Из Чечни пришло сообщение о том, что дочь Рамзана Кадырова Хадижат выиграла республиканский этап всероссийского конкурса «Ученик года-2016», став лучшей среди одаренных детей всех поселений республики. Сообщается, что ее презентация на конкурсе прошла в Грозном, в Центре образования имени Ахмата-хаджи Кадырова на фоне портрета Ахмата-хаджи Кадырова.
А в позапрошлом году в Аргуне открыли новую мечеть в стиле, которую знатоки архитектуры сравнили с ар-деко. Она названа в честь Аймани Кадыровой, матери Рамзана. Как сообщалось, в ее открытии приняли участие религиозные деятели Чечни и видные исламские ученые из многих стран — как арабских, так и европейских. Хорошо известно, что главная мечеть Грозного «Сердце Чечни», открытая в 2008 году, носит имя Ахмата-хаджи Кадырова. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что отец Рамзана был не только главой республики, но и муфтием. Но ситуация с аргунской мечетью все же принципиально отличается от этого — в данном случае речь идет не об увековечивании памяти религиозного деятеля, а о знаке внимания со стороны любящего сына.
Современная Чечня вообще парадоксальна. Показательный символ — в Грозном пересекаются две улицы. Одна носит имя Абдурахмана Авторханова, бывшего советского партийного функционера, арестованного в 1937-м, но позднее освобожденного, перешедшего линию фронта во время войны и ставшего в эмиграции одним из ведущих американских советологов. Вторая — адмирала Германа Угрюмова, заместителя директора ФСБ, руководившего во время второй чеченской войны региональным оперативным штабом на Северном Кавказе, возглавлявшего операцию по поимке террориста Салмана Радуева и умершего в своем рабочем кабинете в Ханкале в 2001 году.
Но, несмотря на все смешение стилей и традиций, стержнем современной Чечни является персона Рамзана Кадырова и образ его отца, в честь которого в 2005 году чуть было не был переименован Грозный (тогда, насколько можно судить, это решение не прошло только после неофициального, но недвусмысленного вмешательства федерального центра). Зато в чеченской столице кроме мечети есть еще и проспект, и площадь, и сквер, и парк культуры имени Кадырова-старшего. День рождения Ахмата-хаджи Кадырова включен в число памятных дат республики.
Нередким объяснением такого положения дел является ссылка на местные обычаи — мол, в республике свои нравы, которые принципиально отличаются от европейских. Культ личности в ней обусловлен историей, с которой не поспоришь. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что это совершенно не так.
Действительно, ни в одной из республик Северного Кавказа нет ничего даже близко напоминающего чеченские реалии. И это несмотря на то, что в них немало почтенных общественных и политических деятелей. Несколько дней назад десятки тысяч осетин вышли проводить в последний путь главу своей республики Тамерлана Агузарова — без команды, а для того, чтобы почтить память человека, который за крайне непродолжительное время смог повысить уважение сограждан к институту первого лица Северной Осетии. А в современной истории Ингушетии — такой же вайнахской республике, как и Чечня, — велика роль ее первого президента Руслана Аушева, героя афганской войны, который получил на Кавказе известность миротворца. И нынешний ингушский лидер Юнус-бек Евкуров (как и Аушев, тоже Герой, только не Советского Союза, а России) смог добиться умиротворения республики без брутальных методов, свойственных Кадырову.
Да и в самой истории Чечни нет аналога рамзановскому правлению — республике традиционно свойственен полицентризм, связанный с различными клановыми и религиозными интересами. Даже суфийских тарикатов (исламских религиозных братств) в республике два — Накшбандия и Кадирия, к которому принадлежит и семья Кадыровых. И отношения между этими тарикатами исторически носят очень непростой характер (достаточно сказать, что кадирийцы поддержали режим Джохара Дудаева, тогда как накшбандийцы преимущественно находились в оппозиции к нему).
Если не углубляться в историю минувших веков, то можно бегло рассмотреть некоторые чеченские реалии последнего столетия. Попытка генерала Деникина в годы Гражданской войны установить в Чечне единоличное правление завершилось неудачей. Верховный правитель Чечни, генерал Эрис Хан Алиев (заслуженный военачальник русской армии, ветеран трех войн, георгиевский кавалер двух степеней) продержался на своем посту недолго и ушел в отставку, будучи не в силах разрешить конфликты между белыми и чеченцами — что, впрочем, не спасло его от расстрела большевиками. Но и советская власть не выдвинула единого лидера с авторитарным потенциалом — председатель чеченского ревкома Таштемир Эльдарханов был известным просветителем (автором выпущенного еще до революции первого чеченского букваря), но никак не диктатором местного масштаба.
В 1930-е годы в связи с многонациональным составом Чечено-Ингушетии ею управлял то грузин Махарадзе, то (с 1936 года) сменявшие друг друга русские первые секретари. Эта же практика возобновилась и после возвращения из ссылки чеченского и ингушского народов и восстановления республики в 1957 году. Ничего похожего на режимы Рашидова в советском Узбекистане или Алиева в Азербайджане в Чечено-Ингушской АССР никогда не было. Впервые чеченец возглавил объединенную республику в 1989 году, то есть уже в конце перестройки, — им стал достаточно слабый лидер Доку Завгаев. Он был свергнут в 1991-м националистами во главе с Дудаевым, власть которого практически сразу же была оспорена оппозицией, апеллировавшей за поддержкой к Москве. Во время первой чеченской войны сепаратисты сплотились вокруг Дудаева, но вряд ли приходится сомневаться в том, что если бы он остался жив, то после окончания военных действий он оказался бы перед перспективой новых внутренних конфликтов. Это произошло с Асланом Масхадовым, при котором ваххабиты устроили вооруженное противостояние с суфиями (что и стало одной из причин перехода муфтия Кадырова на сторону федерального центра в начале второй чеченской войны).
Но и после окончания активных военных действий в Чечне было немало политиков, способных претендовать на лидерство. И в этих условиях уже Москва оказалась перед выбором — либо стимулировать создание сложной системы сдержек и противовесов, либо сделать ставку на единоличного лидера, подкрепив его режим максимумом возможных ресурсов — финансовых, силовых, административных. В условиях, когда в России в целом выстраивалась жесткая вертикаль исполнительной власти, был сделан вполне естественный для такой ситуации выбор. Так республику возглавил Ахмат Кадыров, а после его гибели и недолгого переходного периода — его сын Рамзан. Такая схема была проще и удобнее — в ее рамках не надо тратить время на достижение трудных компромиссов и разруливание неизбежных конфликтов, а можно делегировать ответственность за республику одному доверенному человеку в рамках упомянутой выше вертикали.
Таким образом, единоличное лидерство в Чечне — результат не национальных особенностей, не местной архаики, а политического решения, принятого много лет назад на федеральном уровне. Другое дело, что, когда это решение принималось, вряд ли кто-то представлял себе, что в республике возникнет мини-культ, который принимает все более масштабные формы и опирается на вооруженные формирования, лишь условно подконтрольные Москве. При этом очень трудно отделить реальное уважение к сильному лидеру от «массовки», послушно демонстрирующей верность своему вождю — как это нередко бывает в жестких авторитарных режимах, одно соседствует с другим. При этом чем более экзотичные и эпатажные формы приобретает режим, тем меньше первого и тем больше второго.
