У каждой нации свой характер, а у каждого общества — свой диагноз. Отношения народа и власти, сложившиеся в современной Россия, можно по Эриху Фромму назвать садомазохистскими. Кстати, еще один знаменитый психолог Альфред Адлер называл мазохизм чувством неполноценности, а садизм — стремлением к власти.
Сознание униженности и беспомощности вызывает желание стать частью большого, могущественного организма. Агрессивный патриотизм (под которым сегодня подразумевается нетерпимость к «другим» и полное подчинение власти) стал психологической опорой для целой нации и компенсацией за комплекс гражданской неполноценности. Кремлевская пропаганда — не просто манипуляция общественным сознанием, а психотерапия в государственных масштабах. Безработица, кризис и нищета? Мы великие! Экономика не выдержала санкций? Нас боится весь мир! По уровню жизни находимся на 91-м месте между Гватемалой и Лаосом? У России особый путь! Система здравоохранения приказала долго жить, а на больных детей у нас собирают всем миром, пуская шапку по кругу? Русская Армия всех сильней! За годы «стабильности» страна получила 3,5 триллиона нефтедолларов: на власть пролился золотой дождь, а на народ — «золотой дождь» (уже в другом, близком к садо-мазо утехам смысле)? Путин всех переиграл! Униженная, обобранная собственной «элитой» нация нашла психологическое возмещение в имперской идеологии и милитаристской риторике. А как иначе не сойти с ума от безысходности?
Какое чувство должны вызывать счета в зарубежных банках, дети в западных школах, шубохранилища, яхты и дворцы? Бессильное, безнадежное возмущение? Но оно только разъедает психику, усугубляя страдания. Поэтому защитной реакцией становится «рациональное» обоснование неравенства. Обыватели начинают восхищаться «элитой», объясняя себе кичливое богатство политиков, чиновников и бизнесменов их исключительными качествами. Нельзя же все время страдать, что какой-то жулик купил яхту за миллиард долларов, а вам нечем платить за операцию. Или возмущаться, что жена министра арендовала европейский отель, а у вас в городе закрыли роддом. Гораздо проще и психологически комфортнее смириться, признав себя людьми второго сорта. Если «элита» так умна и хитра, что вызывает ненависть «врагов» (кого бы ни именовала в данный момент этим словом официальная пропаганда), то нет ничего постыдного в том, что премия топ-менеджера госструктур превышает зарплату врача за всю его жизнь. Если президент так могуществен, что перед ним трепещет весь мир, то нет ничего унизительного в нашем рабском, зависимом положении. По этой же причине скромные дома европейских политиков вызывают злорадные, уничижительные реплики в адрес западных «нищебродов». Приятно же, что у «наших» дома больше, яхты длиннее, любовницы моложе. Нищие люди испытывают неподдельную гордость за чиновника городского муниципалитета, который тратит больше, чем депутат Европарламента. Эфемерная принадлежность к богатой и влиятельной группе дарит им мнимое чувство значимости, снимая болевой синдром национального унижения.
Отличавшийся изощренной жестокостью китайский император Чжоу Синь однажды устроил праздник, повелев сделать из продуктов такую гору, чтобы по ней могли проноситься колесницы, а для вина вырыть пруд, который можно было бы переплыть только на лодке. И все это на глазах голодных крестьян. Российская «элита» тоже пирует во время чумы, даже во время кризиса выставляя напоказ сомнительные доходы и кичась образом жизни, несколько противоречащим их патриотической риторике. И все это не тайком, а публично, даже с вызовом. Народ как будто испытывают на терпение: а если его розгами, а если дубиной, а если дустом? Кажется, что «элите» глубоко безразлично мнение обывателей. Но это не так. Она испытывает садистское удовольствие, демонстрируя обобранному народу свою dolce vita, как это делал жестокий Чжоу Синь. И в этом не столько хвастовство, сколько доминирование и демонстрация принадлежности к касте неприкасаемых.
