...Полноценных обменов не было уже с зимы. И похоже, что в ближайшее время не предвидится. На днях полпред ДНР Денис Пушилин заявил, что предложений по обмену военнопленными от официального Киева не поступало давно. Об этом, дескать, только журналисты болтают.
«Раньше на Донбассе людей менять было легче, пока за это не взялись политики. Поэтому надо сбить процесс с политического уровня, чтобы этим занимались родные и переговорщики», — уверена, пожалуй, наиболее известная экс-заключенная Надежда Савченко.
Кстати, самый громкий из обменов этой войны — когда за саму летчицу Савченко отдали двух гэрэушников, Александра Александрова и Евгения Ерофеева.
Основное правило — без всяких правил
На гражданской войне не работают правовые конвенции и нормы морали. Но в любой гражданской войне все-таки есть свои аксиомы. Одна из них — возвращение мертвых и обмен живых. Не секрет, что у многих полевых командиров имеются мобильники друг друга — и нередко после боя они созваниваются, чтобы решить, как, где и на каких условиях произвести эту рокировку. И каждый понимает — случись что, о его возвращении домой, пусть даже «двухсотым», на войне позаботятся.
У политиков же иные приоритеты. Размен пленных для власть имущих — своего рода пиар, долгосрочная сделка.
«Когда я был в плену и мне чудом удалось дозвониться до своих, на том конце мне ответили, чтобы я не волновался, что с понедельника моим вопросом начнут заниматься. А был четверг...» — до сих пор не может забыть поэт Юрий Юрченко, в 2014 году добровольно уехавший военкором на Донбасс. Попав к хлопцам из украинского батальона «Донбасс», он несколько недель провел между жизнью и смертью.
«Мы говорили на разных языках. С теми, кто считал, что я вполне могу потерпеть в плену и до понедельника. Да за решеткой таких категорий — следующая неделя — просто не существует! Вот за одно это нужно сразу увольнять. Тех, кто занимается военнопленными. А у них вся грудь в крестах», — возмущается Юрченко.
Со стороны Украины этими вопросами рулят Виктор Медведчук и Ирина Геращенко. Медведчука называют едва ли не главным спасителем Надежды Савченко. Заместитель спикера Верховной рады госпожа Геращенко переводит проблему в глобальный формат G20 – в документе, переданном на встрече лидеров «Большой двадцатки», конкретно говорится о 107 украинских военных и 9 гражданских политзаключенных, «содержащихся на территории, контролируемой сепаратистами».
В ДНР спасением военнопленных занимаются лично уполномоченный по правам человека Дарья Морозова и министерство обороны самопровозглашенной республики.
Мал обмен, да дорог?
В конце июня под селом Широкино пропали восемь саперов из Донецка. По договору с миссией ОБСЕ парни проводили плановое разминирование местности. Силовики АТО отдали приказ бомбить этот участок. Двое саперов погибли на месте, восьмерых, тяжело контуженных, взяли в плен.
«Мы, родственники, узнали о беде из Интернета, — рассказывает сестра Виталия Шевелева, одного из пленных. — Информация пошла с украинской стороны, мы сразу же обратились в руководство ДНР: возможен ли обмен? Мы даже разыскали личный телефон уполномоченного по правам человека Дарьи Морозовой, которая успокоила нас, что, мол, наши ребята уже включены в списки. Несколько дней спустя украинская сторона действительно предложила равноценную сделку — за восемь наших дают восемь бойцов АТО. Но оказалось, что украинцы на обмен согласны, вот только наших никто менять не собирается. В приемной Морозовой нам объяснили, что руководство Донецкой республики больше не заинтересовано в малых обменах”.
Однако уже после того, как в ДНР решили не размениваться на мелочи, 5 июля был отпущен Иван Безъязыков, полковник ВСУ. Украинские СМИ преподнесли это как огромную победу своих спецслужб. Тогда же Петру Порошенко официально доложили что на момент возвращения Безъязыкова в ДНР содержались 113 украинских военопленных, в сентябре их осталось 107, то есть на 6 человек меньше.
Так малые обмены все-таки существуют? Но либо не для всех, либо на каких-то особых условиях.
