— Виктор Владимирович, перед тем как возглавить группу советников Немцова, вы, насколько я знаю, настоятельно не рекомендовали будущему шефу идти в федеральную власть. Почему?
- Как самый молодой и очень успешный губернатор Немцов обладал на тот момент всероссийской популярностью. Очевидно было, ельцинский режим хочет использовать этот ресурс в своих целях, поскольку популярность самого президента резко падала.
Предвидя такой поворот, я и другие наши общие друзья, встречаясь с Борисом в Нижнем Новгороде, говорили ему, чтобы он ни в коем случае не соглашался, если ему предложат должность в федеральной власти. Потому что при том режиме управления, который тогда существовал, он быстро сгорит. И Борис в принципе с этим соглашался...
Первый вопрос, который я задал ему после назначения, был: «Зачем ты это сделал?!» Это было в аэропорту Быково — я встречал Немцова, когда он, сдав дела в Нижнем, прилетел в Москву. Когда мы ехали из аэропорта, он рассказал, что предложение делалось ему несколько раз. Приезжал, например, уговаривать Березовский. Немцов всякий раз отказывался.
Но под конец явилась дочь Ельцина Татьяна. Как он рассказывал, она буквально рыдала: мол, Борис всем обязан ее отцу, тот определил его судьбу, а сейчас, в трудный для президента момент, он не хочет его поддержать... «И вот это, эти слезы и упреки, — говорил Немцов, — я уже не мог вынести». Тогда же, по дороге из аэропорта, он предложил мне работать в его команде. И я не стал отказываться.
— Вы прочили Борису Ефимовичу другую судьбу?
— В качестве губернатора Немцов как минимум сохранился бы как политик. Скорее всего, его общероссийская популярность продолжила бы расти, и на каком-то этапе он смог бы выйти на федеральный уровень. Когда, во-первых, ситуация была бы более благоприятной для него и, во-вторых, когда он сам был бы более подготовленным. И в какой-то момент, как я себе представлял, он вполне мог бы стать Президентом России.
— Есть мнение, что и у ельцинской команды расчет тоже был более дальним, нежели простое сжигание немцовской популярности. И что как минимум до дефолта, спутавшего все планы, Немцов был наиболее вероятным кандидатом в президентские преемники.
- Нет, ситуация была сложнее. Ельцинская команда была, мягко говоря, не единой. Разные группировки вели себя по отношению друг к другу как пауки в банке.
Ельцину, похоже, действительно нравился Немцов — пассионарный, популярный и такой, можно сказать, человечный молодой политик. В какой-то момент президент открыто дал понять, что рассматривает Бориса в качестве своего преемника. Именно после этого с ним начали бороться различные группы влияния. И в первую очередь — Юмашев (Валентин Юмашев, глава администрации президента в 1997–1998 годах, муж младшей дочери Бориса Ельцина. — «МК») и Татьяна.
— Те, кто его привел в правительство?
- Ну да. Они привели его в правительство не как преемника, а в качестве жертвы. С одной целью — продлить пребывание Ельцина во власти.
Когда же они увидели, что Немцов выходит из-под их контроля, они выступили против него. Он ведь вел вполне самостоятельную политику. Приведу такой факт: осенью 1997 года Немцов подбил Чубайса (Анатолий Чубайс, на тот момент первый заместитель председателя правительства и министр финансов России. — «МК») написать совместное конфиденциальное письмо Ельцину — с предложением объявить в момент открытия Нижегородской выставки-ярмарки новую экономическую политику. А именно — политику народного капитализма, нацеленную против капитализма олигархического. Была разработана — не без моего, признаюсь, участия — концепция: на месте немногочисленных олигархов, «новых русских» должен вырасти многомиллионный средний класс.
Предполагалось, что новый курс президента будет опираться на конкретную программу действий, на меры по изменению финансовых, налоговых и административных отношений. Ельцина концепция вдохновила, он, что называется, загорелся идеей.
Но когда Немцов и Чубайс вышли из приемной президента с благожелательной резолюцией, Юмашев, по словам Бориса, заявил им, что это последняя их победа. Сначала Юмашев и Татьяна уговорили Ельцина не выступать с этим на Нижегородской ярмарке, поскольку это, мол, региональное событие. Предложили отложить до Нового года. Ельцин согласился, что позволило нашим оппонентам выиграть время, за которое они сумели мобилизоваться и убедить президента в несвоевременности нового курса. В результате Ельцин сперва положил идею в долгий ящик, а потом вообще отказался, забыл о ней.
— Так же, как и об идее сделать Немцова преемником?
- Именно так. Главную роль здесь, наверное, сыграла известная олигархическая война вокруг «Связьинвеста». И Чубайс, и в особенности Немцов стремились тогда сделать аукционы по продаже государственного имущества более-менее прозрачными, открытыми. На что олигархи заявили, что с ними поступают несправедливо: раньше-то, мол, собственность отдавалась за бесценок. И началась борьба. Бориса «мочили» и ОРТ Березовского, и СМИ, принадлежавшие Гусинскому... В результате этой дискредитационной кампании образ Немцова как вероятного преемника, конечно же, потух.
