Мысли о глобальных реформах в России вновь одолевают умы, и усиливающийся кризис неумолимо подталкивает к воплощению этих мыслей в реальность.
Аналитики признают: нынешний кризис не чета предыдущему — и нужно избавиться от иллюзий, что мы из него так же легко выйдем, как в 2009-м. Уже нельзя кивать на банковские мыльные пузыри, в результате взрыва которых в тот кризис пострадали экономики многих стран. Сегодняшний кризис в Россия внутренний — из-за выросших на все товары цен, за которыми в отличие от 2009 г. не последовал рост доходов. Потреблять, чтобы дать толчок экономике, как тогда, просто не на что — падение рубля превысило возможности экономики противостоять кризису. В 2009-м доллар вырос примерно на 25–30%, сейчас — более чем в 2 раза. Зарплаты россиян в отличие от курса доллара и евро почти не растут, и надежды на стабилизацию рубля и цен явно не оправдываются.
Эксперты отмечают: для российских потребителей этот год стал худшим за 17 лет. Росстат подтверждает: внутреннее частное потребление за I квартал сократилось на 9%, это не только хуже, чем показатели любого квартала кризисного, 2009 года, это самое резкое снижение с 1998 года.
Но куда, однако, ушли нефтедоллары, заработанные в докризисную эпоху? Разве не создали мы задел, чтобы победить любую экономическую бурю?
Увы — нет. От нефтегазового экспорта Россия получила в 2000–2013 годах 2,1 трлн долларов. Это более 60 трлн докризисных рублей, если брать по курсу 30:1. Однако эти гигантские деньги не пошли на укрепление экономики, избавление ее от внешней зависимости — и в этом основная причина ее системной слабости.
Нефтедоллары были в основном потрачены на тактические, а не на стратегические цели: их вложили в поддержание социальной стабильности (чтобы снизить риски для политического режима); создание резервов с целью сохранения этой же стабильности на случай кризиса; содержание элиты (приобретшей славу едва ли не самой расточительной в мире); реализацию имиджевых мегапроектов; решение текущих инфраструктурных задач (проще говоря — латание дыр).
Около 120 млрд долларов в нулевые ушло на погашение внешнего долга. Что касается резервов, то значительная их доля была переведена в валюту и зарубежные ценные бумаги, то есть исправно кормила западные экономики. Еще часть тратилась и тратится на «инвестиционные проекты» — через близкие к государству банки. Последние получают от правительства транши и их накапливают, часть прокручивают на бирже. При этом кредиты выдают под баснословные проценты, не выгодные ни одному предприятию.
На распределении всех этих потоков выросла колоссальная бюрократия, количественно превышающая советскую номенклатуру. Она, в свою очередь, создала дополнительную нагрузку на бюджет и экономику, снизив при этом эффективность госуправления и раздув коррупцию.
Конечно, полученные сверхдоходы действительно помогли стабилизировать социальную ситуацию после 1990-х годов. Стала вовремя выплачиваться зарплата, не наблюдалось резких скачков инфляции. Были решены и некоторые инфраструктурные задачи. Но это, пожалуй, и все. Госсектор продолжал сокращаться, несырьевые отрасли и соцсфера так и не получили нужной поддержки, они пребывают в стагнации, которую кризис лишь усилил.
Согласно расчетам аналитиков, в 2014-м Россия оказалась на 93-м месте по рейтингу инфраструктуры, по соседству с Индией, Филиппинами, Перу. По развитию автодорог мы отстали не только от США и Японии, но и от Бразилии, Китай, ЮАР, Индонезии, а по железным дорогам — еще и от Чили. Разрыв в обеспеченности инфраструктурой между нами и Германией, США, Японией — колоссальный. Но мы даже не пытались его преодолеть — в среднем Россия в последние десятилетия тратила на инвестиции в инфраструктуру около 3,5% ВВП, тогда как развивающиеся страны — 6%, а Китай — 8,5%.
Вроде бы всем очевидно, что будущее — не за сырьевыми, а за «умными», высокотехнологичными экономиками. Однако расходы России на научные исследования в расчете на душу населения у нас не превышают 40 долларов в год, тогда как в развитых странах они составляют около 450 долларов. Общие расходы в процентах к ВВП в России в 2–3 раза отстают от уровня развитых стран, они даже меньше, чем в Эстонии и Португалии.
В социальной сфере быстрыми темпами развернулась «оптимизация» бюджетной сети, говоря проще — сокращение учреждений и персонала. Москвичи это почувствовали на себе в виде нынешней «реформы» медицины и детсадов. Жители же регионов осознали ее давно: поликлиники и школы здесь активно закрывают с середины нулевых.
