Почему именно этот аспект представляется мне важным? Да потому, что в настоящее время наиболее актуальна проблема реакции наших либералов на то полное поражение, которое они потерпели после периода их относительного господства, точнее, полугосподства, в процессе перехода России после Великой антисоциалистической революции 1989–1991 годов от бюрократического социализма к постиндустриальному строю.
Само по себе это поражение — не тема настоящих заметок. Его анализ — обязанность и долг самих либералов. Точнее, тех из них, которые обладают чувством социальной ответственности. Но пока что даже намеков на такой анализ мне не попадалось. Поэтому хотел бы обратить внимание на два обстоятельства.
Первой причиной поражения стало абсолютно неправильное представление либералов о новом, постиндустриальном строе. Отсюда, например, обреченная, пассивная беспомощность наших Госбанка и Минфина перед падением курса рубля. И это понятно: как образно недавно заметил телеведущий К.Семин: чего ждать от учреждений, по кабинетам которых бродит тень Гайдара?
Вторая причина поражения наших либералов — курс США в отношении Украины. США, выдвинув идею однополярного мира, быстро поняли, что помимо амбиций и желания для однополярности они должны иметь как минимум энергетическую независимость. Газ и нефть они нашли — сланцевые. Но сверхдорогие. Печатанием океанов долларов удалось снизить цены на сланцевые нефть и газ. Но даже при такой, искусственно сверхзаниженной, цене надо быстро лишить Западную Европу более дешевых источников энергоресурсов. Для этого — разжигали бури в арабском мире. Но главное — для этого решили установить на Украине такой режим, который бы перекрыл трубопровод из России в Европу. Возникший в итоге кризис на Украине окончательно деморализовал и дезориентировал наших либералов.
Как реагировать на поражение?
Рассчитывать на помощь Запада — несерьезно. Запад меньше всего думает о том, как помочь нашим либералам.
Поэтому мне и кажется полезным напомнить историю реакции Н.Г. Чернышевского на свое поражение в середине XIX века.
Чернышевский и отмена крепостного права
Чернышевский не входил в комиссии и комитеты, не готовил проекты распоряжений и постановлений, не был даже участником заседаний.
Но именно Чернышевский сумел предельно четко выделить варианты выхода России из феодализма. Редко когда современнику удается правильно определить и суть необходимых перемен, и варианты их осуществления. Чернышевскому — удалось.
Он выдвинул концепцию того, что к уже известным в истории двум вариантам — помещичьему и крестьянскому — в России возможен и третий: монархический вариант бюрократии во главе с царем.
При помещичьем варианте крестьян освобождают от крепостной зависимости, но земля остается у помещиков. Этот путь называют прусским.
При крестьянском — освобожденные крестьяне получают всю землю в свои руки. Этот путь называют американским, фермерским.
Чернышевский понял, что в России как самостоятельная сила действует гигантская машина империи, российский абсолютизм с огромным отрядом российской бюрократии, российским чиновничеством. Абсолютизм выдвинул свой вариант отмены крепостничества и распределения земли. Такой, при котором ни помещики, ни крестьяне не могли обойтись без царя и его монархии, без аппарата самодержавия.
Чернышевский разработал свой подход к крестьянскому варианту реформ. Теоретически, как социалист, он не мог не быть противником частной собственности на землю. Но — с учетом реальности («политика — не тротуар Невского проспекта») — он предложил сочетать общинно-государственное и частное владение землей.
Нация, по Чернышевскому, имеет две категории людей. 10% — активных, особо даровитых, которые не хотят смиряться с общими нормами. Они готовы искать, идти на риск, уверенные в своих силах и в своем умении добиваться успехов. Но 9/10 народа — обычные люди. Они предпочитают пусть не изобилие, но устойчивое существование, безбедную жизнь.
И Чернышевский предложил схему, которую я, используя современный термин, назвал бы образцом постиндустриального, конвергентного мышления.
9/10 населения должны получать земли от общины. 9/10 земли надо оставить в общине и общей собственности.
А 1/10 граждан, которые хотят «вкалывать», богатеть, улучшать свое положение, должны, по Чернышевскому, получить землю в частную собственность и жить по законам рыночной конкуренции.
На мой взгляд, этот российский социалист впервые сформулировал идею сочетания государственного, общинного сектора с частным на примере земельного устройства России.
Но Чернышевский видел, что в ходе подготовки реформ отвергается не только крестьянский, но и помещичий варианты.