Похороны императорской семьи, которыми Немцов занимался как глава соответствующей правительственной комиссии, также не добавили ему популярности. Не многие политические силы и СМИ поддерживали Немцова в этом деле.
Церковные иерархи тоже повели себя конъюнктурно. Им говорили: «Эти младореформаторы — временщики. Ельцин тоже скоро уйдет, к власти снова придут коммунисты, и они вам тогда покажут». Опасения такого рода — одна из причин, по которым патриархия не захотела признавать останки и участвовать в церемонии захоронения. Хотя были, разумеется, и другие причины.
— Первой громкой инициативой Немцова в ранге первого вице-премьера был проект пересаживания чиновников с иномарок на российские машины. Соответствующий президентский указ появился 1 апреля 1997 года, что весьма символично: кроме смеха, затея, помнится, никаких результатов не принесла и лавров Немцову не снискала. Это, кстати, была его собственная идея?
— Это была лично его идея. Которую он лично предложил Борису Николаевичу. Ельцину она понравилась, он тут же распорядился подготовить указ. Ну а то, что датой подписания указано 1 апреля, думаю, объясняется позицией руководства президентской администрации. Указ вызвал довольно агрессивную реакцию со стороны Юмашева и всего остального чиновного класса. Хотя идея, надо признать, была чисто популистской, не вполне здравой. Борис, к сожалению, был склонен к таким не совсем продуманным шагам.
— Вы пытались его отговорить?
— Нет, я узнал об этом постфактум, когда указ был уже подписан.
— Как бы вы оценили итоги пребывания Немцова в исполнительной власти? Какие из них вы считаете наиболее значимыми?
- Самое главное, я думаю, это то, что он боролся с коррупцией, пытался заблокировать самые одиозные механизмы раздербанивания государственной собственности. В той мере, в какой это было в его силах.
Пожалуй, наиболее ярким и успешным примером этой борьбы является история, связанная с «Газпромом». Предыстория такова. Как-то захожу в кабинет Немцова. Тот сидит с удрученным видом. Протягивает две странички печатного текста: «Посмотри». Читаю: «Трастовый договор». Речь в документе шла о передаче в доверительное управление председателю правления РАО «Газпром» Рэму Вяхиреву 30-процентного пакета акций, принадлежащего государству. К тому времени в госсобственности оставалось лишь 35 процентов акций концерна, остальные находились под контролем Вяхирева и его доверенных лиц.
Примечательная деталь: согласно договору, Вяхирев имел право приватизировать госпакет по цене, на порядок меньшей его реальной стоимости. И получить таким образом полный контроль над «Газпромом». Несмотря на то что на документе отсутствовала подпись председателя правительства, договор реально действовал в течение нескольких лет. То есть Вяхирев управлял «Газпромом» фактически единолично. Ну, понятно, в сговоре с Черномырдиным, поскольку без согласия премьера провернуть такое было бы невозможно.
По рассказу Немцова, когда он показал эту бумагу Ельцину, тот пришел в крайнее негодование. Заревел, что Вяхирева нужно посадить в тюрьму. На что Борис ответил: «Борис Николаевич, тогда в тюрьму надо сажать очень многих...»
Немцов добился постановления правительства о пересмотре договора. Газпромовская верхушка запаниковала. И в мае 1997 года меня пригласили на секретные переговоры с одним из ближайших помощников Вяхирева...
— О чем беседовали?
- В обмен на прекращение борьбы за отмену трастового договора Немцову предлагался пост председателя совета директоров концерна. Но самое главное, «Газпром» брал на себя обязательство поддержать его как кандидата в президенты — включив для этого все свои финансовые и информационные ресурсы.
Я составил записку о результатах переговоров и положил Немцову на стол. Борис прочитал и сказал: «Виктор, ну ты же понимаешь, что это уже запредельная коррупция. Нас хотят купить с потрохами. Мы, конечно, на это не пойдем».
Не думаю, что в то время был какой-то другой политик в России, который отказался бы от такого предложения. Большинство исходило, что называется, из шкурных интересов. Он же принимал решения, руководствуясь в первую очередь принципами. Как он их понимал.
Его принципиальность ярко проявилась и в вопросе захоронения останков царской семьи. Это тоже следует отнести к важнейшим итогам его деятельности.
Все необходимые экспертизы по идентификации останков были завершены еще в 1995 году, то есть за два года до того, как Немцов стал председателем правительственной комиссии. Однако чиновники, которые до него возглавляли этот процесс, как могли оттягивали окончательное решение, не осмеливались брать на себя политическую ответственность. Немцов же, разобравшись в обстоятельствах дела, понял, что для его завершения требуется лишь одно — политическая воля. И не побоялся ее проявить. Думаю, если бы не Немцов, этот вопрос мог бы мурыжиться еще долгие годы.
— Как вы сами считаете, Борис Ефимович был бы хорошим президентом?
- Трудный вопрос. Борис был, безусловно, хорошим человеком. Честным, ценящим дружбу. Ничего подлого в его характере не было. Была, правда, одна слабость, а может быть, достоинство — любил женщин.
