Когда, несколько месяцев тому назад, я в последний раз встречался с Евгением Примаковым в его кабинете в Центре международной торговли на Краснопресненской набережной, он был уже тяжело болен. Евгений Максимович страшно похудел. Чувствовалось, что ему очень больно и плохо. Но в то же самое время Примаков до самого конца оставался Примаковым. Его строгий деловой костюм был как всегда безукоризненным, а разум — по-прежнему острым как бритва.
Выйдя из его кабинета, я ощущал двойственные чувства. Чувство глубокой горести — я понимал, что мне уже вряд ли суждено вновь увидеть Евгения Максимовича живым. Чувство огромной гордости — гордости за то, что я был знаком с этим человеком, политиком, который сделал так много хорошего для нашей страны.
Евгений Примаков вошел в число ведущих политиков государства в возрасте, когда некоторые фигуры уже завершают свою государственную карьеру. Например, британский премьер-министр Гарольд Вильсон в 1976 году неожиданно ушел в отставку аккурат в момент достижения им шестидесятилетнего рубежа. У Примакова в 60 лет в политике все только начиналось. На свой первый значимый государственный пост — спикера одной из палат советского Верховного Совета — он был избран в июне 1989 года, за четыре месяца до своего знакового юбилея.
В 1990 году Евгений Примаков получил должность члена созданного Михаилом Горбачевым Президентского совета, в 1991-м — члена Совета безопасности СССР. На этих публично не слишком заметных, но влиятельных должностях Примаков пытался предотвратить первую войну США с Ираком и коллапс советской экономики.
Уже в этот момент ярко проявилось главное отличие Евгения Примакова от прочих близких соратников Горбачева и внешнеполитических советников Бориса Ельцина. Если все эти граждане смотрели на мир через «американские глаза», то Примаков — через призму нашего национального интереса.
Например, после встречи с Примаковым в октябре 1990 года крупный американский дипломат Деннис Росс с возмущением докладывал государственному секретарю США Джеймсу Бейкеру: «В отличие от Шеви (тогдашний министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе. — «МК»), который на нашей стороне, Примаков явился сюда прозондировать почву — не окажемся ли мы настолько податливыми, чтобы обеспечить Саддаму прикрытие для ухода из Кувейта».
В той же опубликованной в 1994 году книге будущего первого заместителя государственного секретаря США при Клинтоне Строба Тэлботта, из которой я взял эту цитату, можно найти блестящую иллюстрацию еще одной политической особенности Примакова. Он не только всегда был «не на нашей стороне» — читай, не на стороне американцев. Он был умнее, прозорливее и дальновиднее американцев.
«Не загоняйте Саддама в угол… — предостерег Примаков президента (Буша-старшего. — «МК»). — Мы должны, не поощряя его, дать ему возможность сохранить лицо. Нам следует помочь ему найти путь к политическому решению». «Я не понимаю, — ответил Буш, — что значит помочь Саддаму найти путь к политическому решению... Можно помочь сохранить лицо кому-то, кто принадлежит к цивилизованному миру. Саддам же к нему не принадлежит».
После этой встречи с президентом США еще одна тогдашняя звезда американской дипломатии Ричард Хаас назвал аргументацию Примакова «наполовину безграмотной, наполовину хамской». Но история доказала, что в конечном итоге «безграмотными хамами» оказались именно американские политики из династии Бушей, а совсем не Примаков.
До своего перехода на политическую работу Евгений Примаков был блестящим журналистом и блестящим ученым — специалистом по Ближнему Востоку. Примаков понимал, что нельзя руководствоваться упрощенным и примитивизированным представлением о действительности — особенно применительно к такой безумной сложной части планеты, как арабские государства. А американцы этого не поняли и под тем же самым лозунгом — «Саддам не принадлежит к цивилизованному миру» — устроили вторую иракскую войну — авантюру, которая год от года дает все более страшные последствия типа появления в бывших владениях Саддама «Исламского государства».
Но мы забежали вперед. На излете существования СССР Примакову не удалось добиться решения поставленных перед ним задач. Он был на влиятельных, но все же не на первых ролях. В России после развала СССР все поменялось. Неожиданно получив в 1991 году пост руководителя нашей разведки, Примаков фактически спас эту необходимую для любой крупной страны организацию от полного развала. Первая половина 90-х годов была страшным временем для российских государственных структур. И разведка не стала исключением. Сочетание финансового и морально-идейных кризисов угрожало оставить от «леса» — так принято называть штаб-квартиру СВР в Ясеневе — одну лишь внешнюю скорлупу. Примаков сумел пресечь эту смертельно опасную тенденцию.
