Дмитрий Бабич — секретарь политсовета партии «Единая Россия» муниципального образования Горелово в пригороде Санкт-Петербурга.
— К помощи Донбассу мы подключились чуть больше месяца назад. Когда увидели, что на Украине началась действительно горячая пора. И тогда уже стало понятно, кто с кем воюет и кого надо поддерживать. До этого не было четкой ясности, — начал разговор Бабич.
— Выходит, Санкт-Петербург понял, что пора помогать ополчению и жителям Донбасса только месяц назад?
- Я живу в Горелово, это муниципальный округ Санкт-Петербурга, пригород. Когда я начал узнавать у местных, кто собирает гуманитарную помощь на Донбасс, поразился — централизованно никто ничего не собирал. Наш депутат ЗакСа Виталий Милонов является официальным представителем ДНР в Санкт-Петербурге, он и начал организовывать сбор помощи. Кстати, львиную долю собрали сотрудники приемной Милонова. Хотя поначалу у нас не получалось собрать достаточное количество груза, чтобы набить хотя бы одну машину. Люди раскачивались долго — вещей и продуктов несли по чуть-чуть, в кассу сдавали по копеечке. Кое-что чудом насобирали и первым караваном отправили машину с продуктами, повезли радиостанции. Позже стали поступать уже более значительные суммы. Второй наш караван ушел с медикаментами, продуктами и вещами. На третий караван люди скидывались деньгами уже со всей России. Перечисляли приличные суммы из Питера, Владивостока, Сургута, Москвы, Нижнего Новгорода...
И тогда я понял, что на мне лежит большая ответственность за доставку третьего, более ценного груза. Я сам должен был доставить его до ополченцев и убедиться, что в дороге ничего не разворуют и не потеряют. Тем более мы везли в холодильниках инсулин. В дороге нужно было следить, чтобы аккумулятор не сел, чтобы холодильник не перегрелся, не отключился, дверца не открылась. Тоже беспокойное мероприятие.
— Вас предупреждали, что могут разворовать груз по дороге?
— Что касается гуманитарки — это обычное явление. Мошенников, желающих заработать на Донбассе, много. Мы почти за неделю собрали своими силами 100 тысяч рублей. Но у нас нет больших возможностей. А люди, которые поставили сбор гуманитарной помощи на поток с самого начала войны, собирают сегодня гигантские суммы.
— О каких суммах идет речь?
— Думаю, что речь идет о миллионах рублей. И, конечно, кому-то сложно устоять перед соблазном, чтобы не прикарманить себе чужие деньги.
— Итак, вы двинулись на Украину...
Перед поездкой нас стали пугать, мол, по пути на каждом блокпосту нас станут грабить и все отбирать. До конечной цели ничего не дойдет. Когда мы отправились в путь, окончательно не знали, в какой именно город едем, обстановка все время менялась. Мы держали связь с Денисом Назаровым — руководителем одного из комитетов Верховного совета ДНР. В итоге решили, что наиболее удобно для всех доставить караван в Краматорск. Поинтересовались, не будет ли Верховный совет ДНР против, если мы отвезем груз именно в этот город. Нам ответили, если мы это сделаем, то нам будут аплодировать стоя. На тот момент я насторожился, не понял, с чем связано такое высказывание.
Понимание пришло позже. Краматорск находится в 200 км от границы, ехать пришлось по раздолбанной дороге, которая местами простреливалась снайперами. На одном участке трассы нам пришлось проскакивать через реальный бой. Это случилось, когда мы ехали по середине горе, а справа, в низине, где располагался частный сектор Луганска, в этот момент шла перестрелка. Слева, на вершине горы стояла Нацгвардия, и мы, крадучись, пробирались по дороге, выключив все огни.
— Вы так уверенно говорите — Нацгвардия?
