– Первый вопрос о Дагестане, конечно, связан с обстановкой в республике: у всех на слуху недавние взрывы и обстрелы. Чем они вызваны? Борьба кланов, влияние запрещенного в России «Исламского государства», джамааты?
- Джамааты, конечно, есть. Мне даже кажется, что в Дагестане поощряют их развитие, но, скорее, для того, чтобы потом вербовочные пункты, которые работают в республике, на Северном Кавказе и по всей России, выявляли их участников и отправляли прямиком в Турцию, а оттуда они уже уедут в Сирию. Таким образом, без внимания правозащитников, без танков, без авиаударов джамааты вычищаются с Северного Кавказа.
– Думаете, это на руку власти?
- Думаю, да: это цинично, хладнокровно, но с точки зрения власти в этом есть здравый смысл. Потому что когда все эти пассионарии были на Северном Кавказе, это вызывало реакцию правозащитников, Запада, ситуация была как гниющая рана. А сейчас они уезжают, и после этого в Дагестане становится действительно спокойнее, за последние два года террористическая активность даже по статистике сократилась больше, чем в два раза.
Когда люди уезжают, то не знают, как называется армия, подразделение, кому они подчиняются. Это, как говорится, не их ума дело. Один из таких людей, с которыми я общалась, «просто хотел помогать братьям-мусульманам, которых притесняют». Он вообще не знал, куда едет. Ему говорят: ты приезжаешь в Стамбул, вот тебе телефончик, брат, Абдулла тебя встретит, разместит, посадит на автобус, все покажет, ты не волнуйся, брат. Его переправляют через границу, там автобус еще обстреляют, и то, на какую сторону он попадает, зависит только от того, кому связной его передаст.
– А у связного цель просто избавиться от клиента?
– Да, конечно, он получает за это деньги, грубо говоря, как за раба. Причем такой «раб» знает только своего «вышестоящего менеджера», который отвечает за 10-15 таких человек. Впрочем, до кого-то со временем доходит.
При этом в Дагестане, как я уже сказала, благодаря такой тактике стало гораздо спокойнее, хотя еще два года назад в Унцукульском районе КТО (контртеррористическая операция – ред.) шла в течение года. Только представьте: КТО длиною в год. Но там ситуация кардинально отличалась от знакомой нам по Чечне.
Ключевой силой федерального центра в Дагестане были внутренние войска, которые возглавлял генерал Золотов. Везде, на каждом блокпосту, стояли камеры наблюдения. Как солдаты здороваются, как реагируют – все фиксировалось камерами. Когда везде стоят камеры, как в любой европейской стране, это психологическая мера сдерживания: все вежливые, воспитанные. Такого не было в Чечне, а в Дагестане было.
Все прошло, точнее, проходит, тихо, гладко – и жестко.
– Тем не менее, ситуация в Дагестане остается неспокойной: перед самым Новым годом была стрельба в главной туристической достопримечательности Дербента, крепости Нарын-Кала, постоянно выявляются сторонники запрещенного в России того же ИГ...
- Я бы не стала связывать все это с ИГ. С тех пор, как из Дагестана убрали одного их самых авторитетных там людей, бывшего мэра Махачкалы Саида Амирова (сейчас он находится под арестом в Москве – ред.), осталось еще несколько ключевых игроков с криминальным прошлым и настоящим, большим авторитетом, капиталом и влиянием на ситуацию. В Дербенте, например, это был его экс-мэр Имам Яралиев. Как раз ситуация в Дербенте, на мой взгляд, больше связана с Яралиевым и с тем, что пытаются уменьшить его влияние.
Есть человек, мэр города, есть территория, которую он контролирует. Естественно, что у него связи в совершенно разных структурах. И когда человека пытаются взять под контроль, начать проверять, он демонстрирует свою способность дестабилизировать ситуацию. Поэтому все громкие преступления – Нарын-Кала, обстрелы – происходят в этом районе. Он сразу показывает, что «если вы начинаете меня трогать, у вас будут проблемы». Но государство все равно сильнее.
Нынешний мэр Махачкалы Муса Мусаев – он из тех же старых кланов. Над ним сейчас тоже сгущаются тучи.
– А нынешний президент Дагестана, Рамазан Абдулатипов, насколько хорошо он контролирует республику по сравнению со своим соседом – Рамзаном Кадыровым в Чечне?
– У Абдулатипова с Кадыровым есть сходства и различия. Абдулатипов вовсе не жестокий диктатор, который в любую минуту готов пустить кровь. Это советского типа культурный и образованный человек, он любит искусство, сочиняет стихи, пьесы. А общее у них то, что они оба очень лояльны Путину. У Путина и Совбеза есть свое видение того, как должна развиваться ситуация в Дагестане. Москва хочет раздробить клановые мини-армии (давайте называть вещи своими именами), которые устраивают разборки между собой, организуют джамааты, пытаясь вырвать деньги или власть.
