Ситуация на Донбассе продолжает оставаться напряженной. Масштабные военные действия закончились более года назад — после дебальцевских боев, но локальные перестрелки происходят каждый день. В то же время, несмотря на стрельбу и жесткость риторики с обеих противостоящих сторон, наблюдаются попытки договориться о компромиссе.
Все чаще в публичном пространстве звучат слова «полицейская миссия» как инструмент для разведения сторон и стабилизации военной ситуации в регионе. Впрочем, здесь не все просто. Украина рассчитывает на то, что эта миссия будет контролировать проведение выборов в Донецке и Луганске, а также ситуацию на границе с Россией. Сил для блицкрига у Украины сейчас нет, да и западные партнеры негативно отнесутся к любым украинским военным акциям. Запад Киев не бросит, но он не собирается рисковать, когда речь может идти о большой войне. К тому же европейский бизнес устал от санкционного режима в отношениях с Россией — и политики из Франции и Германии хотели бы, чтобы санкции были смягчены в обозримом будущем. Поэтому на Украину оказывается серьезное давление со стороны Запада, чтобы она выполнила свои обязательства, зафиксированные в Минских соглашениях.
Для ДНР-ЛНР вариант с «полицейской миссией» выглядит угрозой, так как возрождает страхи того, что Россия «сливает» непризнанные республики. Впрочем, такие страхи были и раньше, но они не сбывались. Вопрос заключается в том, что такое «слить». Если речь идет о допуске украинских войск в Донецк и Луганск, то этот вариант никем всерьез не рассматривается. Однако для наиболее радикальных сторонников ДНР-ЛНР «слить» — значит, отказаться от какого-либо продвижения проекта «Новороссия» — если не до Харькова и Одессы, то хотя бы до Мариуполя. В этом смысле действительно можно говорить о пересмотре позиции, но он наступил не в этом году, а еще в 2014-м (дебальцевские бои были связаны со стремлением выровнять линию фронта, а не передвинуть ее к границам Донецкой области).
Для России вопрос о расширении роли ОБСЕ приемлем, хотя сам термин «полицейская миссия» вызывает неприятие из-за его возможного широкого толкования. После резолюции Совбеза ООН 2011 года о бесполетной зоне над Ливией, приведшей к разгрому режима Каддафи, Москва крайне недоверчиво относится к подобным формулировкам. Представляется все же, что компромисс по ситуации на востоке Украины в принципе возможен. Так, спорная «полицейская» формулировка может быть заменена на другую — например связанную с расширением уже существующего мандата ОБСЕ, выполняющей наблюдательную функцию в регионе. Похоже, что в России все более усиливается влияние точки зрения о том, что украинский кризис надо разрешать на основе договоренностей. Это может быть связано с несколькими обстоятельствами.
Самое простое — прогнозы о скором крахе украинского режима не сбылись. Нового Майдана не видно. Украинская экономическая ситуация выглядит безрадостно, хотя обвальный спад закончился и в нынешнем году прогнозируется 1–2%-ный рост ВВП. Но важнее другое — активный слой общества, выходивший на Майдан, новых революций не хочет, даже если многие его представители не в восторге от политики Петра Порошенко. Напрашивается аналогия с 1990-ми годами в России, когда разочарование в Борисе Ельцине не привело к краху его режима из-за того, что для активных горожан коммунистический реванш был еще более неприемлем. Что касается последовательных «антимайдановцев», то они оказались либо в России, либо на Донбассе, либо в подполье. Следовательно, России предстоит сосуществовать с прозападной Украиной — и вопрос в том, как это делать с минимальными издержками.
Но кроме украинского фактора есть еще и сугубо внутрироссийские аргументы — не менее, а, видимо, и более серьезные. Традиционно считается, что российская власть в настоящее время опирается на прочную поддержку со стороны общества — и для этого есть немало аргументов. Однако общественное мнение в самой России носит сложный характер, который нельзя свести к простым схемам. Да, россиянам очень хочется жить в сильной и могущественной стране — поэтому любая критика наших порядков нередко принимается в штыки. Но так было и в СССР первой половины 1980-х годов, когда советские люди искренне считали Америку единственным виновником гонки вооружений, а диссидентов — врагами собственной страны. Прошло несколько лет — и патриотизм уступил место разочарованию и самоуничижению. Такая тенденция исторически свойственна России, где амплитуда колебаний маятника общественных настроений настолько масштабна, что за короткое время может преодолеть путь от одного полюса до другого. Речь идет о глубинных особенностях менталитета россиян, над которыми размышляли многие философы и историки. Например, Николай Бердяев писал о сочетании в нем таких противоположных свойств, как деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность. Именно с этими противоположностями Бердяев связывал причины потрясений, которыми так богата российская история.
