Идеология для кого-то пугало. Когда ее слишком много, добра не жди. Никто не отрицает, что рулит «реальная политика». Реальная — значит, нацеленная на конкретный результат и освобожденная от идеологических нагрузок. Я согласен, что результат важнее, но еще важнее масштаб результата. К этому еще вернемся.
А сейчас констатируем: политическим партиям без идеологии никак, ее надо предъявлять. С этим у нас беда.
КПРФ идеологию унаследовала. Хотя теперь православные коммунисты едва ли не норма. Но это на общем исковерканном идеологическом фоне сущие пустяки.
«Справедливая Россия» задумывалась как российская социал-демократия, но проект оказался неудачным, партия никак не может определиться с допусками своей оппозиционности и погрязла в скандалах. Ее будущее по большому счету зависит, кроме Кремля, от эволюционного потенциала КПРФ.
ЛДПР — идеологический хамелеон с националистическим акцентом. И поэтому на своем коне.
Какая идеология у «Единой России»? Поедать глазами начальство и брать под козырек. Но само начальство идеологией не слишком озабочено. «За великую Россию!» — это понятно. Менее понятно, почему величие черпается исключительно в прошлом, а каким оно является в настоящем или тем более должно быть в будущем — в тумане многочисленных нереализованных стратегий. В начальственной идеологии ясно одно: враг не дремлет, а значит, величие будем отстаивать не столько силой экономики (она откровенно слаба) или силой науки (она все больше отстает от мировых передовых образцов и оторвана от экономики), сколько просто силой. Значит, риск отката в изоляцию постоянно сохраняется независимо от колебаний геополитической конъюнктуры.
Но вернемся к партиям. Правый спектр в парламенте, как нетрудно видеть, пуст. Но события развиваются, и весьма любопытные.
Странно, что кто-то видит на этом месте внепарламентскую оппозицию, которой объединение якобы придаст парламентское дыхание. Но это место могла бы занять партия ПАРНАС, но никак не Яблоко, которое скорее прямой конкурент «Справедливой России».
Зато идет обновление «Правого дела» под теперь единоличным руководством Бориса Титова. Как честный человек он признает руку Кремля в перезапуске проекта. Беда в том, что до сих пор все блины политических партий выпекались в Кремле комом.
Сам Титов перспективы своей партии описывает, ссылаясь на некие опросы, по которым выходит, что в России «за партию с западными ценностями проголосовали бы сегодня 7%. Плюс еще 20% подумали бы о том, чтобы проголосовать за такую партию. Другое дело, что этот электорат делится примерно пополам: на тех, кто вообще никогда не будет сотрудничать с этой властью. Мы условно называем этот электорат «Крым не наш». И на тех, кто готов сотрудничать ради того, чтобы менялась страна. Они понимают, что, если идти на конфронтацию, это приведет к тому, что будет еще хуже. В итоге 10–12% тех, кто категорически против, и 10–12% тех, кто готовы к сотрудничеству, но приверженцы либеральных западных ценностей».
Из этого следует: задача «Правого дела» в том, чтобы представить такую программу, которая вывела бы сторонников либеральных ценностей из внутренней политической эмиграции прямиком к избирательным урнам и не обманула ожидания тех, «кто готов сотрудничать ради того, чтобы менялась страна». Какова же эта программа?
Идеологически откровенно провальная. Борис Титов, немало добившийся как бизнес-омбудсмен, как вдохновитель амнистии для предпринимателей, мог бы сделать визитной карточкой своей партии, гвоздем ее программы борьбу за превращение российского суда в самостоятельную независимую власть. Здесь он не абстрактный теоретик, которых хватает, а практик с очень ценным опытом. Такой бренд его партии соответствовал бы и либеральным ценностям, и интересам бизнеса, и надеждам всех граждан России.
Но Титов сделал другой выбор. Он поднимает на щит экономическую программу Столыпинского клуба. А это по большому счету программа академика Сергея Глазьева, известного «либерала».
Ее сердцевина — изменение конституционного статуса Центрального банка и кардинальный разворот его кредитно-денежной политики. Задачей ЦБ становится эмиссионное финансирование экономики, которая, как нам обещают, должна пойти в рост.