- На самом деле, когда мы въехали на территорию Новороссии, я был очень скептически настроен ко всему происходящему. На границе нас встречали очень молоденькие ребята, чуть ли не дети. Мне показалось, что некоторым из них на вид лет по 16. Приехали за нами и взрослые, матерые мужики. Видно, что профессиональные военные. Мне казалось, что все их действия — показуха. Это касается и нашей охраны, и внезапных остановок, и команд «ложись на землю». Когда мы проезжали какую-то гору, на обочине дороги была небольшая насыпь высотой метра три. Внизу лежал Луганск. Город был во тьме, и оттуда поднимался пороховой дым. Слева от нас — высокая гора. Вдруг наш караван резко остановился. Машины прижались к обочине, к этому валу. Надо заметить, нас заранее предупредили — следовать четко за машиной с лидером ополчения и поступать так же, как он. Он выключает фары, мы выключаем. Он ускоряется, мы делаем так же. Он тормозит, мы — за ним. Вот в какой-то момент нам приказывают падать ничком на землю. Тем временем военные из нашего сопровождения поднялись на небольшой вал и следили за происходящим.
Вскоре я не выдержал: «Ребят, между нами и вот этой перестрелкой внизу огромное расстояние. Разве до нас может что-то долететь?». В ответ мне бросили: «Долететь не может, но могут сесть и доехать до нас». Я про себя подумал, что за фигня, кто там сядет и доедет, что за цирк? И только когда мы добрались до Краматорска — я случайно услышал разговор этих бойцов. Оказывается, наверху, на горе, стояла Нацгвардия, которая собиралась поддержать огнем тех, кто находился внизу. И если бы они начали стрелять, то палили бы через нас — мы находились между ними и Луганском. В этот момент они могли заметить наш караван машин и спуститься.
— Одним словом, без сопровождения ополченцев вы бы далеко не уехали?
Самостоятельно мы бы не переехали даже первые поля. Дорога простреливалась снайперами. И между собой ополченцы переговаривались, что в одном месте засел снайпер, с которым они два дня перестреливались, но не могли попасть из-за длинной дистанции. Так и говорили: «Друг до друга не достаем».
Позже, когда я уже переключился на войну и стал трезво оценивать ситуацию, то понял, ополченцы блестяще обеспечили нам охрану на протяжении всего пути. Ведь на каждом холме по месту нашего следования стояли снайперы под прикрытием автоматчиков, которые смотрели, чтобы мы не попали под обстрел. Когда мы проезжали опасный участок дороги, все они прыгали в машины, обгоняли нас, и их уже сменяла другая бригада ополченцев. Нас берегли как зеницу ока. Ведь на тот момент мы везли один из самых больших и серьезных грузов из России — инсулин.
«Для молодых ополченцев был важен внешний антураж — крутые перчатки, снайперская винтовка»
— Дмитрий, вы первый раз попали в Краматорск. Каковы впечатления?
— Мне показалось, что я попал в страну полнейшего абсурда — паноптикум. Я пытался сориентироваться и привязаться к тем реалиям, к которым я привык, но не получалось. Мне пришлось отпустить ситуацию и воспринимать действительность какова она есть. В какой-то момент мне показалось, что я стал героем фильма Тарантино. Я наблюдал в городе постоянную бессмысленную движуху, смысл которой от меня иногда просто ускользал, и непонятно было, зачем она нужна и чем все это закончится.
— Что вас удивило больше всего?
Многое. Удивили меня молодые ополченцы. Я поразился, что для них очень важен был внешний антураж. Они хвастались и гордились своей военной амуницией — вот кому-то достались крутые перчатки, у кого-то наколенники, новый бронежилет, а одному парню вообще повезло — ему выдали снайперскую винтовку. Некоторые красовались, что обвешаны гранатами. Эти парни полностью отдавались этому антуражу. И я заметил, они были так счастливы, что у них это есть, что они такие крутые, настоящие мужчины.
Я слышал, как они спокойно говорили о смерти, обсуждали, что их приятелю оторвало ногу, его поместили в больницу, а лекарств нет. На полном серьезе они просили достать нас стимуляторы, препараты из группы «А», которые бы спасали человека от болевого шока в момент, если ему оторвет вдруг ногу. И тогда я понял — передо мной дети, а вся эта амуниция, трупы, кровь, смерть, оружие — игрушки.
