Людмила обрела пристанище в Москве.
Сегодня ее дом — это крошечная комнатка-пенал, где едва можно разминуться двум взрослым. Она же разместилась там со своим небогатым скарбом и двумя малолетними детьми. Не рай. Но все лучше, чем дрожать в сырых подвалах в ожидании очередной бомбежки.
Пожилая хозяйка скромной, убитой «двушки» на окраине Москвы приютила девушку то ли от скуки, то ли из жалости. У каждого, кто принял беженцев, свои на то причины.
Мы расположились на тесной кухоньке.
Я, Людмила и мужчина лет 35.
— Сергей, — протянул руку собеседник. — На днях из ополчения вышел. Не складывалось там. Теперь бегу в Магадан.
Людмила и Сергей жили в Красном Луче, что в 60 км от Луганска. Но свела их не мирная жизнь, а война. Нет, никакой любовной истории между ними нет. Сергей положил глаз на родную сестру Люды Ирину. Теперь вместе с будущей супругой едет на север. Люда же остается в столице.
Эти люди рассказали мне свои истории. Простые. Откровенные. Без политики и лжи. Выложили все как на духу.
«Кормить малыша нечем. Поставки молока закончились»
— У нас в Красном Луче было тихо до последних чисел июня, — начала Людмила. — Не думали мы, что до нас докатится эхо войны. У меня на руках был грудной ребенок. Мы с сыном попали в больницу. Врачи меня с порога ошарашили: «Кормить малыша нечем, поставки молока из Киева закончились. Денег на закупку нет». Вот тогда я решила заняться гуманитаркой — какая-никакая еда в доме будет. В Интернете наткнулась на сообщения, что из России на Донбасс идет груз. Продукты, медикаменты везли в Донецк и Луганск. Остальные города обходили стороной, думали, у нас здесь ситуация более-менее. И тогда я написала письмо волонтерам, что в маленьких городах и селах люди тоже голодают. Меня услышали. И отправили груз по адресу.
«Посылка» шла две недели.
— Я сама передала медикаменты нашим ополченцам, познакомилась с ними и решила вступить в их ряды. Женщин в ополчении к тому моменту хватало. В Красном Луче даже создали женские блокпосты. Выдали мне штабной паспорт. В мои задачи входила организация гуманитарного груза, охрана блокпостов, также готовила обеды для ребят. Штаб разбили в центре города, в здании редакции газеты «Красный Луч». Первый этаж отдали ополченцам.
— Оружие было у вашего местного ополчения?
— Все оружие было в соседнем городе Антраците. В Красном Луче ничего не было. Однажды наступил момент, когда в городе продукты закончились. Местные жители приносили ополченцам сало в банках, варенье, домашние заготовки — больше нечем было делиться.
— Странно, что вы говорите о нехватке продуктов. Гуманитарная помощь постоянно шла из России на Донбасс.
— Дальше Луганска и Донецка гуманитарный груз не доходил. Я как-то спросила, почему до нас ничего не доходит, у нас нет ни медикаментов, ни продуктов, ребятам в детских домах кушать нечего? Глава нашего района ответила: «У вас хоть какие-то запасы есть, Луганск сидит без света и еды». Лишь пару раз мне удавалось добраться до Донецка, урвать крохи гуманитарной помощи и довезти до своих.
— Магазины у вас работали?
— Магазины работали, но денег у людей не было. Хлеба не на что было купить. Мама, которая сейчас в Луче, рассказывала, что сейчас соли в городе не осталось, магазины — пустые. За хлебом люди по 6 часов стоят в очереди. Поначалу по полбуханки давали. Сейчас вроде по батону стали. Зарплаты не выплачивали, пенсии не приносили. Что говорить, если роддом прекратил работу. У меня подруга в квартире рожала. Она «скорую» вызывала, но никто не приехал. Роды у нее принимала 70-летняя бабушка, которая сама еле передвигалась.
— Продавцы в долг не отпускали товар?
— В маленьких частных магазинах продавали в долг до поры до времени. В супермаркетах — нет. Во время артобстрелов люди сутками жили в подвалах, питались одним вареньем. Даже хлеба не было. Несколько раз мы договаривались о крупной поставке гуманитарки из России. Люди заранее записались на получение продуктового пайка. Но до нас ничего не дошло — все разобрали в Луганске. На днях я звонила маме, спрашиваю, пришла ли до вас партия груза, досталось ли что тебе? И услышала: «Пошла я в исполком с паспортом, записалась в очередь. Так к «КамАЗу» с продуктами очередь выстроилась в четыре ряда, растянулась по всей улочке метров на 200. Беременные, дети, инвалиды стояли. Нереально было что-то получить…». Да я сейчас маме позвоню, все из первых уст услышите.