«Полковника Ивана Безъязыкова и еще двух офицеров военной разведки ВСУ я допрашивал лично. И утверждаю, что Безъязыков являлся носителем серьезной информации, передавать его обратно противнику было ни в коем случае нельзя. Разве же это акт доброй воли — даром разбазаривать обменный фонд», — мой собеседник представляется Эльдаром Хасановым, экс-начальником штаба славянской бригады и экс-начальником штаба министерства обороны ДНР.
Подполковник Хасанов входил и в руководство Главного разведывательного управления ДНР: «Судя по тому, как все произошло с Безъязыковым, я могу предположить, что была заключена некая тайная сделка. Заявления украинской стороны о спецоперации — дешевая бравада, особенно на фоне молчания официальных лиц ДНР. Никаких боев в Донецке, где содержался Безъязыков, в те дни не было, выкрасть его тоже не могли».
Для подполковника эта тема — личная и больная. 20 июля 2014 года в Луганской области без вести пропал его 26-летний сын. Известно, что молодого человека захватили бойцы «Айдара», он пытался бежать, получил три пулевых ранения... «В министерстве обороны ДНР мне предложили довольно омерзительную, как я считаю, схему: чтобы заставить украинцев признать, что мой сын у них, надо остановить вообще все обмены. Я отказался. Потому что это подло, шантажировать чужими жизнями»
Как выяснилось позже, сын Хасанова скончался от полученных ранений уже на следующий день после пленения. На той стороне прекрасно знали, кто его отец.
— А вам лично предлагали продать кого-нибудь? Или пойти на сделку?
— Еще со Славянска все знали, что со мной нельзя «договориться». Именно поэтому я сейчас в Москве, а не в Донецке. Я отбыл из разведуправления ДНР в апреле 15-го года в командировку для передачи в самые высокие инстанции подробного рапорта о том беспределе, который начал твориться на местах. Дошел ли мой рапорт до адресата, я не знаю…
«Двухсотых» не меняем
С начала войны в Донецке действовала Комиссия по делам военнопленных. Председателем ее была врач Лилия Радионова. Работали без денег, оргтехники, ручки приносили из дома. Сидели в областной библиотеке. Составляли списки военнопленных. Живых и мертвых.
Лилия Радионова в 2014-м сама была в застенках: «Тогда мне удалось сосчитать наших, находившихся в СИЗО харьковского СБУ. Порядка 50 человек их было. Первый обмен произошел 17 августа того же года. Отдали украинцам три человека и восемь «двухсотых», а мне вернули восемь ребят и двух погибших. Это был очень хороший счет».
Со временем в работу комиссии, как утверждает Лилия, вмешались власти, нередко требовалось кого-то вписать в список дополнительно или, наоборот, исключить из обмена. «От чего это зависело, не знаю. Но немногочисленный штат комиссии уже вошел в состав министерства обороны ДНР, и самостоятельно решать такие вопросы я больше не могла. Единственно, я всегда выступала за то, чтобы «двухсотых» возвращали родным просто так».
После того как произвели примерно сотню обменов, выяснилось, что в Украине за решеткой народа сидит почему-то гораздо больше, чем бойцов АТО в ДНР.
«На той стороне придумали схему — арестовывали всех кого ни попадя, очень много было мирных россиян, которые приезжали сюда с бытовыми целями, иногда даже на похороны. Некоторых выпускали, а затем снова брали и опять вносили в списки, и так по кругу».
Лилия уверена, что в ДНР к пленникам относились гуманнее, чем у противника. Многие бывшие враги не особенно торопились обратно домой на Украину, опасаясь снова загреметь в армию.
А вот свидетельство одного из командиров бригады: «В Снежном взятые языки вообще ходили бесконвойными. Их некуда было размещать. Думали использовать для этого бывшие зоны. Лично на меня выходил представитель АТО, который предлагал присылать еду, матрасы какие-то, чтобы у заключенных были приемлемые условия содержания. Но со временем все эти люди куда-то подевались... И у меня есть обоснованное подозрение, что их не обменивали, а просто по одному продали родным».
Брать за брата
Я прошу моего друга, одесского журналиста, узнать, как относится к возможной торговле живым товаром другая сторона. Тем более что в городе у моря сейчас скопились сотни беженцев с Донбасса.
