Во время недавней официальной речи на церемонии вручения дипломов в Сент-Луисском университете Гарри Каспаров, говоря об американской исключительности, произнес следующую фразу: «Основополагающие американские ценности создали величайшую демократию и экономику в мире… [Выросши в СССР], я увидел эту Америку — этот «город на холме» — с другой стороны железного занавеса».
В России словосочетание «американская исключительность», как правило, вызывает крайне негативную реакцию — иногда вплоть до сравнения с гитлеровской теорией расового превосходства. Но тут имеет место некоторое «раздвоение личности». С одной стороны, россияне очень любят демонизировать американскую исключительность. А с другой стороны, не только Каспаров, но и миллионы россиян стремятся получать все блага этой же американской исключительности — то есть учиться, работать, жить и воспитывать своих детей в США.
Американская исключительность волнует и президента Владимира Путина. Вспомните его нашумевшую статью в «Нью-Йорк таймс» в сентябре 2013 года. «Это чрезвычайно опасно, когда какой-то народ считает себя исключительным, какая бы у него мотивация ни была», — написал он в этой статье. Однако, на мой взгляд, у российского президента не совсем верное представление об «американской исключительности». А кроме того, его позицию интересно рассматривать, имея в виду два важных момента: 1) у России своя богатая тысячелетняя история — со своей исключительностью; и 2) президент сам активно пропагандирует современную российскую исключительность.
Дело в том, что концепция американской исключительности ни в коем случае не относится к какой-то теории американского «расового» превосходства (тем более что нет такой «американской расы»). Она также не относится к фанатической, квазирелигиозной миссии «экспортировать демократию» другим странам. У США нет такой задачи или даже возможности, а уж тем более — в странах Ближнего Востока. На самом деле «американская исключительность» куда более банальна. Она сводится к историческому развитию США, которое действительно является уникальным — или, если угодно, «исключительным». И вот почему.
Пока другие страны развивались на общем этническом, расовом или религиозном основании, США образовались и развивались на основе демократических концепций и принципов — самыми главными из которых являются соблюдение прав человека, свободы слова, верховенства закона, а также защита частной собственности, сильного гражданского общества и системы сдержек и противовесов против любой формы автократии. Британский писатель Г.К.Честертон, пожалуй, лучше всех выразил смысл американской исключительности такими словами: «США являются единственной страной в мире, которая была основана на убеждениях».
Вместе с тем ничего исключительного нет в том, что американцы считают себя в каких-то смыслах «исключительными». Ведь почти все страны считают себя уникальными в той или иной степени. Президент Барак Обама, на мой взгляд, правильно сказал в 2010 году: «Я верю в американскую исключительность точно так же, как британцы верят в свою исключительность или греки в свою». Но в этом высказывании Обама почему-то забыл упомянуть про русскую исключительность, которую можно запросто поставить в один ряд с британской и греческой — если не выше их. За тысячу лет русской истории представление о своей исключительности всегда было важнейшей составляющей российского национального самосознания.
В период существования Российской империи эта исключительность базировалась на «русской духовности», на концепции «особого пути» и на идее о том, что Россия в качестве «хранителя истинной веры» является «Третьим Римом» и правопреемником Византии.
Русская исключительность круто повернулась «влево» после большевистской революции, когда Россия стала мировым центром социализма, марксизма-ленинизма и «диктатуры пролетариата». В ранний советский период русская/советская исключительность сосредоточилась на вере в то, что Россия обречена стать единственной идеологической силой, которая способна одержать победу над «международной буржуазией», провоцируя коммунистические революции по всему миру. Советская пропаганда пыталась замкнуть исторический круг, проведя линию исключительности от Третьего Рима до Третьего интернационала.
После Второй мировой войны русская/советская исключительность приобрела форму укрепления — путем военной интервенции — социализма и коммунизма в Восточной Европе, Африке, Латинской и Центральной Америке и Азии. Она также базировалась на мифе об уникальности коммунистической системы, так как именно она, по версии КПСС, была способна генерировать самые передовые научные и промышленные достижения — «впереди планеты всей».
После распада СССР и во время политического и экономического хаоса почти всех 90-х годов у президента Бориса Ельцина было слишком много серьезных проблем в стране, чтобы пропагандировать «русскую исключительность». Ему — да и всей стране — было совсем не до этого. Но когда Владимир Путин пришел к власти в 2000 году, он начал поднимать идею исключительности из руин. Определяющая черта русской исключительности XXI века заключается в антиамериканизме. А сам российский лидер позиционирует себя как исключительного политика, единственного, кто умеет по-настоящему противостоять США — главному мировому злу. Противостоять американскому диктату, американским пресловутым двойным стандартам и агрессивной внешней политике.
Русская исключительность в виде противостояния США и Западу в целом особенно остро проявилась в Крыму и в Донбассе, где Владимир Путин провел «красную линию» — куда Америке и НАТО «вход» воспрещен. Другое дело, что в результате этой победы Россия де-факто потеряла остальную Украину на многие десятилетия и оказалась в мировой изоляции, но это, конечно же, отдельная тема.
Другой яркий пример декларирования русской исключительности — знаменитая речь президента Путина в Лужниках в феврале 2012 года, когда он сказал: «Мы с вами народ-победитель. Это у нас в генах, в нашем генном коде». Тут я как американец скромно признаю, что на фоне тезиса о российских победительных генах американская исключительность просто отдыхает.
Кроме того, за 15 лет во власти Владимиру Путину удалось реанимировать и монархическую версию русской исключительности, опираясь на тесные связи государства с Русской православной церковью, на концепцию «русского мира» и снова — на идеи русской духовности и «особого пути». Одновременно власть продвигает советскую идею невозможности для России вписаться в «тлетворные» западные ценности. В итоге получается такая «гибридная» исключительность: многовековая русская духовность находится под актуальной внешней угрозой. И понятно, что в таких обстоятельствах только сильный лидер может защитить Святую Русь от западного растления.
Но, на мой взгляд, наиболее примечательная разница между русской и американской «исключительностями» состоит в том, что американская версия определяется защитой прав человека и различными ограничениями государства. А русская исключительность определяется прямо противоположным: укреплением государства, причем обычно за счет сужения прав человека. Согласно данной модели, только когда государство сильное, оно способно быть гарантом русской исключительности и служить ее духовным хранителем. Иными словами, американская исключительность направлена на то, чтобы в стране не было «вертикали власти», а российская исключительность — на то, чтобы она существовала и укреплялась.
Хотя Кремль еще в прошлом году расторг контракт с американской PR-компанией Ketchum по продвижению имиджа России за рубежом, у меня есть один хороший совет, причем абсолютно бесплатный: учитывая столь богатую историю и современные достижения русской исключительности, про какую-то несчастную американскую исключительность можно уже не вспоминать.