Телефонный звонок в Красный Луч застал пожилую женщину врасплох:
— Я кроссовки сейчас старые нашла, сказали, что транспорт ходить не будет, а мне в шахту надо, воду там откачиваем, — тараторила мать Людмилы. — Все нормально, доченька. Убегаю я, дел полно...
И будто нет войны...
— На самом деле все наши семь шахт закрыты. Не понимаю, зачем она туда бегает. Кому нужен ее энтузиазм? — удивляется Людмила.
Город Красный Луч располагается на трассе между Донецком и Луганском.
— Мимо нас постоянно танки, БТРы ездили. Все старое кладбище этими гусеницами перепахали. От Алапаевского кладбища места живого не осталось — ни одной могилки не сохранилось.
— Как людей там хоронят, если нет кладбища?
— В огородах хоронят. Мамина напарница, когда обстреливали ее родной Минусинск, копалась в огороде. Там и погибла. Ее тело завернули в тряпку и закопали прямо на участке. В Минусинске что ни дом — то погибшие. В последнее время там и вовсе перестали трупы закапывать. Жить там, говорят, невозможно. Воздух пропитался трупным запахом.
— Почему вы переехали в Россию, а не на запад Украины?
— Когда началась вся эта заваруха, мы с сестрой решили переждать тревожное время во Львове. Знали, что там есть дешевый лагерь. Стоимость путевки составляла 3000 гривен за месяц. На время войны они опустили цену до 1000 гривен. Позвонили мы туда. Девочка на ресепшне мило с нами общалась, отвечала на все вопросы, записала наши имена, детей, а в конце задала вопрос: «Вы откуда?». — «Мы с Луганска». И услышали: «Пошла на…». Одна моя знакомая перебралась в небольшой город под Киевом. Беременная, с двумя детьми. Попыталась найти жилье. Местные, как узнавали, откуда она приехала, закрывали дверь перед ее носом, обзывали «оккупанткой», долго никто не соглашался сдать ей угол. Добрые люди все-таки нашлись, но в городе она больше никому не признается, откуда родом.
Прошу Людмилу показать паспорт ополченца.
— Меня перед отъездом предупредили — нужно уничтожить все, что выдавало причастность к ополчению, — иначе на украинском посту могли арестовать. Рисковать я не могла — выезжала из города с двумя детьми. Да и мама у меня осталась на Украине. Я как услышала, что за причастность к ополчению людей расстреливали, решила от греха подальше уничтожить вещественные доказательства.
«Никаких бронежилетов и касок не было. Обувь не выдали. Воевать отправились в кроссовках и шлепках»
Сергей слушал Людмилу молча. Не перебивал.
Слово взял, лишь когда заговорили про ополчение.
— Я ведь до последнего не собирался покидать Красный Луч и остался бы, если бы был кому нужен, — вздохнул мужчина. — Все обвиняют мужчин, которые бегут в Россию за статусом беженца — мол, трусы, предатели. Но никто не интересовался, что все эти «трусы» и «предатели» рады были пойти в ополчение, но ополчению не очень-то нужны были такие вояки.
Тем не менее держать ответ за всех беженцев Сергею не с руки. Поведал он свою историю похода в ополчение.
— Началось все с Одессы... Я следил за событиями по Интернету, — начал собеседник. — Потом Славянск... Но у нас все тихо было. Дальше — референдум. Уже тогда до нас доходили слухи: кто станет участвовать в референдуме, получит 5 лет колонии, организаторы загремят на 15–20 лет, ну а кто возьмет в руки оружие — попадет под расстрельную статью. Никто не испугался. Дальше — больше. Пронесся слух, что не за горами бомбежки в Красном Луче. Тогда мы стали выходить на центральный перекресток, ждали БТРы. В руках у нас были палки, топоры, подручные средства, оружия практически ни у кого не было. На энтузиазме человек 500 собралось. Остальные остались лежать на диване перед телевизором, но обещали по звонку прийти на подмогу, если понадобится.
— Как вы получили официальный статус ополченца?
