Когда я был маленьким, все отмечали праздник 7 ноября, в рифму – красный день календаря. В этом было что-то загадочное, потому что революция была Октябрьской. Потом я, конечно, узнал про старый и новый стиль, но ощущение какой-то внутренней неправильности осталось.
Осталось оно, наверное, не только у меня, потому что теперь Октябрьскую революцию мы стали праздновать уже 4 ноября, зачем-то назвав ее «Днем народного единства»: ну вы помните, это когда в Москва били поляков. Что делали в это время в остальной Россия, никто до сих пор так и не знает.
Но передвинуть дату на три дня назад мало: все равно, как ни крути, а ноябрь в октябре. Неувязочка. Поэтому мне кажется, что праздничный дрейф не закончен. Ведь известно, что стоит только начать крутить стрелки и перелистывать календарь – уже не остановишь. «Время, назад!» – и вот уже старички молодеют, возвращаясь в прекрасные времена своей юности, в СССР.
Так вот, следующей датой, к которой подкрутят стрелки и перелистнут календари, будет, думаю, конец октября. А там на праздничную дату есть очевидный претендент. Да-да, это он, Хэллоуин.
Во-первых, революция – это по-настоящему страшно. Во-вторых, стоит ей начаться, и наружу из каких-то позабытых подвалов сразу лезут упыри: погромыхивает мечом о щит худой и бледный Железный Феликс, поскрипывает застрявшим в голове ледорубом Лев Давыдыч Троцкий, а уж кто встает из гроба, вы и сами знаете.
Куда там тыквам со свечками и всяким милым Касперам, у нас тут на главной площади страны до сих пор такое кладбище озверевших людей, что любой Стивен Кинг со своими домашними животными испугается.
Так что подождите еще пару лет: не успеем опомниться, как будем отмечать исконный национальный праздник, Хэллоуин, на государственном уровне.
Казалось бы – почему вообще не отказаться от ноября-октября? Мало ли хороших дней в году и прекрасных событий? Вон, хоть день рождения Пушкина отмечайте, он, как-никак, наше все. Но тянет обратно – туда, где заунывно скрипят ворота опустевшего Зимнего дворца и корабль-призрак проходит сквозь так и не разведенный мост. А вдоль набережной 26 бакинских комиссаров стоят – и тишина.
Знаете, что во всем этом больше всего удивляет? Отчаянная попытка уцепиться за прошлое. Найти там какой-нибудь якорь, который хоть на секунду спасет нынешних правителей, тех, кто листает календарь назад, от реки времен. Уцепиться, задержаться, хоть за революцию, хоть за каких-нибудь избитых поляков, лишь бы не вперед, где за поворотом шумит вода.
Бесполезно. Никому еще в России это не удавалось. Хотя пытались все, особенно те, что лежат нынче под стеной и даже в хрустальном гробу в черной-черной комнате на красной-красной площади.
Цеплялся царь за скипетр – и нет его, как нет и всех тогдашних придворных, царедворцев, столоначальников и столоподчиненных.
Потом был Старик с хитрым прищуром. Тот самый, из черной-черной комнаты. А вместе с ним были его соратники: у одних бородки клинышком и очечки, у других единственный товарищ маузер и куртка кожаная (три). Казалось, пришли надолго, выиграли Гражданскую, отметили съезд победителей. И тоже кончились, куртки и очечки отправились на свалку истории.
Вслед за этими пришли другие. Закатали рукава, по локоть натянули ежовые рукавицы, расправились с предыдущими, обмотали полстраны колючей проволокой. Вот уж славный вышел затон для реки времен! Не вышло, холодной весной пятьдесят третьего смыло и этих.
Дальше заколосилась кукуруза, полетели в космос искать Бога, не нашли и тоже растворились, еще быстрее прежних, запутались, потерялись в густых бровях и увесистых сиськах-масиськах.
На страну второй «Авророй» наплыл бровеносец в потемках. Вот уж был застой так застой, казалось, река времен подернулась ряской, остановила течение свое. Ан нет. Забили подводные ключи, пробили в бровеносце дыру, а тот утащил за собой на дно и боцмана, и кока: они стремительно, опережая друг друга, опустились на илистое дно, где и скрылись навсегда.
Настала гласность. Над туманной предрассветной рекой понеслось могучее эхо. Ничего не разобрать, но красиво. По берегам рушились какие-то стены, перестраивались бедные селенья, но вскоре, с разливом, деревню Гадюкино смыло. И опять не осталось никого из прежних жителей, из предыдущей команды.
Что было дальше, мы все уже видели своими глазами. И лихую стремнину 90-х, и Стеньку Разина, со словами «Вы не так сидите» бросившего в море чеченскую княжну – но настал срок, мы вышли на стрежень и вдруг увидели на носу совсем другую фигуру. Обнаженный торс этого нового персонажа вскоре стал двоиться, а он, бросив на стремнине якорь, все убеждал не раскачивать лодку и выгребать против течения, назад. Река времен журчала и смеялась.
Это была наша специальная, российская река времен. В других странах реки устроены по-другому. Там по ним ходят прочные парусники, пассажиры успевают обжиться в каютах, а если даже судно и наскочит на мель, то снимется и пойдет дальше. У нас же что ни поворот – то катастрофа, каждый новый капитан галеры топит, как котят, всю предыдущую команду и хорошо еще, если только пытается остановить течение, – а то ведь излупцует гребцов до смерти, требуя от них вернуться вооон туда, за горизонт, где октябрь еще не успел стать ноябрем.
Поэтому и праздники мы двигаем в обратную сторону – поближе к первобытному ужасу, подальше от Нового года.
А ведь задумайся пусть даже не пассажиры, а только команда, что с ними будет дальше? Оглянитесь назад: где предшественники? Теперь они, герои, лежат на дне речном. Неужели не берет зависть, что другие корабли плывут себе по Темзе или Сене уже который век. Команды выучили фарватеры, не боятся, что очередной капитан вдруг сбросит их с парохода современности? А у нас – только так.
Но нынешняя команда ни о чем не догадывается: все прежние утонули или на спасательных плотиках переправились через океан. Оставшиеся еще могут спастись, ведь у реки времен есть только один закон: плыть всегда нужно только вперед. А когда очередной капитан решит, что лучше назад – менять его, со всем уважением отправляя в каюту на почетный отдых. Это был бы интересный опыт: хоть раз не выбросить за борт.
Но опять не выходит. И, сжавшись в темноте трюма, мы готовимся встретить очередной Хэллоуин.