От надежд начала царствования Александра II, от радости по поводу открытия разных реформенных комиссий он пришел к четкому осознанию того, что дело реформы переводится на чисто бюрократическую основу. Наблюдая, как от подготовки реформы устранялись не только демократические силы, но даже и выборные представители помещичьего класса и все сосредотачивается в руках власти, Чернышевский первым почувствовал, распознал дух и суть российского варианта реформы как царского, монархического. Тон статей Чернышевского резко менялся. Целая пропасть разделяет его статьи 1858 г. и «Письма без адреса» 1862 г.
Деятельность сторонников крестьянского варианта оказала значительное влияние на ход событий, способствуя созданию такой атмосферы в обществе, которая позволила администрации выдержать все демарши противников реформы. В этом — политическая заслуга Чернышевского.
Без его журнальных статей, без их повсеместного обсуждения, без формирования соответствующего общественного мнения результат борьбы за реформу в аппарате самодержавия был бы, несомненно, иным. Отсюда и исключительная личная ненависть к Чернышевскому не только крепостников, но и вынужденных считаться с интересами крестьян «творцов» реформы, начиная с царя. Они ненавидели Чернышевского и потому, что понимали его правоту, и потому, что сами неспособны были идти по предложенному им пути.
С присущей ему трезвостью Чернышевский сделал вывод, что крестьянский вариант реформ обречен. Крестьяне пассивны до крайности. Но и помещики оказались неспособными отстаивать свой вариант реформ. Они идут «как бараны».
Дело реформ оказалось в руках бюрократии. Чернышевский не сомневался в способностях царской бюрократии провести реформы. Но власть может представить и реализовать только худший вариант реформ. На иное бюрократия не способна. Этот вариант Чернышевский называл «мерзостью».
И Волгин, герой незаконченного романа Чернышевского, обвиняет: «Жалкая нация, жалкая нация! Нация рабов — снизу доверху, все сплошь рабы... У русского народа не может быть борцов... оттого что русский народ неспособен поддерживать выступающих за него...»
Отношение к поражению
Чернышевскому была присуща одна из самых замечательных черт предшествующей русской оппозиции — начиная с протопопа Аввакума — готовность отстаивать свои убеждения до конца в самых безысходных ситуациях.
И первой его задачей было, естественно, стремление определить, действительно ли все шансы утрачены. Как политик Чернышевский знал, что чисто теоретически нельзя определить ни силу степени недовольства, ни степень готовности к открытой борьбе. В реальной ситуации действует так много факторов, что их можно обнаружить и учесть только в практической борьбе.
Поэтому Чернышевский решает — раз надо принимать ключевое решение — пойти на прямое столкновение с царизмом. Мы мало знаем о его действиях, но замечательная прокламация — «Барским крестьянам» — до нас дошла. Уверен, что были и другие акции.
Ответ царизма, уже уверенного в отсутствии даже намеков на возможность серьезного крестьянского протеста, был крайне жесток. Чернышевского ждали Петропавловская крепость, знаменитая «гражданская казнь» и мстительная ссылка — на долгие годы — в холода самого глухого угла Сибири — на Вилюй, а затем «милостивое» разрешение переехать в знойную Астрахань.
С перспективой коллективной борьбы Чернышевскому надо было расстаться.
Чернышевский понимал, что он, проиграв дело реформы, оказался перед выбором. Или ждать новой ситуации (а как теоретик, ученый, он знал, что ситуация перехода от одного строя к другому уже вряд ли повторится при его жизни). Или актами личного мужества, героизма дописать до конца свою личную страницу в русской истории и оставить будущим революционерам образцы поведения гражданина, патриота, борца за прогресс. Тут уже речь шла не о победе, а о том, чем и как завершить лично свою борьбу за реформу.
Хотя вообще никаких шансов не было — Чернышевский решает продолжать борьбу. Другого финала его жизненная программа не предусматривала.
Он ни в коем случае не хотел идти ни на какие компромиссы с властью, писать прошения с признанием своих ошибок. Он не делал того, что делали дворянские революционеры-декабристы, которые после своего выступления «вибрировали» перед Николаем I. Он не делал того, что делали большевистские революционеры, которые каялись перед Сталиным в чем угодно в 37-м году.
Николай Гаврилович Чернышевский подхватил, пронес и передал следующим поколениям дух беззаветной самоотверженности. Он стал образцом российского интеллигента и демократа. Чернышевский показал, как должен жить и бороться демократ, когда ему уже ясно, что дело его в целом проиграно.
Спустя век
Через сто лет после смерти Н.Г.Чернышевского в 1889 году в СССР началась Великая антисоциалистическая революция. История не повторяется. Это верно. Но несомненно и то, что в истории народов и стран, как и в жизни отдельных людей, господствуют какие-то «свои» «сверхтренды».