— Вскоре в городе открылся штаб ополчения. Я пришел туда, оставил свои данные. Мне пояснили: «Мы вам позвоним, ждите». Проходит день, другой, неделя, звонков нет. Я же продолжал трудиться на коммунальном предприятии. Худо-бедно городские службы тогда еще функционировали. Вот только начальство в один миг перестало появляться на работе. Я уже отчаялся ждать приглашения в ополчение, как поздно вечером мне позвонили: «Готов прийти завтра утром на сборы в 5.30 утра?». — «Что брать?» — взял под козырек. — «Только средства личной гигиены на первое время». Я отыскал дома камуфляжную форму, схватил небольшую сумочку, положил туда медикаменты, пасту, мыло и явился на «призывной пункт». Через два часа мы отправились в Антрацит, где располагался штаб Казачьей национальной гвардии, которая вела набор в ополчение. Полдня мы просидели на дворе, пока нас пустили в помещение. Я еще тогда поразился: почему так все вяло, медленно происходит, никто никуда не спешит? Позже уже перестал задаваться подобными вопросами… Итак, наш штаб располагался в 4-этажном здании помещения соцстраха. Там переписали наши данные. Обещали выдать оружие и отправить всех на укрепление блокпостов в другие города.
— Оружие выдали?
— Дня три мы ждали оружия. Потом начальство где-то раздобыло какую-ту ерунду. Получили мы по два рожка, «крест», штык-нож… Кому что досталось.
— Бронежилеты, каски?
— Никаких бронежилетов и касок не было. О чем вы говорите? Формы камуфляжной, ботинок не нашлось. Так что на фронт все думали отправиться кто в чем был — в кроссовках, шлепках.
— Вы стрелять-то умели?
— Нет. Я ведь в армии не служил. В школе на стрельбище ездил, вспомнил кое-что. И таких новобранцев без военного опыта полно в нашей команде оказалось. В Антрацит из Красного Луча поехали 17 человек, трое отсеялись по дороге.
— Все-таки вас научили, как пользоваться оружием?
— Показали, как разобрать-собрать автомат. И все. Ничего серьезного нам не доверяли, я быстро смекнул — оружие нам вряд ли пригодится. Так и случилось — отправили нас всех на суточное дежурство в караул штаба. Народу было много, поэтому смена караула проходила каждые 2–4 часа. Во дворе нас сидело человек 30, каждый ждал своей очереди в караул.
— Что там охранять в штабе?
— Охранять было особо нечего и некого. Считай, двор охраняли и пропуска проверяли. Хотя пару неприятных моментов я все-таки застал. Однажды на блокпост проник парень с гранатой, взрыв хотел устроить. Его устранили. Случалось, что шпионы к нам пролезали. Таких арестовывали, затем на подвале допрашивали. Адекватно допрашивали. При мне никого не расстреляли. Ну и каждый день мы ждали обстрелов с воздуха и с земли. Но так и не дождались.
— И долго вы там охраняли здание?
— Долго. Пару недель точно. Пока однажды к нам не вышел атаман с командой: «Строиться». Мы рванули на двор. «Добровольцы есть?» — поинтересовался. Все дружно руки подняли. Он не стал проводить «кастинг» — на хилых и крепких парней. Рукой разделил нашу колонну поровну: «Пацанов слева доукомплектовать и отправить». Куда, зачем — не сказал. А мы постеснялись узнать. На войне вроде не принято обсуждать приказы. Да и лишнюю информацию командиры не давали. Действовали по принципу: куда надо, туда и пойдешь. Загрузили нас, 13 человек, в два «КамАЗа» и отправили.
«Деревенских ополченцев пристроить было некуда, а отправить обратно домой вроде как неудобно. Нас перебрасывали с места на место за ненадобностью»
— Привезли нас в Северодонецк, — продолжает Сергей. — И там началась старая песня о главном. Создавалось впечатление, что нас, деревенских ополченцев, пристроить было некуда, а отправить домой вроде как неудобно, вот и перебрасывали за ненадобностью с места на место. Честно говоря, зачем нас перевезли из Антрацита, я так и не понял. В Северодонецке штаб размещался в здании какого-то института. Постройка в 20 этажей была заселена наполовину ополченцами. Нам выделили комнату. На боевые действия никого не посылали, учений не проводили. Меня это смущало. Вот так проходит день, другой, третий. Мы едим, спим, гуляем, ни о какой войне и не думаем. Зато кормили там на славу — местные женщины в столовой нам готовили. И лечили хорошо. Санаторий, а не военные сборы. Но потом меня это стало волновать. Я начал ругаться, мол, у меня нет никакого военного опыта, хочу этому научиться. Понемногу с нами начали заниматься.