Да, он мог заблуждаться. Да, порой проявлял упрямство в вопросах, в которых был объективно не прав. Но происходило это не потому, что у него поехала крыша от обладания властью. Просто таков был его характер. Это была страстная, своенравная, бескомпромиссная, яркая натура.
Борис выгодно отличался от большинства других представителей политической элиты конца 1990-х. И в той ситуации, пожалуй, да: он мог бы стать неплохим президентом. Другое дело, что Россия богата талантами. Кто бы, например, мог подумать тогда, что Владимир Путин, на тот момент вполне заурядный чиновник, сможет развиться в политика мирового уровня с глубоким основательным мировоззрением.
Судьба Немцова тоже могла бы сложиться совсем по-иному. Роковую роль, я считаю, сыграло то, что сначала он был опален перспективой преемничества, а затем низвергнут. В его оппозиционности, насколько я знал Бориса, была не только политическая, мировоззренческая, но и психологическая составляющая. Иначе говоря — эмоциональный срыв. Он не мог смириться с тем, что люди, стоявшие до этого гораздо ниже его по политическому статусу — и, как он считал, по интеллекту, — стали властителями России.
— Когда ваши жизненные пути начали расходиться? Можно ли выделить какой-то водораздел, какой-то момент истины в ваших отношениях?
— Такой момент возник еще в период работы Немцова в правительстве. История наших отношений, надо сказать, была достаточно долгой. Мы познакомились в 1990 году на первом Съезде народных депутатов РСФСР. Меня тогда выдвинули в кандидаты на пост председателя Верховного совета, и я выступал перед депутатами с предвыборной речью — программой христианской демократии. Коммунисты топали и кричали, пытаясь заглушить мои слова, сотни две даже покинули зал. Сторонники же, напротив, рукоплескали. После выступления несколько десятков депутатов подошли ко мне, чтобы выразить поддержку. Среди них был и Борис. Он сказал, что хочет вступить в мою партию — Российское христианское демократическое движение. И мы стали однопартийцами.
После того как Немцова назначили нижегородским губернатором, активного участия в партийных делах он не принимал. Но мы продолжали встречаться, обмениваться мнениями.
Кстати, не могу не упомянуть один эпизод, много говорящий о его человеческих качествах. После расстрела Дома Советов, когда Шумейко и другие приближенные Ельцина предлагали арестовать ряд народных депутатов — в списке была и моя фамилия, — Борис позвонил и предложил приехать с семьей в Нижний Новгород, где он гарантировал мне безопасность.
Какого-либо антагонизма в наших взглядах в тот период не было. Поэтому-то, собственно, я и согласился стать его советником. Я всячески старался подвигнуть Бориса в сторону патриотического мировоззрения, и, как мне кажется, во многом это удалось. Об этом говорит, например, и тот факт, что он поддержал идею народного капитализма. Однако, когда я предложил Борису создать политическую силу, на которую он смог бы опереться, он категорически отказался. Сказал, что для этого нужны очень большие деньги, которых у меня с «моим» мелкими и средним бизнесом нет. А у него, мол, есть «главный кошелек России» — он так и сказал — Чубайс. И именно с ним он будет заниматься политикой. На что я ответил: «В итоге ты окажешься в его кошельке». Что впоследствии и произошло.
Чубайс — человек сильной воли, наделенный бесспорными административными талантами. Человек вполне прагматичный, неидеологизированный. На какой-то момент его жизненные интересы как высокопоставленного чиновника совпали с государственными, и он стал бороться со своим собственным детищем — олигархическим капитализмом. Однако его видение развития России в корне отличалось от моего. Немцов же полностью попал тогда под влияние Чубайса, что и явилось нашим водоразделом. Мы стали все больше мировоззренчески расходиться с Борисом, и в нулевые годы оказались уже по разные стороны политических баррикад.
— Но, в конце концов, Немцов разошелся и с Чубайсом.
- Да, Борис, к сожалению, скатился в итоге к радикальным позициям. Я с большой горечью наблюдал за эволюцией его политических взглядов. На мой взгляд, вина за это лежит в том числе и на власти. Ведь его радикализм проистекал, мне кажется, прежде всего из невостребованности.
Нельзя бросаться такими людьми, как Немцов. При всех его недостатках и заблуждениях это был мощный, талантливый политик. Если бы его энергетика, его харизма были бы использованы, так сказать, в мирных целях, если бы он получил возможность заняться настоящим государственным делом, страна бы от этого, уверен, только выиграла.
— Нынешняя весна — это не только 20 лет с момента прихода Бориса Немцова в правительство, но и, увы, 3 года со дня прощания с ним. Насколько убедительной вам кажется версия следствия? Есть ли у вас свой вариант ответа на вопрос, кому и зачем понадобилась смерть Немцова?
— Я могу лишь анализировать ситуацию. Ясно одно: расстрел Немцова у стен Кремля рикошетом ударил по Путину. Репутационные потери, понесенные президентом, просто огромны. Это настолько прозрачно, что должно было быть очевидно и заказчикам.