Впрочем, садомазохистские отношения доставляют удовольствие не только садистам. Мазохисты не просто смиряются с униженным положением, они идеализируют свои страдания и, наслаждаясь ими, ищут их сакральные обоснования. Этими обоснованиями полнится патриотическая и современная православная литература: русский народ — страстотерпец, русский народ — мученик, русский народ — самый терпеливый и кроткий из всех народов, он живет под покровом Богородицы, но в то же время страдает за свои тяжкие грехи (70-летие советской власти, по мнению нынешней РПЦ, — это что-то вроде первородного греха, который есть у каждого, даже рожденного после 1991 года). Отсюда и религиозность (даже экзальтированная набожность), и возросшее влияние церковников, которые возвели в культ смирение и покаяние — не только личное, но и массовое, общенациональное.
Религия — только один из методов поддержания садомазохистских отношений. Они многообразны. В их числе тиражирование «врагов» (отдельных личностей и групп, народов и стран, идеологий и учений), упрощение политической картины и поляризация мнений, а также перманентное повышение градуса истеричности и паранойи. Мазохистам тоже нужно приложение их садистских наклонностей, и садомазохистскому обществу требуются «мальчики для битья», объекты агрессии, без которых теряется компенсирующее ощущение своего мнимого превосходства. Поэтому телевизор, этот великий утешитель униженных и оскорбленных, перемежает духоподъемную патриотическую пропаганду с репортажами о всё новых и новых врагах отечества. Зато даже ничтожный, ничего не представляющий из себя человек, стоящий на низшей ступени социальной лестницы, получает право гордиться принадлежностью к нации, превосходящей другие нации, к общественной группе, доминирующей над другими группами, и выказывать чувство собственного превосходства по отношению к угнетенным или ненавидимым. Униженный всеми, он может отыгрываться, пусть и виртуально, на американском президенте или английской королеве.
Российские новостные сводки похожи на вести с фронтов: убийства из-за косого взгляда, бойни из-за неловкого слова, расстрелы из-за парковки, избиения битами из-за царапины на машине, массовые драки в магазинах и больницах, ожесточенные судилища между родственниками, изощренная травля на работе, заказные убийства из-за личной неприязни, издевательства над детьми в семьях… Люди — вы звери? Градус агрессии в стране зашкаливает, а отношения между людьми основываются на жестоком и унижающем других поведении, так что можно говорить о настоящем массовом садистическом расстройстве. (Так или иначе, отношения в коллективах всегда строятся на доминировании и подчинении, но в садомазохистском обществе они трансформируются в особенно жесткие и жестокие.) Объектом унижения становятся не только меньшинства — политические, национальные, сексуальные, — но абсолютно все, кто слабее и ниже по рангу: подчиненные сотрудники, обслуживающий персонал, нуждающиеся родственники, бедняки, инвалиды, женщины, старики, дети. Право на унижение других получает любой, у кого больше денег или влиятельных друзей, у кого выше индекс цитирования или дороже костюм. Потому наше общество так стремится к иерархичности и выстраиванию всевозможных вертикалей в государственных и локальных масштабах: социальный и политический «табель о рангах» позволяет четко распределить роли жертв и садистов (в разных ситуациях и с разными людьми каждый играет то одну, то другую). Мазохистам обязательно требуется приложение садистских наклонностей, иначе они направят разрушительные эмоции на самих себя.
Как ни странно, война всех против всех, приправленная имперской идеологией, спасает нацию от самоубийственной атомизации и общенациональной депрессии. Садомазохистское общество выталкивает из себя несогласных (которые спасаются эмиграцией, внутренней или внешней) и ломает всех, находящихся внутри садомазохистского маховика, но тем не менее сплачивает своих озлобленных членов. Такое общество довольно устойчиво к любым политическим волнениям, несмотря на экономические и культурные кризисы, так что ни смена власти, ни серьезные политические реформы ему не грозят. Увы, оно как нельзя лучше подготовлено и для авторитарной идеологии, и для агрессивной милитаристской кампании, и для националистического реванша.
