За последние 5 лет почти в 10 раз увеличилось число осужденных за «экстремистские высказывания» в Интернете. Но на этой неделе борьба с виртуальным экстремизмом достигла своего апогея. После которого эта борьба уже никогда не будет прежней. Полицейский из Ростовской области был осужден за фабрикацию дела о публикации свастики на чужой странице в социальной сети.
Суд установил, что сотрудник полиции Елисеев попросил местного жителя Минаева найти кого-нибудь, кто согласится разместить на своей странице свастику за минимальное наказание. Здесь стоит отметить, что Минаев уже дважды был судим за размещение в Сети экстремистских материалов. Поэтому, когда он такого человека для Елисеева не нашел, полицейский пригрозил ему арестом за публикацию видеороликов с экстремистским содержанием и потребовал, чтобы Минаев опубликовал свастику на своей странице.
Елисеев пообещал даже заплатить за него 1000-рублевый штраф. Минаев с ноутбука полицейского зашел на свою страницу в социальной сети, а Елисеев выложил туда изображение свастики. Составил протокол, заверил поддельными подписями понятых и проставил на документах дату следующего дня.
Закончилась бы все по сценарию полицейского, если бы Минаев не записал разговор на диктофон и не обратился в прокуратуру. Полицейский признал свою вину, его приговорили к двум годам и трем месяцам заключения (конечно же, условного) и амнистировали. А история, получившая широкую огласку, обнажила несколько «милых» особенностей российского законотворчества и правоприменения.
Что именно стоит понимать под экстремизмом, в законе четко не прописано. Статьи, по которым чаще всего судят за высказывания в Интернете, — 280 УК и 282 УК говорят, что наказывать нужно за публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации и за действия, направленные на возбуждение ненависти или вражды, уничижение человеческого достоинства, национальности, языка, происхождения, отношения к религии и принадлежности к социальной группе. По каким критериям определять, возбуждает пост в ком-то ненависть или нет, законодатель тоже не прописал. Поэтому под всеобъемлющее определение «экстремистов» с легкой руки правоприменителей пользователи социальных сетей попадают за репосты записей, за подписки на паблики и даже за отметки на фото. Это, кстати, еще три года назад вызвало возмущение комиссии Совета Европы, которая рекомендовала уточнить в законе критерии признания материалов экстремистскими. В этом году комиссия отметила, что с момента публикации отчета законодательство было изменено, но в обратную сторону: добавились новые составы преступлений и ужесточились наказания.
Никто не говорит, что бороться с экстремистами вовсе не стоит. Можно согласиться и с распространенной точкой зрения, что теракты в Европе показывают, что за Интернетом необходимо пристальное внимание. Но наша система обратна западной. Идея массовой слежки, о которой всему миру рассказал Эдвард Сноуден, заключается в том, что мы берем систему, запускаем глобальный поиск по Сети и вылавливаем тех, кто говорит о каких-то чувствительных вещах. У нас же практически все люди, которые были привлечены за свои посты в социальной сети, серверы которой находятся на территории России, уже были на каком-то учете у властей, чаще всего у региональных. Активисты, оппозиционеры, националисты.
И самое главное — «палочная» система отечности у силовиков. Получается, что вроде бы и закон есть, и требования отчетности по нему. А как его применять — непонятно. Полицейским дают свободу творчества, а они из палочек делают свастику.