У Абдулатипова своя тактика: он ведет себя интеллигентно, даже скромно, не появляется в костюмах Gucci, в черных зеркальных очках и голубых мокасинах, не разъезжает на «Мерседесах» последних серий: он ведет себя как советский партийный чиновник, который пережил все эти годы и сейчас, наконец, управляет регионом. А это очень непросто.
– Но зачем тогда федеральный центр дает такую власть Кадырову, если поставленных в Москве целей столь же эффективно добивается и куда более аккуратный Абдулатипов?
– Думаю, Кремль сейчас на Кавказе пробует две политические модели. Первая – это жесткий диктаторский вариант Кадырова: его даже прочили в федеральные политики. Он ведь очень харизматичен и воплощает мечты о «сильной руке». Абдулатипов – это противоположная модель, гораздо более демократичная. В Дагестане на самом деле кипит политическая жизнь, там множество партий, у них есть настоящая конкуренция.
Чечня с точки зрения политики – это выжженное поле. Любой росток, который там пробился через асфальт, будет затоптан. В Дагестане же есть ощущение политической борьбы – такой, которой нет в целом в России. Я недавно разговаривала с коллегой из московского бюро «Шпигеля», который должен будет писать о предстоящих выборах в Думу, – так он поедет для этого в Дагестан, где столкнутся самые разные кандидаты. Возможно, именно Дагестан сможет стать в этом плане образцово-показательной республикой для Северного Кавказа.
– А что там с предвыборным партийным раскладом?
– Естественно, в авангарде в Дагестане – «Единая Россия», однако на прошлых выборах в некоторых районах, например, в Буйнакске, она потерпела поражение. В республике очень сильны протестные настроения, причем не против главы государства, а против местных чиновников, которые успешно осваивают бюджеты. Деньги просто исчезают, но ничего не происходит – например, на водоснабжение Буйнакска выделялись миллиарды, но люди до сих пор пользуются привозной водой непонятного происхождения, которую к ним доставляют цистернами.
Кроме «Единой России», в Дагестане вдруг появилась очень активная партия «Родина». Ее отделение возглавляет бывший глава местного Росавтодора Магомедрасул Омаров, очень успешно осваивавший бюджеты на строительство дорог: настолько успешно, что находился долгое время в розыске и скрывался в Дубае, пока не уладил финансовые вопросы. Сейчас ему жизненно важно попасть в Думу, чтобы пять лет спокойно жить.
Кроме того, в Дагестане очень активно выступило местное отделение партии «Народ против коррупции», оно здесь представлено официальным духовенством во главе с Магомедрасулом Саадуевым, первым заместителем муфтия Дагестана. У него очень высокий авторитет, он ведет пятничные проповеди в Джума-мечети. Федеральный центр откровенно испугался, да и Абдулатипов занервничал.
– Испугались клерикализма?
– Да, все видели иранский вариант развития событий и опасаются пускать духовенство во власть.
Наконец, есть представители олигархов дагестанского происхождения. Конечно, идет человек от Сулеймана Керимова, от группы братьев Магомедовых. Есть, например, и владелец Тимирязевского рынка в Москве: живет он в столице, но родом из Дагестана. В общем, получается такая очень жесткая мужская компания...
Республика в плане общественной жизни очень сильно развивается. Недавно мы приехали в Дагестан с моим московским коллегой, и он очень удивился: ведь был уверен, что это какое-то дикое место, где двустволки торчат из окошек российских автомобилей. Да, таких машин там еще действительно много, но дагестанцы очень стремятся быть похожими на москвичей и все современные тенденции пытаются быстро принести в республику, вплоть до антикафе. Появляются даже социальные медиапроекты: например, посвященные защите женщин.
Есть и острополитические газеты. Они очень ангажированы, но в определенном смысле это и хорошо: значит, люди хотят участвовать в политике.
– Но ведь при этом Дагестан остается мусульманской республикой? Конечно, не Чечня, но…
– Значение религии в жизни Чечни я бы не преувеличивала. Кадыров за время своей бурной деятельности несколько раз менял крен религиозной политики. То он ударился в суфизм, потом стал продвигать полностью закрытые одеяния. Получил за это от администрации президента – вы чего делаете, одеваетесь, как ваххабиты. Все срочно стали переодеваться. Мне кажется, ему достаточно все равно, какую форму ислама продвигать. Но что там с религией сейчас – мы не знаем. Чечня – это дом с закрытыми воротами. Есть ли там ваххабиты, есть ли там суфии – кто их проверит?
А вот дагестанцы мне всегда казались куда более религиозными. Несмотря на то, что в Грозном стоит роскошная сверкающая мечеть «Сердце Чечни», дагестанцы и особенно аварцы всегда отличались большим стремлением к духовному поиску.
– Получается, что исламизация общества, которую навязывает Кадыров, наносная?
