Недавно высказанная идея Германа Грефа о создании штаба реформ или некоторого суперминистерства, которое возьмет на себя эту функцию, не нова. В истории новой России такое в том или ином виде случалось несколько раз. И почему-то не приносило успеха. В чем же причина?
В конце 1991 года новому руководству страны стало очевидно, что необходимо проводить радикальные экономические реформы. Была приглашена команда Егора Гайдара и даже создан специальный правительственный орган — Рабочий центр экономических реформ, материалы которого ложились непосредственно на стол лиц, принимавших решения. Однако хочу напомнить, что кроме перехода к рынку перед Борисом Ельциным и его помощниками стояла задача сформировать в России институты демократического общества.
Если команда Гайдара, совершая массу ошибок, со своей задачей тем не менее в целом справилась, то в сфере политики все пошло наперекосяк. Этот дисбаланс в 90-е годы был малозаметным: Государственная дума формировалась через политическую конкуренцию и не являлась придатком Администрации Президента, работали самые разнообразные с точки зрения занимаемых позиций СМИ, множились общественные организации. Однако в 2000-е мы все вдруг воочию увидели торжество политтехнологий (или, говоря простым языком, манипуляций с результатами выборов), приведение наиболее влиятельных СМИ к «единому знаменателю», замену настоящего гражданского общества его многочисленными имитациями. Зримым признаком глубокого политического неблагополучия стали протесты конца 2011–2012 гг.
Владимир Путин тогда оказался перед выбором: либо наверстать упущенное и привести в соответствие институты демократии и рынка, либо продолжить углублять разрыв в их развитии. После некоторых колебаний был выбран второй вариант. Последствия этого именно в экономике не замедлили сказаться. Сейчас распространенным объяснением остановки экономического роста в 2013 году (еще до украинского кризиса) является исчерпание сложившейся к тому моменту в России модели экономики, построенной на сырьевом экспорте. Это правда, но не вся. Примитивизация экономики получилась из-за отсутствия адекватных механизмов общественного саморегулирования, когда мнение экспертов, бизнеса, политических оппонентов не принимается во внимание. Власть, на которую в 2000-е годы свалились огромные деньги от экспорта нефти и газа, успокоилась, посчитав, что так будет всегда, а демократия подождет. Тем более что и простые граждане, получив дополнительные доходы в виде зарплат и пенсий, также не хотели думать о стратегической перспективе.
Тут я хотел бы вернуться в 1999 год, когда стало известно о том, что Владимир Путин становится преемником Бориса Ельцина. Только-только случился дефолт, никто не ждал скачка нефтегазовых цен. По инициативе будущего президента был создан Центр стратегических разработок (ЦСР) во главе с Германом Грефом. Задача ставилась весьма амбициозная: разработать план реформ по преобразованию страны. Причем предполагалось, что, в отличие от 1991–1992 гг., речь пойдет и о том, как осовременить основные институты общественной жизни. Помню, в ЦСР стали проводиться закрытые экспертные обсуждения не только об экономике, но и о ценностях, на которых зиждется демократия, о новых принципах государственного управления и т.п. политических вопросах.
Казалось бы, пользуясь полным доверием Владимира Путина, Герман Греф выйдет с масштабным системным проектом того, как обустроить Россию. Но что получилось весной 2000 года, когда наработки ЦСР были переданы в правительство? Из документа была изъята вся неэкономическая часть. Она осела в столах сотрудников Администрации Президента. Через 10 лет, подводя итоги реализации этой программы, эксперты ЦСР пришли к выводу, что результат можно оценить, если говорить об экономике, в 35–40%. А вот никому не ведомый и так до сих пор не опубликованный блок предложений по реформе государства оказался не реализованным вовсе. Это касается всех ветвей власти, включая судебную. «Мы недостаточно внимания обратили на реформу власти и образования класса элиты и управленцев, которые занимались осуществлением реформ», — отметил в 2010 году Герман Греф.
