится под контролем государства. Словом, найти сферу, в которой государство прямо или косвенно не обладает контрольным пакетом, в современной России практически невозможно.
А государство — это прежде всего чиновники. Бюрократия представляет собой жесткую иерархическую систему по типу пирамиды. И та же пирамидальная структура воспроизводится сегодня во всех сферах общественной жизни. Не может быть политической конкуренции в монополизированной государством экономике. Власть в такой системе — это деньги и собственность. По доброй воле чиновники не поделятся ни тем, ни другим. Поэтому все проекты реформ, над которыми работают эксперты и целые институты, заранее обречены остаться на бумаге. В бюрократизированной системе возможны только административные перетряски и перестановки. Сама себя эта система реформировать не будет.
Вопрос, который сегодня стоит на повестке дня, четко сформулировал в свое время Ленин: «Главный вопрос — это вопрос о власти!» Политика «осажденной крепости» и мобилизационная риторика позволяют сохранять контроль над страной даже при ухудшении материального положения большинства населения. Ценой упрощения до предела, замены публичной политики администрированием, а экономической конкуренции — распределительной системой.
Такой упрощенной системой на первый взгляд очень удобно управлять. Все под контролем: и политические, и экономические решения принимаются в Москве, а дальше разлетаются по стране в виде указов и распоряжений. Но простая, как табуретка, модель лишена гибкости и не способна справляться с новыми задачами и вызовами в современном динамичном мире.
Для иллюстрации приведем одну историческую байку. Во время показа в Кремле фильма «Чапаев» руководитель Госкино Большаков решил похвастать перед Сталиным некоторыми кинематографическими хитростями. Когда в кадре появился Чапаев, скачущий на коне, Большаков сказал вождю: «Этот прием называется рирпроекция. На самом деле актер сидит на табуретке в студии и делает вид, что скачет». Сталин косо посмотрел на Большакова: «И на этой табуретке вы собираетесь обогнать Голливуд?..»
