10 апреля 2015 года Верховная рада Украины приняла решение, породившее массу споров и вызвавшее огромный резонанс, — решение, запрещающее советскую символику и ставящее коммунистический режим в один ряд с нацистским.
На первый взгляд их отождествление — явный перегиб.
Ужасы фашизма, гитлеровские захватнические войны, массовые убийства мирных жителей, попытка «окончательного решения» еврейского вопроса, да и само разделение человечества на «арийцев» и «недочеловеков» делают национал-социализм воплощением абсолютного зла. Консенсус на данный счет закреплен в решениях Нюрнбергского трибунала. Фашистская идеология в большинстве цивилизованных стран запрещена, как запрещено и оправдание преступлений нацистов.
Коммунизм, безусловно, не является человеконенавистнической идеологией — и в этом его принципиальное отличие от нацизма. Его лозунги благородны, а в мечтах утопистов XIX века, грезивших о совершенном будущем, нет ничего предосудительного (как, кстати, и в идеях французских и британских просветителей XVIII столетия, предтеч европейских буржуазных революций). Наконец, коммунистический Советский Союз стал основной силой, остановившей «коричневую чуму» в Европе, — и никто никогда не вправе ни отрицать этого факта, ни пытаться его «забыть».
Но на этом список различий исчерпывается — и начинается более сложная материя.
Идеологи определенного социального движения (если только они не участвовали напрямую в его преступных деяниях) не несут ответственности за поступки последователей. Поэтому, например, Габриэле д’Аннунцио не считается нацистским преступником, в отличие от Гитлера. Равно и Маркс не должен считаться преступником только потому, что он стал творцом коммунистической теории, — тогда как, например, Ленин вполне может оцениваться именно так, ибо его практические действия привели к смерти сотен тысяч людей. Аналогичным образом Руссо и Вольтер остались в истории как великие философы, а Робеспьер — как палач и организатор массового террора. Поэтому коммунизм как теория и идеология не является — в отличие от нацизма — преступной. Но как политическая и социальная практика он должен квалифицироваться именно так, и, я полагаю, никак иначе.
На протяжении XX века жертвами коммунизма в разных его проявлениях стало большее число людей, чем жертвами нацизма.
В России и СССР Гражданская война унесла не менее 4,5 млн жизней, инспирированный большевиками голод в Поволжье и на Украине — 6,5 млн, «Большой террор» и лагерная система — до 5–6 млн. Но это было только началом. В Китае за период жесткой коммунистической диктатуры было уничтожено до 40 млн человек, а в маленькой Камбодже самый безумный коммунистический режим оставил после себя 2,2 млн трупов. И список стран, в разные годы «подхватывавших» тоталитарную левацкую заразу, более чем внушительный. Какой бы человеколюбивой ни была коммунистическая идеология, коммунистическая практика по своей жестокости оказалась на деле сродни нацистской. Да, в советских лагерях не работали газовые камеры — но их роль с не меньшей жестокостью выполняли колымские морозы. Да, в СССР все нации и народы объявлялись равными — но это не мешало сотням тысяч депортированных чеченцев или крымских татар умирать в нечеловеческих условиях.
Я полностью согласен с украинскими законодателями в том, что советская символика — как напоминание о государстве, которое на протяжении десятилетий было главным врагом собственных граждан — достойна того, чтобы быть запрещенной. Улицы не должны носить имена убийц, а площади не могут быть украшены их памятниками. Призывы к восстановлению подобной политической системы, как и попытки ее исторического оправдания, должны наказываться по всей строгости закона. Граждане, активно участвовавшие в обеспечении ее деятельности, вполне достойны быть поражены в части своих гражданских прав. Имеются все основания для того, чтобы объявить структуры Коммунистической партии, ВЧК, ОГПУ, НКВД и КГБ (по крайней мере периода до ХХ съезда КПСС) преступными организациями. Их архивы следует немедленно и полностью рассекретить. Массовые убийства и аресты советских граждан, как и иное попрание их прав в эпоху репрессий, не могут иметь срока давности. На мой взгляд, все это очевидно.
При этом если депутаты Верховной рады хотят добиться серьезного эффекта от принятого закона, а не просто использовать его как инструмент текущей политической борьбы или средство обретения дешевой популярности, им следовало бы обратить внимание на два важных обстоятельства.