Россия тратит на развитие медицины менее 6,3% ВВП и находится по этому показателю на 106-м месте из 191 возможного. Для сравнения: в Европе на здоровье людей идет 12% ВВП, в США — 17,9%. По числу больничных коек на душу населения мы сейчас на уровне 1960-х — и ежегодно этот показатель «прогрессирует» назад, в прошлое.
В целом соцрасходы у нас остаются на уровне начала 1990-х и значительно отстают от тех, что были в СССР (почти на 4% ВВП). На этом фоне колоссально выросли социальные разрывы. Так называемый децильный коэффициент у нас выше 16:1 — такова разница между благосостоянием 10% наиболее богатых и бедных людей. В Европе аналогичный показатель не превышает 7:1. В России 1992 года он составлял 8:1.
Нужно признать — антикризисного задела у нашей экономики нет, позитивной динамики в обозримом будущем ожидать не стоит. Весной Правительство РФ увеличило дефицит бюджета с 430 млрд руб. до рекордных 2,68 трлн (при доходах 12,5 трлн и расходах 15,2 трлн). Геометрически растут долги регионов — они уже близки к 2,5 трлн. Еще остаются золотовалютные резервы, но хватит ли их надолго? И если раньше, в периоды более «мягких» и коротких кризисов, получалось сводить бюджет и сохранять стабильность, то теперь ситуация много хуже.
Перед правительством стоит выбор: либо переложить плату за годы беззаботной жизни на граждан, либо поменять экономический курс. Первое чревато социальным протестом, второе — ударяет по элите, которой не выгодна смена сырьевой модели. Пока что правительство защищает интересы элиты и потому тормозит реформы. Но они назрели — и промедление с ними становится все более критичным.
В настоящее время единственным надежным антикризисным рецептом является перераспределение национальных доходов и богатств, чтобы с помощью этого простимулировать экономический рост. Говоря проще — нужно прекратить сверхпотребление элиты, увеличив для нее налоговую нагрузку; направить целевые средства на создание «точек роста» — промышленных и сельхозпредприятий; провести реальное импортозамещение; вложить деньги в науку, образование, здравоохранение, инфраструктуру. Чтобы избежать при этом инфляции и поддержать платежеспособный спрос населения — контролировать цены и пресекать спекуляции. А чтобы прекратить вывоз капитала — ограничить конвертируемость рубля, ввести обязательную продажу валютной выручки, остановить качели «доллар/евро — рубль».
Все эти меры невозможны без введения государственного экономического планирования, перестройки госаппарата, жесткого подавления коррупции.
Таким образом, экономическая реформа упирается в политическую составляющую. И здесь наилучшее решение для власти — это разделить ответственность за принимаемые решения с населением, перестроив работу правительства. Причем недостаточно просто назначить новых министров, но нужно сделать так, чтобы правительство меньше зависело от олигархий и корпораций.
Как показывает мировой опыт, это достигается введением более «народного» принципа формирования кабинета — парламентского (в нашем случае — через Госдуму). Слабость нынешнего парламента и партий, на которую ссылаются противники этого решения, преодолима: участвуя в назначении министров и отвечая за их политику, партии станут сильнее и профессиональнее. Так было во всех странах, проводивших системные реформы (Япония, Германия, Восточная Европа и другие).
Реформы необходимы России в самое ближайшее время. Если их провести — возможны и импортозамещение, и экономический рост. Альтернатива — стагнация, кризис, рост социальных разрывов; отставание и потеря позиций в мире.
Способна ли, однако, нынешняя власть провести преобразования, которые предполагают — и от этого никак не уйти — ее самореформирование? Судя по последним заявлениям — например, о том, что ЦБ славно потрудился над укреплением рубля, и о необходимости оберегать ресурсы банковской системы (и это на фоне фактического провала импортозамещения и кредитного голода в экономике), — не способна. Меры, которые проводит государство, совершенно не похожи на антикризисный план. В условиях падения потребления оно увеличивает нагрузку на граждан, повышая тарифы на ЖКУ, вводя взносы на капремонт. Проводит «реформы» медицины и образования, коммерциализируя эти отрасли. На глазах у беднеющего населения закапывает и сжигает продовольствие. Предлагает ограничить поголовье скота в личных хозяйствах.
Ощущается все больший отрыв власти от реальности, что ввиду ожидаемого усиления кризиса весьма чревато. В этих условиях на первый план выходят уже не просто вопросы экономики, но и вопросы политики. Должна последовать реформа политической системы, потому что действующая не дает выхода из положения.