Перейдем от философских прозрений к прозе современной социологии. Рейтинг президента хотя и несколько снизился, но по-прежнему чрезвычайно высок — 80% (согласно майскому опросу «Левада-Центра»). О таком снижении любой западный лидер может только мечтать. Но этот «системообразующий» рейтинг все более отрывается от реального отношения населения к социально-экономической ситуации в стране. На президента практически не возлагается ответственность за проблемы в экономике, медицине, пенсионной сфере. Виновными, с точки зрения общества, являются депутаты и министры (кроме «президентского» блока). Количество одобряющих и критикующих деятельность правительства в мае было равным — по 49%. Разрыв между позитивно и отрицательно относящимися к работе Дмитрия Медведева тогда же составил 9 пунктов (54 к 45%), тогда как в декабре прошлого года — 24 пункта (61 к 37%). Что же до депутатов, то население в них разочаровалось еще больше — деятельность Думы одобряют 42%, не одобряют — 56%. Эти цифры свидетельствуют о том, что запас прочности постепенно истончается. В обществе растет усталость, эйфорические настроения 2014 года ушли в историю, что создает условия для последующего роста протестных настроений.
С экономикой ситуация тоже обстоит непросто — зависимость бюджета от энергоресурсов сохраняется. А положение на нефтяном рынке непростое. Нефть, конечно, может подняться в цене — например до 60 долларов. Но, во-первых, не факт. А во-вторых, для того чтобы выйти на докризисный уровень социальных обязательств, необходима цена раза в два больше — а на такое развитие событий в ближайшие годы не рассчитывают даже самые оптимистичные авторы прогнозов. 60 долларов за баррель не освобождает от мер жесткой экономии, хотя и позволяет немного перевести дух. Но если динамика цен будет противоположной, то затягивать пояса придется сильнее. Причем Россия все меньше может воздействовать на ценовую конъюнктуру. Страны ОПЕК нынешней весной так и не смогли договориться не только о сокращении, но даже о замораживании объемов нефтяного экспорта. Позиции Саудовской Аравии и Ирана примирить не удалось.
А как же диверсификация, стремление слезть с нефтяной иглы? Действительно, в последнее время растет сектор АПК, новые заказы получает «оборонка». Только сельское хозяйство получило допинг за счет протекционистских мер («контрсанкций») и падения курса рубля — улучшения качества продукции не наблюдается. А «оборонка», как известно, преуспевала в советское время, что не спасло экономику СССР от развала. Напротив, сейчас только ресурс рыночной экономики, более гибкой и легче адаптирующейся к новым реалиям, предусматривающей частную инициативу, и спасает Россию от повторения советского «обвала» середины 80-х годов. Но любой ресурс, как известно, не безграничен.
Планы масштабного «поворота на Восток» так и остались иллюзией. Насколько пару лет назад в обществе существовала эйфория по поводу выстраивания отношений с Китаем, настолько же сейчас преобладают осторожные суждения. Китайцы готовы сотрудничать с Россией, но не надо путать протоколы о намерениях с «твердыми» контрактами — последних существенно меньше. Кроме того, Китай — очень сложный переговорщик, готовый ждать годами, пока другая сторона не выдержит и пойдет на уступки. О партнерстве с Турцией по понятным соображениям сейчас не вспоминают.
Таким образом, для России наступает время решений — как на украинском направлении, так и в общем контексте отношений с Западом, который тесно связан с решением проблемы Донбасса. «Красной линией» для российской власти в украинском вопросе может быть статус Крыма (он не является предметом обсуждения) и сохранение идентичности населения востока Украины, недопущение ее подавления центральными властями страны. Все остальное может быть предметом политических договоренностей, направленных на то, чтобы смягчить внешнеполитическую ситуацию и снизить давление на российскую экономику. Шанс на такие договоренности сейчас выглядит реальным — тем важнее его не упустить.