Дальше — расхождения. У Глазьева эмиссионный кран откручивается вдвое щедрее, чем у Титова. Глазьев писал о ставке по кредитам для проектов реального сектора в 4% годовых, в последней версии «столыпинского» доклада целевая цена кредитов не указана.
Понятно, что возникает риск подъема сокрушительной волны инфляции. Глазьев отвечает на этот вызов усилением административного нажима на экономику. Титов сам указывает: Глазьев фактически за фиксацию курса рубля, однако курсообразование «надо оставить рынку».
Очень характерное место. Глазьев просто откровеннее. Он видит связку эмиссионного финансирования с усилением административного контроля за валютным и финансовым рынками. Титов как предприниматель — за кредитное полноводье, но не хочет видеть его оборотной стороны — еще большего усиления госвмешательства в экономику. Но одного без другого не бывает. В интервью РБК Титов говорит: «У нас сейчас монетарная инфляция — не инфляция вовсе, а дефляция». Понятно, что он обосновывает рост денежной массы, но говорить о дефляции в сегодняшней России по меньшей мере странно.
В докладе Столыпинского клуба «Экономика роста» предлагается «реализовать российский вариант политики количественного смягчения (QE)». Замечательно! Но там, где такая политика проводится, решается задача выйти из настоящей дефляционной ловушки, разбудить цены, чтобы подтолкнуть экономику. У нас ситуация принципиально иная — наши цены всегда бодрствуют, российский вариант политики количественного смягчения переведет их и вовсе в галоп, который окончательно разрушит прямые и обратные связи в рыночном регулировании.
Титов, конечно, знает, за что критикуют его экономическую программу, и пытается играть на опережение, он утверждает: если будет продолжаться нынешняя экономическая политика, «у нас выход только один — в Советский Союз. И все наши видные либералы, западники ведут нашу страну прямым ходом в Советский Союз». На самом деле все наоборот. Именно программа Титова—Глазьева прямым ходом возвращает нас в СССР середины 1980-х годов.
В данном контексте важно, что политическая партия, берущаяся отстаивать либеральные ценности и называющаяся «Правое дело», выступает под знаменами левой экономической политики.
Все как в фильме «Фанфан Тюльпан», когда король, утверждая план сражения, намерен удивить противника тем, что его правый фланг будет слева. Но это комедия. А у нас фарс.
Любопытно, кто кроме столыпинских одноклубников Титова намерен поддержать «Правое дело» личным участием? Это, например, Оксана Дмитриева, политик, со скандалом покинувшая «Справедливую Россию» в марте 2015 года. Она называет вещи своими именами: «Есть программа «Столыпинского клуба», подготовленная под руководством Титова и Глазьева. По экономической программе у нас практически нет расхождений». То, что у «Правого дела» программа, в решающей степени написанная идейным противником правых Глазьевым, ее не останавливает. Это и есть «реальная политика» по-русски, которую я упоминал в самом начале.
Не менее любопытно, что Борис Титов, по его собственному признанию, ведет переговоры с Игорем Юргенсом и Александром Шохиным о присоединению к «Правому делу». Я лично знаю всех троих и с уважением к ним отношусь. Все они, безусловно, фигуры политические. С устоявшейся репутацией. Но если Титов на протяжении многих лет лоббировал идеи промышленной политики, которые получили законченный вид в его совместном с Глазьевым творении, то Юргенс и Шохин в приверженности к левым образчикам экономической политики мною замечены не были. Если они найдут свое место в «Правом деле», формируемом по-титовски, это будет означать, что для них идеология вместе с репутацией вторичны, первична возможность получения депутатского мандата (очень призрачная) и безбедное существование при отстаивании в Думе (с еще более призрачными шансами на воплощение) либеральных ценностей, которые каждый в «Правом деле» понимает по-своему. Либо, вступив в «Правое дело», они намерены стать мотором его дальнейшей эволюции слева направо.
В общем, «реальная политика» как она есть. Это в Китае она выражалась в том, чтобы, отложив коммунистическую идеологию, проводить реформы, бравшие свое начало в ленинской новой экономической политике, вплоть до сегодняшнего результата, влияющего на весь мир. В России все куда мельче и водевильнее.