— И все же вопрос, который волнует многих и ответа на него однозначного нет. Как вам показалось, основной состав этого ополчения — местные жители или люди, приехавшие из России?
— Я пообщался с местным депутатом. На мой вопрос: «Скажите, как ваши ополченцы?» — он меня перебил: «Это не наши ополченцы, а ваши ополченцы. 99 процентов из России». И добавил: «Кто-то из патриотических соображений приехал, а кому-то надо побегать, в войну поиграть». Далее я заинтересовался, почему же местное население не пополняет ряды ополченцев. И услышал: «До тех пор, пока народу платят здесь зарплату и пока они не пострадают лично, то исправно будут ходить на работу, спокойно жить, ни о чем не беспокоиться и наблюдать за происходящим со стороны».
— Это действительно так?
Я расскажу вам один случай. В Краматорск мы приехали ночью. Дико устали. Нас заселили в центральную гостиницу города. По тамошним меркам шикарный отель — с кожаной мебелью, просторным холлом, только воды там не было, как и во всем городе. Служащие гостиницы черпали воду из бассейна и ведра разносили по номерам. Запах стоял соответствующий. Так вот, в гостинице нас встретил портье, здоровый мужик. Я заметил, что ему хочется с нами пообщаться, что-то узнать. Стандартный вопрос у всех к нам был один: «Когда Путин введет войска?». Этот человек спросил другое: «Вы не знаете случайно, когда МММ станет официальным коммерческим банком?». Кругом война, сгоревшие дома, простреленные машины, на улице — осколки от снарядов, а человека интересует МММ. Он совершенно спокойно выложил нам свою «боль»: «Я так удачно кредит взял в банке, вложил в МММ. Хочу еще вложить, но боюсь, что меня обманут…»
Я потом долго не мог выйти из состояния ступора. Дальше — больше. На следующий день я попросил отвезти меня в больницу, где думал взять у главврача список нужных лекарств, чтобы следующим рейсом привезти медикаменты в Краматорск. Потому что списков в Интернете много — но нет уверенности, что не нарвешься на мошенников.
— А что с главврачом больницы Краматорска?
— Главврач долго не хотела к нам выходить. Потом спустилась. Это была женщина средних лет. Мы объяснили, что готовы собрать груз под эту больницу. Для достоверности попросили ее представиться на камеру и озвучить, в чем нуждается клиника. Видеоролик мы собирались повесить на нашу страничку в соцсети, чтобы люди не сомневались, на что идут собранные средства. Женщина замахала руками: «Ничего я говорить не буду. У меня двое маленьких детей. Нам ничего не надо». Развернулась и ушла. Сопровождающий меня ополченец ничуть не удивился такой реакции: «Она бойцов Нацгвардии боится, как бы чего не вышло потом».
— Может, им и правда ничего не надо было?
— Наш самый захолустный госпиталь в глухой деревне покажется нам шикарным санаторием по сравнению с больницей в Краматорске. Видели бы вы, на каких каталках там людей возят, на каких клеенках больные лежат. А ведь там много раненых — местных жителей, военных. Я тогда к санитарке, пытался до нее достучаться, говорил что-то про клятву Гиппократа. Но со мной даже разговаривать не стали. Тем не менее через два дня мне на электронную почту пришел длиннющий список, листов на шесть мелким шрифтом, что надо этой больнице.
«Мне показалось, что в Краматорске всем все по барабану»
— Расскажите о людях, которые уже больше двух месяцев живут в состоянии войны.
— Мне показалось, что люди там привыкли к халяве, они уверены, что все им должно достаться легко... Менталитет это особенный или что? Не могу понять. У них под окнами разворачиваются военные действия, а они сидят по домам и ждут, когда придет Путин и введет войска. Ждали ведь до последнего — ходили на работу, ни о чем больше не думали.