— Чему научили вас?
— Научили, как правильно автомат надевать, чтобы он не гремел, при беге никаких лишних шумов не издавал. Еще каким-то важным мелочам.
— Вот вас обучили всему, и…
— Неожиданно у меня загноился палец. В медпункте мне все обработали, осмотрели меня и пришли к выводу, что организм мой ослаб от недосыпания и ночных дежурств, необходимо проколоть витамины. Ко мне тогда наш командир Саня подошел: «Тебе надо не витамины колоть, а бронежилет потягать, не один, а два. Два надеваешь и по ступенькам туда-сюда бегаешь». Я передал медсестре его слова. Она пришла в ужас. У меня к тому времени водянка еще началась на ногах. Короче, с одной стороны готовлюсь на выход, с другой — врачи не отпускают. В итоге Саня отпустил меня домой полечиться. На следующий день я оставил оружие и уехал. На полпути обнаружил, что паспорт забыл в Северодонецке. Возвращаться не стал, думал, потом заберу. Да так уже не довелось вернуться.
«В трудовой мне оставили запись: «Уволен за прогулы»
— В Красном Луче всех ополченцев отправляли охранять блокпост. Оружие выдавали — одно на троих. Больше не было. Неделю я проторчал на блокпосту, потом мне велели ерундой всякой заниматься. Помогал беженцам сумки загружать-разгружать, штаб опять же охранял, чтобы посторонние не прошли, хотя никто туда и не рвался особо. Мы все ждали, что нас на более серьезные задания отправят, но в штабе не было оружия — и смысл нам воевать?
— Лучше бы вы тогда на свою работу вернулись...
— Перед тем как уйти в ополчение, я написал заявление на отпуск. Наш народный губернатор в Луганске тогда распорядился, что за ополченцами должны сохраниться рабочее место и зарплата. Но кто бы его послушал… Как только на службе прознали, что я не участвую в боевых действиях, меня тут же рассчитали. А в трудовой оставили запись: «Уволен за прогулы». Никакую справку мне в ополчении не выдали, врачи даже больничный не открыли. Так я потерял работу. В итоге остался я в нашем ополчении работать за еду. И снова начались дежурства в штабе.
— Зачем нужны были эти дежурства, если в вашем городе военных действий не было?
— Когда вся заваруха началась, из Красного Луча практически вся милиция сбежала. И их функции легли на плечи ополченцев. На каждом столбе в городе висели объявления: «Если что, звоните в штаб». Вы не представляете, что в городе творилось. Начались мародерство, бандитизм. Народ как с цепи сорвался. Пить стали в разы больше, в семьях муж на жену с ножом кидался. Народ обрывал телефон милицейского участка. Но на вызовы никто не приезжал. Потом местные смекнули, что подмогу можно ждать только от ополчения. Я ведь так со своей Ирой познакомился. Ее бывший сожитель напился вусмерть, приехал к ней домой, поругался с ее сестрой и давай душить женщину. Скрутили мы того молодца, отправили его на блокпост мешки таскать. 5 дней он работал на нас, а потом снова до Ирки отправился. Я тогда решил дежурить в их доме и по ночам. Вот так и закрутилась любовь. Теперь вместе с ней едем в Магадан.
В разговор вступает Людмила:
— Всех провинившихся ополченцы отправляли на строительные работы. Я как-то шла по улице, вижу — толпа мужиков улицы метет, на спине у каждого табличка: «Я вор», «Я наркоман», «Я алкоголик». Таким образом ополченцы наказывали тех, кто нарушал закон. Но происходили вещи и пострашнее в городе. Помните эти басни, что ополченцы занимают города, заходят в магазины, берут бесплатно продукты, наводят страх на местное население? Я расскажу про наш город. У нас в Красном Луче есть свои банды. Я поименно знаю всех этих людей. Когда началась война, они быстро сориентировались. Взяли паспорт, отправились в Антрацит, записались в ополчение, получили оружие и сбежали обратно — это было легко сделать. А здесь уже начали запугивать людей. Дважды грабили ювелирный магазин «Карат» средь бела дня. На рынке продавцы жаловались: «Ваши ополченцы занимаются мародерством.