Пренебрежение политическими реформами, как представляется, в конечном счете и привело к консервации архаичной экономической модели со всеми вытекающими и уже очевидными для всех последствиями. Падение цен на нефть и украинский кризис просто ускорили развитие процесса деградации страны, запрограммированного еще в начале 2000-х.
Любопытно, что Владимир Путин в 2010 году сделал еще одну попытку заглянуть в среднесрочную перспективу России, инициировав разработку т.н. «Стратегии-2020» силами экспертов, группирующихся вокруг Высшей школы экономики и Академии народного хозяйства и государственной службы. Что было получено в итоге напряженной годовой работы?
Главная идея, против которой сложно возражать: «новая модель роста — новая социальная политика». В документе кроме обширных экономических частей есть и раздел «Эффективное государство», в котором содержится масса весьма правильных предложений по улучшению деятельности исполнительной власти и развитию гражданского общества. Но и этот проект, который казался более системным по сравнению с «программой Грефа», канул в небытие, так и не став «дорожной картой» развития страны. А уж сейчас, находясь по горло в трясине системного кризиса, можно перечитывать «Стратегию-2020» как пример качественной научной фантастики в стиле советского певца грядущего коммунизма Ивана Ефремова.
По сути, судьбой «Стратегии-2020» нынешняя власть продемонстрировала органическое нежелание сколько-нибудь всерьез заниматься будущим вверенной ей страны. Почему это происходит? Сказывается нежелание рисковать своим монопольным положением, сохранение которого, как теперь становится очевидным для любого не одурманенного пропагандой человека, губит все остальное: экономику, социальную сферу, общественную жизнь и внешнюю политику.
Поэтому отчаянный призыв Германа Грефа заняться реформой государственного управления натыкается на глухую стену непонимания и неприятия, хотя это действительно ключевой элемент в деле спасения страны.
Для того чтобы процесс пошел, надо проявить политическую волю одному-единственному человеку — Владимиру Путину. У него, судя по последним сдвигам во внутренней и внешней политике, есть какое-то представление об оптимальном устройстве нашей жизни и месте России в мире. Мне кажется, ситуация настолько опасна для существования страны, что уже невозможно держать эту картину внутри себя или выслушивать подобострастные комментарии ближайшего окружения. Пора начать общенациональную дискуссию об образе нашего желаемого завтра, которая должна прийти на смену нынешней истерии и поиску врагов.
Надо дать возможность экспертным группам самой разной политической направленности дать аргументированные ответы на несколько вопросов, касающихся российского будущего демократии, рыночной экономики, федеративного устройства, гражданского общества, внешней политики. Получившиеся концепции должны быть всесторонне обсуждены как публично, так и в рамках специально созданного при президенте совещательного органа. Результат в виде короткого доктринального документа закрепляется в специальном указе Владимира Путина, который берет на себя полную персональную ответственность за его реализацию. А затем наступает очередь разработки конкретных стратегий реформ, касающихся всех сфер российской жизни. Это можно делать специально подобранными экспертными группами, координация деятельности которых ложится на упомянутую выше президентскую совещательную структуру.
Текущий контроль за реализацией подготовленного в итоге пакета реформ можно было бы возложить на Администрацию Президента.
Конечно, нарисованная выше схема очень многим не понравится: кому-то из-за того, что остается надежда на политическую волю Владимира Путина к настоящим реформам, а кому-то — с противоположной стороны — из-за того, что подвергается сомнению правильность того курса, который он сейчас проводит.
Но если не этот, то какой вариант должен быть реализован, чтобы спасти Россию? Смута? Революция? Война с внешним супостатом? На это у нас уже нет исторического времени — XX век именно этими варварскими способами ослабил нашу страну до критического предела.
А я как отстаивал, так и буду отстаивать видение России как европейского пространства — от Ванкувера через Лондон и Берлин до Владивостока и Токио. Считайте это моим исходным пунктом в будущей дискуссии о судьбах страны.
