Прошедший на прошлой неделе референдум в Шотландии, прокомментированный политическими обозревателями, еще ждет осмысления политическими философами. Но уже сейчас понятно, что мы присутствуем ни много ни мало при рождении новой формы государственности.
Традиционно таковыми считались унитарное государство, федерация и конфедерация. Федерации, существовавшие на протяжении ХХ века, можно разделить на два больших класса. С одной стороны, это «традиционные» федерации, которые в большинстве своем возникали «снизу», в ходе формирования постколониальной государственности (примеры: США, Мексика, Бразилия, Аргентина, Нигерия, Малайзия и даже ОАЭ). С другой стороны, это страны, в которых федеративный принцип использовался для расширения за счет территорий сопредельных государств (тут на ум приходят СССР, а также Эфиопия или Британская Индия).
Федерации, таким образом, были либо антиимперскими — помогавшими борьбе колоний за независимость, либо проимперскими — оправдывавшими их расширение.
Империям до сих пор никак не удавалось превращаться в демократические федерации. Речь Посполитая еще в середине XVII века безуспешно пыталась трансформироваться в польско-литовско-украинскую конфедерацию (Rzeczpospolita Trojga Narodów). Австро-Венгерская империя «дала трещины» по национальным границам в 1918 г. Британская Индия «разошлась» на Индию, Пакистан и Бангладеш в 1947–1971 гг. Советский Союз и Югославия развалились в 1991-м.
Из всего этого очевидно, что для продления своего существования империям нужно не называться федерациями, а становиться ими.
И как раз сегодня можно признать: у британцев (имею в виду и англичан, и шотландцев, и валлийцев) это получилось. Великобритания, страна де-юре унитарная, де-факто стала «гибридным» политическим организмом. Парламент Шотландии, национальная ассамблея Уэльса, ассамблеи Лондона и Северной Ирландии (и их исполнительные органы) обладают ничуть не меньшими полномочиями, чем многие субъекты других федеративных государств.
Именно поэтому то, чего многие в России со злорадством ждали как начала «парада суверенитетов» в Европе, стало моментом рождения постимперской федерации — новой формы выживания сложносоставных, но прежде унитарных государств.
И это только начало. Постимперская федерация в Европе скоро может стать правилом. Если каталонский референдум случится и пройдет по сценарию шотландского, что весьма вероятно, — такую федерацию можно будет считать очередным политическим изобретением Старого Света.
Стоит заметить, что опыт стран, бывших метрополиями крупнейших европейских (и мировых) империй, но перешедших к сочетанию централизации и автономности, не стоит игнорировать и России. Ведь современная РФ сочетает в себе не только традиционную метрополию и поселенческие колонии (прежде всего Сибирь и Дальний Восток), но и национальные республики, в части которых доля русского населения составляет менее процента. Она никогда не конструировалась снизу, будучи построена в 1918 и 1992 гг. на руинах рухнувших империй. И, простите за каламбур, если какой стране по-настоящему нужна федерализация, так это Российской Федерации.
Великобритания и та же Испания, где автономия Каталонии, Галисии и Страны Басков утверждена Конституцией и не может быть отменена или урезана, должны стать для нас вовсе не объектами насмешек, а примером — если мы хотим в будущем сохранить Россию в ее нынешних границах.
Постимперская федерация — идеальная политическая форма для страны, долго не могущей разделаться со своим имперским наследием. В отличие от «федеративных» экспериментов 1990-х годов, в ходе которых территории пытались «забрать суверенитета, сколько смогут унести», постимперская федерация предполагает корректный диалог между центром и регионами.
Подчеркну: речь ни в коем случае не идет о сепаратизме. Окончательные параметры утверждаются именно центром, а не провозглашаются на местах. И постепенное, согласованное с Кремлем расширение полномочий субъектов РФ могло бы стать инструментом раскрепощения в первую очередь экономической инициативы в регионах, которой сейчас так не хватает для возобновления хозяйственного роста.
Как ни странно, но старт этому процессу могло бы дать присоединение Крыма, создавшее в новейшей истории России первый прецедент действия на территории страны как российских, так и зарубежных (украинских) правовых актов, норм, техстандартов и производственных регламентов. Кстати, таких коллизий не боялись даже в Российской империи: в Финляндии, присоединенной в 1809 г., большая часть шведского статута утратила силу в… 1863-м. Но сегодня никто не стремится воспользоваться такой возможностью: по закону 6-ФКЗ от 21 марта 2014 г. полную «интеграцию» Крыма в российское законодательное пространство требуется завершить менее чем за год — к 1 января 2015 г.
Между тем переходный (особый) статус в РФ был бы весьма выгоден и Крыму, и всей России. Во-первых, он дает потенциал для развития экономики региона — не ломает ее «через колено», не лихорадит местный бизнес, оказавшийся в непривычной для себя законодательной и налоговой ситуации. Во-вторых, оправдан с географической точки зрения. В-третьих, не должен вызывать тревог в Москве (оборонная и внешняя политика остается под контролем Кремля). А в случае успеха в Крыму можно было попробовать дать особые полномочия, например, таким специфичным регионам, как Калининградская область, Приморский край...
Но, судя по всему, Европа для нас — в который раз не указ.
В последние десятилетия в мире все заметнее центробежные и сепаратистские тенденции. Распады СССР и Югославии, Эфиопии и Судана, отложение Восточного Тимора и Косова, умножение непризнанных государств на постсоветском пространстве — все это вроде бы должно вызывать тревогу у нас, граждан самой сложносоставной, но при этом далекой от лучших демократических стандартов страны мира. Но не вызывает.
Напротив, откат к унитарно-авторитарной системе вдохновляет большую часть россиян. Хорошо, пускай мы и вправду в чем-то «особые», но точно уж не во всем. Попытки не обращать внимания на явные мировые тренды способны разрушить и самые великие империи. Не учитывая естественные особенности разных частей страны, в конце концов можно прийти к ее болезненному разрыву.
Отдавая (разумно) власть, можно укрепить единство страны — и в этом главный для всего мира урок шотландского референдума. А максимально централизуя, можно в итоге спровоцировать мощные сепаратистские тенденции — что показала история фиктивных федераций ХХ века.