Живут эти несчастные в заброшенных зданиях, спят на досках, голодают. Раньше беженцев подкармливали монахини из женского монастыря, но и жалость тоже имеет свои пределы.
Выговориться хотят все. Женщина лет сорока пяти признается в том, что лично выкупала мужа у «сепаров». «Мы прежде жили под Иловайском. Муж был в АТО. Попал в плен. Там его не били, но заставили на минных полях убирать трупы. Две недели он так пробыл. Я сама его забирала.
Пришла и начала просить освободить мужа. Денег нет, но есть иномарка новая — возьмите! Те согласились и даже к украинскому блокпосту нас с мужем обратно через минные поля провели. Правда, муж после этого никакой. В психушке лежал. Мы в Одессу вскоре уехали, так как невозможно жить в аду. А машина была в кредит взята. Новая. Ее нашли через месяц. Всю изрешеченную».
«Детали отработаны еще на чеченской кампании. Есть спрос. Есть предложение. Родственникам дается время собрать необходимую сумму. Она вполне посильная, кстати. Я слышал цифры до 9 тысяч долларов, — рассказывал мне еще один командир ополченцев. — Налажена целая сеть посредников. Но плохо дело, если человек попадает в подразделения АТО, оттуда сведения уже через несколько дней идут в СБУ, и тогда быстро и дешево обменять не получится. А в том же батальоне «Донбасс» или в «Айдаре» ни перед кем не отчитывались. Захотели — добили, захотели — продали».
….У 26-летнего бывшего ополченца Николая Тригуба есть брат-близнец. Он находится в плену. Николай — на воле, относительной, конечно, в России он вне закона. В любой момент может быть депортирован.
Мы встречаемся на окраине Москвы. В каких-то гаражах. Парень нервно курит и через слово цедит матом, я понимаю, что это тоже означает — предел.
«На брата настучал в СБУ сосед. Взяли прямо из дома. Хотя воевал как раз я, не брат. Но мы же близнецы, кто там будет разбираться... Я сразу подал заявку на обмен. Все, братан, сказали мне, будет нормально. Я уехал на «боевые». Неоднократно звонил, никто трубку не брал, еще одну заявку подал. Обмен опять не состоялся. Мой друг откровенно объяснил: 2 тысячи баксов это стоит. Часть идет нашим, часть — украинцам. Но деньги я тогда так и не достал, брата осудили, сейчас его перебрасывают из города в город, из тюрьмы в тюрьму, ублюдки... За что воевали?»
Жизнь брата висит на волоске. У него тяжелое легочное заболевание, ему нужен постельный режим, лечение. «В ООН, в Красный Крест жаловаться, в Европейский суд — бесполезно, — рубит Николай. — На Донбасс мне уже плевать. Бросил все и уехал в Россию. Но и здесь я никому не нужен, бегаю от миграционных служб и ищу способ спасти брата».
Мертвый сезон
«Знаю ли я что-то о продаже военнопленных? — не удивился моему вопросу поэт Юрий Юрченко, которому я позвонила с просьбой вспомнить о его злоключениях в плену два года назад. — Конечно, знаю. Под меня самого собирали серьезные деньги. Были большие злоупотребления, скажем мягко. Где собирали? Здесь, в Москве. Многие знакомые давали... Я давно хочу задать этот вопрос, куда ушли эти средства? Кому? Ведь после начавшегося скандала в СМИ меня в итоге совершенно бесплатно обменяли на четырех офицеров».
Юрий Юрченко не исключает, что фактическое упразднение Комиссии по обмену военнопленных произошло потому, что та существовала на общественных началах, на самом деле представляя собой золотую жилу.
А примерно за полгода до этого глава комиссии Лилия Радионова едва не погибла на одном из обменов. Ее просто «забыли» на трассе на украинской территории.
«Все уехали, а я осталась. Пешком ночью еле добрела до нашего блокпоста. Позвонила человеку, с которым должна была вернуться. А он объяснил, что ему сказали, что со мной все в порядке, что я просто села в другой автомобиль. Судя по тому, что произошло потом, я не верю в такие случайности».