— Говорят, когда люди долго наблюдают взрывы, постоянно слышат выстрелы, то привыкают к ним?
— У меня сложилось впечатление, что часть местных жителей существует в какой-то параллельной реальности. Соседний дом взорвали, а твой устоял — и слава богу. Значит, все в порядке. Они, как тот портье из гостиницы, — то ли всеми силами обороняют свое сознание от реальности, то ли их действительно ничего не беспокоит.
— Но есть там все-таки не равнодушные люди?
— Есть. Я видел, как женщины Краматорска становятся настоящими женщинами. Как мужчины становятся настоящими мужчинами в высочайшем понимании этого слова. Я наблюдал это в столовой, где обедали ополченцы. На войне в достойных людях проявляются лучшие качества. У остальных — тоже все вываливается наружу.
— Ну а что такое было в тех женщинах, которые работали в столовой?
— В столовой готовили не «ах». И я искренне не понимаю тех разговоров, когда говорили, что ополченцы жировали. Не знаю, как в осажденных городах можно жировать. В столовой Краматорска меня накормили очень жиденьким бульончиком. Конечно, те женщины пытались как-то разнообразить меню — из муки пекли дергунчики — вкусные крендельки. Также они вывешивали на стенах трогательные записочки с текстом: «Если кому-то надо постирать, обращайтесь по тел...», «пошить одежду» и так далее. В этом был какой-то особый смысл жизни. Выходит, с одной стороны, я наблюдал полное равнодушие людей к происходящему — как те коровы в поле, их не волнует, что творится в 100 метрах, они стоят и жуют траву. С другой — люди, которые были вовлечены в войну, и они испытывали другие эмоции и чувства.
— Люди действительно голодали там в последние дни?
Когда мы только ехали в Краматорск, то попадали в разные передряги. В Ростовской области у нас под основным грузовиком провалился бетонный мост. Местные животноводы с помощью тракторов помогли вытащить машину. Потом опять что-то сломалось. В итоге мы груз несколько раз перезагружали. И он нам стал родным. Когда же на границе один из старших сопровождающих предупредил, что на блокпостах мы должны будем делиться нашей тушенкой с ополченцами, я стал возмущаться: «Никому не дам. Все на фронт». Они глянули на меня как-то странно: «Все не раздадим… Но ты сам все поймешь».
Ночью мы проезжали много блокпостов, и я видел глаза этих ребят-ополченцев, которые жадно хватали тушенку. И сразу вспомнил рассказы моих бабушек про блокаду Ленинграда. Ребята хватали по три банки тушенки и две пачки крупы на каждом посту. Они не радовались, нет. Но по их лицам было понятно, парни голодают. Если поначалу их подкармливали местные жители, то потом продуктов просто не стало. Людям даже соли было не на что купить. Не знаю, чем в последние дни кормили ополченцев, но когда я увидел их глаза, то подумал об одном — как жалко, что так мало мы купили тушенки.
А уже в Краматорске мне рассказывали еще более жуткие истории. Однажды в штаб, где сидели военные, пришли две женщины с детьми. Малыши уже несколько дней сидели без еды. Так матери предложили интимные услуги за то, чтобы покормили их детей. У меня волосы встали дыбом после услышанного. Естественно, детей накормили сразу, а семьи вскоре эвакуировали. Но эта история показывает, до какой степени отчаяния дошли люди.
— Говорят, пить на Донбассе стали в три раза больше — вроде чтобы заглушить страх. Это несмотря на то, что Стрелков ввел сухой закон?