С одной стороны, преступления коммунистических властей не могут трактоваться как совершенные «оккупационным режимом» в отношении Украины. Украинская Советская Социалистическая Республика была частью Советского Союза и была отмечена пороками режима не в меньшей мере, чем вся огромная держава.
Умиравшие от голода в Симбирске и Полтаве испытывали одни и те же страдания. Выселяемые чеченцы и крымские татары сталкивались с одними и теми же лишениями. Осужденные по 58-й статье москвичи и киевляне становились жертвами одной и той же репрессивной машины. А в руководстве партии и государства украинцы присутствовали даже в большей пропорции, чем в населении страны. Поэтому осуждение советской системы стоит представлять как осуждение нашего общего страшного прошлого; посылом должно быть не обличение России, а сожаление о том, что в Москве до сих пор не набрались смелости сделать то же самое, вследствие чего многие миллионы россиян по-прежнему вынуждены мириться с тем, что убийцы их родных и близких так и не осуждены.
С другой стороны, вряд ли может быть успешной попытка осудить коммунизм как идеологию. Мечты и идеи, стоящие за ней, никогда не перестанут быть популярными. Задача, на мой взгляд, состоит не в уничтожении и запрещении соответствующих партийных структур, а в трансформации сторонников социальной справедливости в адептов европейского социал-демократического пути. И здесь Украина и Россия тоже собратья по несчастью — ни там, ни тут нет нормальной влиятельной социалистической партии, что не может не удивлять, учитывая масштаб социального расслоения и экономической несправедливости в обеих наших странах. Не следует запрещать коммунистические партии в демократической стране — можно ограничиться запретом на использование символики, на упоминание запятнавших себя деятелей и на призывы к восстановлению прежних советских институтов. Стоит не обличать Россию в том, что она сохраняет свою коммунистическую партию, давно забывшую о коммунизме, а указать на путь трансформации, которая (как в Центральной Европе) может сделать коммунистов (к сталинистам это не относится) социал-демократами или левыми социалистами.
Подводя итог, можно констатировать несколько простых вещей.
Во-первых, хотя советская система не была изначально ориентирована на совершение таких же зверств, как нацистская, и хотя она оказалась лучше последней хотя бы потому, что переродилась из системы массового террора в относительно цивилизованное общество, это не означает, что она не совершила того количества преступлений, за которое ее следует предать анафеме. Советская власть достойна быть вычеркнутой из жизни демократической страны.
Во-вторых, нужно четко отдавать себе отчет в том, что существенное различие между политическим нацизмом и политическим коммунизмом обусловлено тем банальным фактом, что первый был насильственно низвергнут, а второй нет. Денацификация была более решительной и простой прежде всего потому, что проводилась извне. В советском случае этого не произошло, поэтому жертвы коммунистической диктатуры и не вспоминаются десятилетия спустя так часто, как жертвы преступлений гитлеризма. В том, что Германия была после Второй мировой войны интегрирована в объединенную Европу и лишена любой альтернативы, кроме превращения в нормальную страну, а Россия после «холодной войны» осталась за ее пределами и вновь становится агрессивной и непредсказуемой державой, я вижу самое правильное и самое ошибочное решения Запада за последнюю сотню лет.
В-третьих, можно быть практически уверенным в том, что отказ от осуждения тоталитаризма рано или поздно приведет к его возрождению. И если мы не хотим в один прекрасный день проснуться в обществе, гораздо более сталинском не только по риторике, но и по реалиям, то нам не уйти от решения, схожего с тем, которое было принято украинскими парламентариями. Россия не станет нормальной страной до тех пор, пока в центре Москвы и Петербурга не появятся большие мемориалы жертвам тоталитарного террора, пока прославление ленинизма и сталинизма не станет преступным, пока архивы не будут открыты, а имена всех без исключения палачей не будут названы.
Да, это трудно сделать, потому что Россия исторически была центром страны, в которой и от имени которой творились чудовищные преступления против собственного народа. Но признавать ошибки — это признак скорее силы, чем слабости. А с пренебрежением относиться к тем, кто указывает тебе на них, — свидетельство отсутствия ума и совести. Которые в нашей стране не в чести, похоже, именно со времен сталинизма.
