Отметим, что в своих заявлениях с самого первого дня конфликта — 25 ноября — глава Турции отстаивает, по сути, одну и ту же позицию, не соглашаясь, как и российский лидер Владимир Путин, пойти на какие-либо уступки.
Вскоре после падения Су-24 и гибели пилота Эрдоган сформулировал ее следующим образом: с одной стороны, Турция всегда выступала за мир и диалог, но с другой — «пусть никто не ждет, что мы останемся глухи и слепы к нарушению нашего пространства, наших границ, нашего суверенитета».
С тех пор Эрдоган практически ни разу не прибегал к более резкой риторике. С одной стороны, он продолжал настаивать на праве Турции отражать любые военные угрозы, причем такие заявления он делал в основном для внутренней аудитории: «Если сегодня точно такое же нарушение наших воздушных границ случится, мы в состоянии дать такой же ответ» (заявление Эрдоган 26 ноября при общении с главами сельских администраций).
При этом президент Турции отмечал, что пилоты его страны не знали, чей самолет сбивают.
Читайте об оправданиях Эрдогана.
С другой стороны — реакция Москва, по его мнению, была «эмоциональной и недостойной», так как ударила по двусторонним отношениям, никак не связанным с вооруженным конфликтом. Напомним, Владимир Путин назвал нападение на российский самолет «ударом в спину», а после Минобороны РФ обвинило Турцию в пособничестве террористам и самого Эрдогана — в торговле нефтью с запрещенным в России «Исламским государством».
Можно предположить, что описанное выше мнение президент Турции пытался донести и до Владимира Путина, до которого, однако не смог дозвониться: напомним, глава МИД РФ РФ Сергей Лавров отрицал сам факт звонка, тогда как пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заявил, что Путину сообщили о желании Эрдогана связаться с ним, однако к телефону российский лидер не подошел.
Не состоялась и встреча Эрдогана с избегавшим его Путиным на климатическом саммите в Париж.
С тех пор позиция турецкого президента не изменилась. Он по-прежнему отказывался признать, что Турция могла ошибиться в своих действиях: «Думаю, что если какой-то стороне нужно извиниться, то это не мы», и утверждал, что летчики республики «просто выполняли свои обязанности».
Однако при этом Эрдоган продолжал настаивать на том, что Россия не должна была вводить санкции: «Нехорошо сразу начинать разговор о санкциях, так как это несерьезно для государства» (выступление 2 декабря).
Кроме того, Эрдоган заявил, что «с божьей помощью» Турция проживет и без российского газа, равно как вытерпит и прочие «специальные экономические меры» России. В этом с ним, кстати, согласились и российские экономисты, подсчитавшие, что максимальный урон, который Россия сможет причинить турецкой экономике, в самом худшем случае составит 0,5% от ее ВВП, причем львиная доля такого ущерба придется на туристический сектор.
Таким образом, можно констатировать, что позиция Эрдогана остается устойчивой: Турция в его лице декларирует право на отстаивание собственного суверенитета, но при этом не хочет идти на обострение отношений с Россией, ограничиваясь лишь общими словами о том, что однажды может наступить «предел терпения».
Однако ни один из последующих инцидентов — ни российский военный, целящийся в здания Стамбула с борта проходящего Босфор корабля, ни якобы обстрел турецкого сейнера, ни созданные на таможне препятствия для турецких товаров и их перевозчиков, ни отчисления из российских вузов турецких студентов — пока не заставили Турцию перейти к более резкой риторике, не говоря уже о каких-то ответных мерах. «Предел терпения» еще явно не наступил.