В той же самой ипостаси «господина Здравый Смысл» и «морально-политического компаса» он выступил и после своего назначения на пост министра иностранных дел РФ в 1996 году. Предшественник Примакова — не очень подготовленный человек средних способностей Андрей Козырев — сумел уронить престиж российской внешней политики до уровня уличной грязи. Козырев искренне полагал — и, кстати, судя по его редким выступлениям в СМИ, до сих пор полагает: интересы России тождественны интересам Запада. В преддверии исключительно трудных президентских выборов такой «международный стратег» стал для Ельцина откровенным политическим балластом.
Новый министр Примаков поставил во главу угла понятие «российские национальные интересы» и быстро завоевал в стране огромный авторитет — настолько огромный, что его приход на пост премьера сумел быстро погасить чудовищный российский политический кризис 1998 года. Экономика в руинах после дефолта. Президент болен и практически недееспособен. Правительства не существует: Дума только что прокатила кандидатуру Виктора Черномырдина. Полный тупик.
Неожиданно вынырнувшая кандидатура Евгения Примакова объединила общество и превратила его в глазах ельцинской «семьи» в очевидного следующего Президента РФ. Не хотевший даже должности премьера, Примаков отбивался от предложений о «преемничестве» — сначала безуспешно. Но там, где не помогли просьбы, «помогло» знаменитое примаковское заявление о необходимости жестких методов борьбы с коррупцией.
Как рассказывал мне впоследствии сам Евгений Максимович, именно после этого его демарша ельцинский Кремль поменял свою позицию на 180 градусов и принялся его политически топить. Человек, который обозначил совершенно новую тенденцию в российской внешней политике, развернув свой самолет над Атлантикой после начала натовских бомбардировок Сербии, стал восприниматься ельцинской свитой как опасный смутьян.
После своего увольнения из премьеров в 1999 году Примаков успел побывать в роли одного из лидеров оппозиционного предвыборного блока и в кресле руководителя думской фракции. И той, и другой ролью Примаков откровенно тяготился. Заявление экс-премьера 1999 года о его готовности баллотироваться на пост Президента РФ было сделано не в силу личной убежденности Примакова, а исключительно по настоянию его тогдашнего политического технолога — и, видимо, поэтому вышло таким неубедительным. Как лидер думской фракции Евгений Максимович предпочитал проводить время не на Охотном Ряду, а в своем личном офисе на Кадашевской набережной.
В конечном итоге Примаков выбрал на роль своего парламентского преемника нынешнего первого замглавы администрации Кремля Вячеслава Володина, самолично отвез того в Кремль на знакомство с Путиным, а сам перешел на менее обременительную должность президента Торгово-промышленной палаты.
По мере приближения своего 80-летия Евгений Примаков стал все чаще задумываться об уходе из ТПП. Одно время в качестве его сменщика на этом посту серьезно рассматривался — о, ирония судьбы! — его непосредственный предшественник в Белом доме Виктор Черномырдин. Однако в конце концов уход Евгения Максимовича из ТПП состоялся при обстоятельствах, которые гораздо больше говорят о личных качествах нынешнего премьера Медведева, чем о личных качествах Примакова.
Просматривая список лиц, которые должны сопровождать его во время визита в Южную Корею, Президент РФ Дмитрий Медведев увидел: от ТПП там значится не первое лицо, а какой-то зам. Как человек, очень болезненно ощущавший всю иллюзорность своего президентского статуса, Медведев был очень чувствителен к протокольным мелочам. ДАМ, как я знаю сразу от нескольких источников, отдал строгое распоряжение об отставке Примакова.
Впрочем, на авторитет Примакова в среде российской элиты это никак не повлияло. Регулярно проводимые им в Центре международной торговли заседания дискуссионного «Меркурий-клуба» обязательно посещались целой толпой самых разнообразных ВИПов.
Что Евгений Примаков думал о событиях в стране в последнее время? Евгений Максимович был человеком старой школы. За время всех наших неформальных встреч я ни разу ни слышал от него ни одного слова критики в адрес Владимира Путина. Но вот что я от него слышал — и не раз, — так это вот какое признание: президент ко мне не прислушивается. У меня нет ни малейших сомнений: окажись Примаков у руля страны, по многим ключевым вопросам последних лет он бы принял совсем иные решения, чем ВВП.
Евгений Примаков ушел в вечность, оставив после себя светлую память — не только как о политике, но и как о человеке. Примаков не был скучной серой схемой, сосредоточием всех мыслимых достоинств из стандартного некролога. Евгений Максимович рвал все привычные стереотипы о серьезном политике его ранга. Он обожал рассказывать забойные анекдоты — и не только друзьям, но и крупным зарубежным политикам. Он писал стихи. Он пел песни — помню, например, как на праздновании своего 80-летия очень душевно исполнил песню Юрия Визбора «Если я заболею, к врачам обращаться не стану». Примаков умел дружить и умел очень по-детски обижаться.
Прощайте, Евгений Максимович! Нам вас будет очень, очень не хватать!
