С годами у Михаила Сергеевича все отчетливее проявляется самоирония. «Ну что, можно нАчать? — спросил он с кафедры. — Или все-таки начАть?..»
Зал заулыбался, и Горбачев сообщил легендарное: «Процесс пошел».
После этого лектор посерьезнел: «Очень хорошо, что мы додумались объявить гласность. Нам стали понятны настроения. Я не знаю, как можно было строить политику, не понимая, чего хочет общество, а чем оно недовольно. Гласность привела в движение человека. Он стал говорить что думает, не боясь, что его посадят. Театры опустели. После работы люди бежали к телевизору, чтобы смотреть появившуюся на экранах публицистику. Убедившись, что люди созрели до перемен, мы начали перестройку и открылись для мира. У страны появились новые огромные возможности».
Ключевым для себя годом Горбачев считает 1989-й, когда генсек поставил задачу провести выборы в Верховный Совет, не вмешиваясь. В бюллетенях вместо одной фамилии, как прежде, появилось по 20. И люди проголосовали. Среди проигравших одних только секретарей обкомов оказалось 35.
«Я прихожу утром в Политбюро. Все как на похоронах. А я говорю искренне: поздравляю всех. Вот теперь у нас настоящая демократия», — вспоминает Горбачев. В том, что старые элиты оказались недовольны новым укладом, а президент этого не заметил, Михаил Сергеевич видит главную причину распада СССР: «Я был настолько уверен, что абсолютно все вопросы можно решить демократическим путем, что заигрался. И проспал государственный переворот — путч 1991 года. Он произошел за сутки до того, как главы 15 республик должны были подписать договор о сохранении СССР, который уже был опубликован в газетах. Я был слишком самоуверен, это ошибка».
Возвращаясь к сегодняшнему дню, Горбачев предположил, что Путин может совершить ту же ошибку, но с разворотом на 180 градусов. Он тоже слишком верит, но только — в то, что без демократизации можно обойтись.
«Владимир Путин принял страну в тяжелом состоянии. Регионы не подчинялись центру, к власти в результате демократических процедур приходил криминал. Он несколько ограничил свободу выборов и полномочия избранных — то есть выстроил вертикаль. Я его поддерживал в этом».
Но когда страна собралась, а благодаря прекрасной конъюнктуре цен на нефть зажила нормально — можно и нужно было возвращать свободу выборов и строить гражданское общество, дать свободу бизнесу. Вместо этого, как полагает Михаил Сергеевич, демонтаж демократии был продолжен.
По мнению Горбачева, свобода выборов — это инструмент решения политических проблем и кризисов. Когда она есть, граждане чувствуют, что они — хозяева страны, они за нее ответственны. И это позволяет легче переносить в том числе и экономические трудности. Мы же сегодня пришли к тому, что хороших цен на нефть уже нет, а частного бизнеса и гражданского общества так и не появилось.
«Но время все исправить еще не ушло», — резюмировал Михаил Сергеевич.
Отвечая на вопросы, он рассказал, что попал в политику из-за случайности. После окончания с отличием юрфака МГУ в 1955 году его распределили на работу в прокуратуру. Но через несколько дней вышел указ о том, что людей без опыта в прокуратуру принимать нельзя. Пришлось переходить на комсомольскую работу.
И вспомнил об отношениях с академиком Сахаровым: «Двенадцатый час ночи, возвращаюсь с совещания в свой кабинет. Возле двери ждет Андрей Дмитриевич и в лоб задает вопрос: «А правда, что вы — коррупционер и имеете 8 дач?» Я вызвал руководство правоохранительных органов, прокуратуры и приказал дачи Горбачева разыскать и конфисковать. И вообще накопать все, что может связывать Горбачева с коррупцией. Искали честно, но ничего не нашли».