И в России сто лет спустя после смерти Чернышевского дело неизбежных реформ захватили не желающие терять свое господство в стране бюрократы. И в России они навязали худший из возможных для страны, но наиболее выгодный для себя номенклатурно-олигархический вариант реформ. И в России расплачиваться за «выживание» бюрократии пришлось народу, интеллигенции и нарождающемуся малому и среднему бизнесу.
Правда, бывшая советская бюрократия не имела ни трехвекового опыта романовской империи, ни великого вождя своих реформ в лице Александра II. Российской монархии в XIX веке удалось сохранить империю, избрав для реформ не один, а множество разных бюрократических, но вариантов реформ. Четыре только для самой России. Особые — для Прибалтики, для Кавказа, для Финляндии. А впоследствии — для Бухары, Хивы, Коканда вообще отказались от антифеодальных реформ.
К декабрю 1991 года мне, как и другим заботящимся не о своих местах, а о модели реформ бюрократического социализма, стало ясно полное поражение нашего, народно-демократического варианта реформ. Ельцин, ради сохранения себя во власти, принял сторону реформаторской бюрократии и Запада.
Хорошо помню свой разговор в декабре 1991 года с А.А.Собчаком. Оценка ситуации у нас была общая — мы потерпели поражение. Я сказал ему, что вижу единственный выход в своей отставке с поста мэра. Анатолий Александрович согласился с тем, что мне невозможно продолжать работу в столице. А вот для себя он считал реальным продолжение «хождения во власть». Он считал, что в роли лидера Петербурга он принесет оппозиции больше пользы, чем уйдя в отставку. Он остался.
Последующие годы показали, что это была непростительная ошибка. Собчака российская бюрократия «съела», а мы потеряли одного из потенциально наиболее ярких публичных вождей.
Помню разговор с Э.А.Шеварднадзе. Он одобрял мое решение об отставке, но не соглашался с избранным мною вариантом — без открытого разрыва с Ельциным. Сам он, как известно, уходил от Горбачева «шумно».
А моя позиция определялась тем, что я, уходя в отставку, избрал вариант «конструктивной оппозиции». Где надо — поддерживать Ельцина. Где надо — критиковать. Я помнил, что в 1989 году А.Д.Сахаров избрал в отношении М.С.Горбачева похожую позицию «условной поддержки». Мой вариант «конструктивной оппозиции» полностью одобрял А.Н.Яковлев.
Это была моя ошибка. Ни о какой моей критике Ельцина страна не узнала, а вот о всех «поддержках» сразу же сообщали и по телевидению, и по радио, и газеты.
Ни народные массы, ни интеллигенция не увидели ни во мне, ни в Яковлеве, ни в Собчаке альтернативы ельцинскому курсу реформ.
А когда против курса Ельцина выступили Е.М.Примаков, Ю.М.Лужков и М.Ш.Шаймиев, народ не поверил им — слишком долго они удобно жили при Ельцине.
На мой взгляд, весь этот наш опыт выхода из бюрократического социализма подтверждает, как был прав Чернышевский, отказавшийся от каких-либо договоренностей, соглашательства и компромиссов с реформаторским руководством царской России.
И прав был Ленин, когда написал о Чернышевском, что «революционеры играли величайшую историческую роль в общественной борьбе и во всех социальных кризисах, даже тогда, когда эти кризисы непосредственно вели только к половинчатым реформам».
И сегодня мы можем повторить слова В.И.Ленина, написанные в 1911 году в пятидесятилетний юбилей реформы: «...Были и тогда уже в России революционеры... понимавшие всю узость, все убожество пресловутой «крестьянской реформы», весь ее крепостнический характер... На деле именно они были великими деятелями той эпохи, и чем дальше мы отходим от нее, тем яснее нам их величие, тем очевиднее мизерность, убожество тогдашних либеральных реформистов... История навсегда сохранит память о первых, как о передовых людях эпохи, — о вторых, как о людях половинчатых, бесхарактерных...»
С каждым годом после Великой антисоциалистической революции 1989–1991 годов я убеждаюсь, что займи мы, сторонники народно-демократической оппозиции номенклатурно-олигархическим реформам, такую же непримиримую позицию, какую Николай Гаврилович Чернышевский занял по отношению к царским реформам 1861 года, то, даже если бы мы не изменили ход развития России, то все же ее народ и интеллигенция имели бы настоящих защитников своих интересов. Всегда надо помнить оценку В.И.Лениным Н.Г.Чернышевского: «Без таких людей российский народ остался бы навсегда народом рабов, народом холопов».