Она говорит, что не знает, кому могла перейти дорогу: «Да, мои высказывания крайне не нравились министру обороны ДНР Владимиру Кононову. Я публично и честно озвучивала число тех, кого мы передавали другой стороне. Делала это с той целью, чтобы никто не смог скрыть настоящие потери. Я сталкивалась с ситуацией, когда потери уменьшались в разы. Говорили, что погибли 15, а «двухсотых» было — сотни».
Ныне Лилия Радионова на родине в розыске. Несколько месяцев промаялась в России, куда ее вывезли тайком. Службы безопасности ДНР открыто обвиняют женщину в том, что та... российская шпионка.
Она говорит, что стала врагом за то, что передала фамилии русских добровольцев, находящихся в заключении на украинской стороне, российским политикам.
«Приехал из Москвы Сергей Миронов. Привез свой список. Весьма приблизительный. Я ему по памяти называла, что вот этот — без вести пропавший, этот погиб, этот в плену. Уточненные данные, насколько я знаю, потом передали Борису Грызлову... Конечно, можно сказать, что никто этих ребят не звал на Донбасс, но они здесь и они остаются гражданами России... Многих ищут родители. В любом случае их судьбой рано или поздно надо заниматься. Поэтому я с чистой совестью и передала эти сведения, не подозревая, что они, оказывается, представляют государственную тайну ДНР».
Ее допрашивали на детекторе лжи. Изъяли ноутбук и личные блокноты, самое драгоценное. После ухода Радионовой и развала Комиссии по делам военнопленных обмен окончательно и полностью замкнулся на министерстве обороны ДНР и лично на омбудсмене Дарье Морозовой.
Сегодня местонахождение Лилии Радионовой из-за опасения за ее жизнь не разглашается. Мы беседовали по скайпу.
...Никто не знает, сколько их на самом деле. Вычитание или прибавление? Война буксует. Минские соглашения не выполняются. Все существующие списки военнопленных и погибших неточны и зыбки.
Последний большой обмен состоялся в конце 15-го года, чуть поменьше — в феврале 16-го, с этого времени — гробовое молчание, как будто бы это резко перестало быть интересным. Всем. Кроме родных тех же восьмерых саперов, которые мечутся и не понимают, что им делать дальше. Но от них не зависит ничего.
Комментарий эксперта:
Роман МАНЕКИН, политолог, журналист, ДНР:
— Обе противоборствующие стороны регулярно захватывали пленных. Очень много людей задерживалось на блокпостах или арестовывалось органами СБУ и МГБ ДНР в зоне так называемой антитеррористической операции. Разумеется, среди арестованных встречаются и диверсанты. Но зачастую за решеткой оказываются случайные люди. Что касается эквивалентности обмена, то, помнится, однажды упомянутая вами Лилия Радионова говорила об обмене 550 «условных» ополченцев на 564 военнослужащих ВСУ.
При более детальном ознакомлении выяснилось, что украинские власти выдавали за ополченцев обычных жителей прифронтовой полосы. Поэтому судить об эквивалентности обменов периода 2014 года не приходится.
Что касается других моментов, то, помнится, подгадывая ситуацию под очередное заседание в Минске, Дарья Морозова (упомянутый вами омбудсмен ДНР) заявила, что выдала украинской стороне ВСЕХ без исключения военнопленных, которые по состоянию на известную дату содержались на территории, подконтрольной властям республики. Целыми ротами и батальонами, насколько известно, отпускал украинских военнопленных и Александр Захарченко.
Основополагающий принцип был сформулирован в Минске: «всех на всех». Пока, увы, мы еще далеки от его воплощения.
Что касается выкупа военнопленных, то с уверенностью могу сказать только о наличии коррупции в специализированных структурах ДНР. Доходила такая информация. К сожалению, приходится считаться с тем фактом, что жители Донбасса почти четверть века прожили на суверенной Украине — в государстве, где коррупция пронизывает каждую клетку государственного организма. Некоторые привычки разом не вытравишь. Тем не менее, если у вас есть конкретные факты о том, что конкретный чиновник гражданского или военного ведомства ДНР взял взятку за освобождение военнопленного, прошу изложить их мне. В свою очередь, обязуюсь донести эту информацию до сведения властей республики.