— Куда они награбленное добро прятали?
— Отвозили в другие районы Украины, где обстановка спокойная, и продавали. Но эту банду ополченцы все-таки накрыли.
— Сергей, — обращаюсь снова к мужчине, — как я понимаю, повоевать вам так и не удалось?
— На войну меня не отправили. В итоге сидел я на штабе до поры до времени, пока до нас не стала поступать информация, что нацгвардия скоро начнет бомбить Красный Луч. Некоторым нашим ребятам тогда оружие выдали. Я снова к командиру: «А мне когда дадут? Когда моя очередь? Не сегодня-завтра бомбить начнут, чем я буду обороняться? Дубинкой?». Настроение с каждым днем падало. Удостоверение ополченца мне заменили на «народное казачество», начались перебои с питанием, связью. А я все сидел и ждал чего-то. Но в какой-то момент до меня дошло, что смысла оставаться на Украине нет. Работы я лишился, денег нет, оружие мне не доверяют. Пушечным мясом становиться не хотелось. Все свои проблемы я вывалил на командира нашего ополчения. Он выслушал и послал меня куда подальше.
«Без украинского паспорта тебе обратной дороги на родину нет»
Сергей пересек границу чудом. Без паспорта, без денег, без всякой надежды на счастливое будущее.
— На границе меня предупредили — без украинского паспорта тебе обратной дороги на родину нет; хочешь, возвращайся обратно и восстанавливай паспорт. А тогда уже я знал, что Красный Луч начали бомбить. Куда там возвращаться? — машет рукой собеседник. — В России мы встретились с Ириной. Сначала думали остаться в Краснодаре. Поселились в трейлере на дачном участке. Хозяевам платили 1000 рублей с человека в месяц. Я сторожем подрабатывал. Потом Ирина вышла на работу. Но денег не хватало. Тогда мои родственники предложили мне переехать в Магадан, обещали там работу найти. Вот завтра отправляемся обживать новое место. Я сейчас готов на любую работу, лишь бы выжить.
Людмила решила начать жизнь с нуля в Москве.
— Я когда выезжала в Россию, мне сказали, что с собой можно взять только один пакет, чтобы под ноги поместился, — вспоминает женщина. — Я приехала в одном халатике с двумя детьми, без копейки в кармане. В сумку запихнула детское питание и памперсы для малыша на первое время. Младшему моему 8 месяцев, старшему — 7 лет. Мужа нет. В детсад ребенка пристроить не получилось. Для этого нужна регистрация. Также потребовали мне и детям сдать анализы на ВИЧ и другие заболевания, чтобы получить разрешение на временное проживание. Анализы стоят порядка 8–9 тысяч на троих. Где я возьму такие деньги? Чтобы получить вид на жительство, мне нужно представить справку о доходах на сумму не меньше 40 тысяч. С двумя детьми я не могу выйти на работу. Я ведь пережила здесь страшное время — жрать было совсем нечего. Тогда пошла с протянутой рукой к волонтерам. Совершенно незнакомые девочки из Москвы на следующий день привезли мне деньги, продукты, помогли с жильем.
— Сейчас у вас есть какие-то деньги?
— Сегодня приехали знакомые ребята, привезли детское питание, памперсы и 5 тысяч рублей. Больше у меня ничего нет.
— Почему приехали именно в Москву?
— Я знаю этот город. Одно время здесь работала в МЧС, уборщицей. У меня с тех пор остались здесь знакомые, которые и помогли мне добраться до столицы.
— Каково это — просить деньги у чужих людей?
— Первое время было стыдно. До слез. Но когда ко мне подбежал мой ребенок и заплакал: «Мама, я хочу кушать», — а мне ему дать было нечего, весь стыд улетучился. Я сейчас немного обустроилась, помогаю теперь другим беженцам с гуманитаркой, рассылаю по электронной почте их просьбы. А еще я очень хочу найти жену моего знакомого, который погиб, когда я уже в Москву приехала. Последний раз мы созвонились с ним в июле, он тогда сказал: «Жену с пятью детьми отправил, сейчас на границе с Луганском нахожусь. Все будет нормально, Людк! Повоюем, вернусь — побухаем». А через пару дней я узнала, что его больше нет. И жена его с детьми как сквозь землю провалилась...