- Я считаю, да. Как только Кадыров покинет свой пост, это уйдет, а мужчины снимут наряды, которые шьет женская часть семьи Кадыровых для всей республики.
– О, а вот об этом, если можно, поподробнее.
- Все чеченские чиновники носят специфическую одежду. Однотонные хлопковые штаны, кофты с кармашком и отложным воротничком в стиле Питера Пэна, причем все это разных цветов, достаточно оптимистичных.
Я была в республике, когда Рамзана Ахматовича озарила идея, что всех мужчин так нужно одеть: пошивом всего этого великолепия занялась его сестра, которая наняла кучу других родственников. В центре Грозного есть салон с нереальными ценами, словно это наряды от Versace. И я помню, как со мной рядом сидел человек, которому как раз позвонили и сообщили, что он завтра должен прийти на пресс-конференцию в такой новой одежде. Он со всем богатством русского языка прокомментировал это решение Кадырова, но мне сказал: «Если надо – я в свадебном платье приду». Потому что так ты показываешь свою лояльность.
Но как только во главе республики не станет Рамзана Ахматовича, это все сразу же закончится.
– А как по-вашему, когда может настать этот день, завершение правления Кадырова?
- Честно говоря, я не вижу его старцем, который сидит с собакой у камина и пересчитывает своих бесчисленных внуков. Впрочем, на все, как он сам говорит, воля Аллаха.
Пока же те задачи, которые ставили перед ним в «эпоху чистки», - они выполнены. И все нынешние скандалы наподобие моста Кадырова создают неприятные ассоциации с его именем. Если несколько лет назад его цитировали как политика федерального уровня, то после убийства Немцова пошла совсем другая тенденция: создается негативное информационное поле, которое должно охладить его пыл.
– Но, может быть, Чечня при всем том развивается экономически? Есть же, например, распиаренный горнолыжный курорт «Ведучи»?
– Всегда есть желающие поехать отдохнуть в Северной Корее. Есть люди, которые ловят кайф от встречи с автоматами в аэропорту и гостиницы, где ухо торчит даже из унитаза. Отдых в современной Чечне – из той же серии. Например, какой-нибудь работник силовых структур получает задание поехать в Чечню и выкладывает фотографии из «Ведучей», где улыбается и показывает, как ему хорошо.
Совсем другая история в Дагестане. Я сама ездила отдыхать с детьми на Каспий, правда, мы очень долго искали чистый участок побережья, потому что в сезон там отдыхает практически вся Чечня. Если бы там серьезно занялись инфраструктурой, навели порядок, улучшили бы соотношение цены и качества, то у этого направления есть будущее. Не в обиду Ирану будь сказано, но дагестанское побережье Каспия находится в куда лучшем состоянии.
Плюс в Дагестане, на самом деле, очень дружелюбное отношение к гостям, там эти традиции не сломаны. А вот в Чечне они были уничтожены в двухтысячные годы. Знаете, когда я приезжала в Чечню в начале нулевых, для меня было шоком, что после того, как тебя в гостях накормили ужином, ты выходил и понимал, что твоя обувь вымыта. Я просила не делать этого, мне было неловко, но слышала в ответ: «Это закон, чтобы гость ушел с чистой обувью». Так проявляют уважение.
Сейчас, я думаю, никакой чеченец не будет вам мыть обувь, и молодой человек с автоматом не уступит место старику, повысит голос на старика. А в Дагестане все это осталось.
И изменится все в Чечне не в результате предстоящих выборов, пока там Кадыров.
– А Дагестан?
- Пока это единственный регион на Кавказе, у которого есть шанс показать себя не только России, но и миру открытым политически, продвинутым.
Дагестан не использует свои геополитические возможности: это самая южная граница России, он связывает Европу и Азию. Это Каспий, это авиамаршруты, это нефть и газ. Из Дагестана можно сделать ключевую развязку на юге страны. Там можно создать мощный логистический центр. Нужны инвестиции в порт Махачкалы, единственный незамерзающий порт в России на Каспии, который простаивает уже десятилетия.
Развитие Дагестана – это и строительство аваро-кахетинской дороги. Она была стратегически важной уже во времена завоевания Кавказа. Западная граница Дагестана связывала Дагестан с Грузией через Большой Кавказский хребет, то есть Южный Кавказ и Северный Кавказ. Еще при царе, как только там начинали строить, набегали разбойники с кинжалами, как современные террористы, и проект все время останавливали. Геополитические конкуренты России все время стремятся не допустить такого развития. Если строится эта дорога, она соединяет Дагестан с Грузией, потом идет Армения, а за ней – Иран. А южный Дагестан – это Азербайджан, Иран, Индия, весь регион, за который Британская империя всегда сражалась с Россией, ключевой для мира.
Вот это и есть задачи развития региона, чтобы лет через пять он перестал доить федеральный бюджет, а стал развиваться и сам приносить прибыль.