— Среди ополченцев я вдрызг пьяных не видел ни одного. Встречал пару человек, от которых шел небольшой душок, и они были слегка навеселе. Но потом узнал, что эти ребята получили жесткий нагоняй от командира. Допускаю, что на блокпостах могли выпивать. Но я лично не сталкивался. Вообще ситуация на Донбассе странная. Не знаю, понимает ли это Стрелков? Например, есть люди, которые утверждают, что часть ополченцев — это бандиты, которые отжимают у людей машины, отнимают груз. Другие говорят, что в ополчении душевные люди. Правды не сыщешь. Например, про руководителя ополчения Горловки Беса ходят слухи, что он — вор, бандит, негодяй, у всех машины отобрал, у богатых людей имущество изъял — и все себе. Но есть такие, кто уверен, что с его приходом в городе навели порядок. Кому верить? Наверное, лучше всего не погружаться в это. Правды не найти. Она там такая переменчивая и сиюминутная, что есть большой шанс ошибиться. К сожалению, мы знаем только верхушку айсберга, толику войны. Что там происходит на самом деле, возможно, не узнаем никогда.
— Кстати, как люди там относятся к смерти? Привыкли хоронить?
— Не смогу ответить, я не встретил людей, у которых погиб родственник. Случилось так, что на следующий день нашего пребывания в Краматорске мне приказали: «Сегодня уезжаем». Спорить было бесполезно. В тот день сместились подразделения Нацгвардии — и у ополчения появилась возможность проехать безопасно. Поэтому нужно было собираться и уезжать оттуда. Но из того небольшого общения с местными мне показалось, что все они охвачены одним чувством — тревожное равнодушие. Но тревога в основном за себя. Может, я ошибаюсь. И тогда извиняюсь. Конечно, если кто-то теряет там близких — они переживают. Остальным все по барабану.
«Мне завтра неудобно выезжать из осажденного города, давайте в понедельник»
— Много было желающих выехать из Краматорска?
— Самое поразительное во всей этой ситуации, что желающих покинуть зону боевых действий собралось много, но все они капризничали: «Мы не хотим ехать туда, а хотим вот сюда». Мне казалось, что во время войны надо бросать все и ехать куда угодно, где только не стреляют. Но люди еще выбирали. Например, в Санкт-Петербург никто не хотел. Ссылались на то, что Питер — слишком далеко, им бы в Ростов. Но Ростов и Краснодар уже переполнены. У нас был автобус на 40 человек. Набрали мы от силы человек 13. Хотя предлагали бесплатно довезти, поселить, найти работу. В Санкт-Петербурге мы держали для них квартиры, организовали продуктовый склад, думали, приедет народ — снабдим их самым необходимым. У нас в городе готовы были их встретить. Но люди не захотели.
— Я слышала, что вы мужчин отказывались вывозить?
— Да, у нас было строгое условие — спасаем только женщин и детей. На мой взгляд, мужчины должны оставаться и защищать свои города. Но уже при отъезде из города ко мне в машину посадили двух женщин, маленького ребенка и парня лет 20–22. Я начал было возмущаться, что недопустимо бросать родину и бежать. И прямо сказал ему, если б меня ополченцы не попросили, я бы его не повез. Поймите, в такой обстановке мигом слетает все наносное, не хотелось лишний раз натужно улыбаться и лицемерить. Там хочется говорить жестко и прямо, без лжи. Но ополченцы уговорили довезти молодого человека до границы, сказали, что он — сын одного из начальников ДАИ, местной милиции... Хотя разве это оправдание? Ну да бог с ним. Когда ехали обратно, тоже произошел интересный инцидент. Наша старая «Нива» перегрелась, включился вентилятор охлаждения двигателя. Звук от вентилятора напоминал сирену. В этот момент моих пассажиров чуть не сдуло с сидений. Началась паника, люди пытались остановить машину. Видимо, за последнее время народ на Донбассе настолько запугали сиренами, что они уже этих звуков боятся на рефлекторном уровне.
— Странно, что, несмотря на тревожную обстановку, далеко не все местные жители желают покидать свои дома?
— На днях мне пришло письмо от женщины: «Помогите, я одна сижу в городе с годовалым ребенком, не могу выбраться отсюда. Я знаю, что вы вывозили людей. Спасите». Я перетряс всю Новороссию, поднял знакомых. В итоге нашел человека, который ехал в Горловку забирать свою семью. Еле уговорил его забрать ту женщину. Он согласился при условии, что она в определенное время выйдет на шоссе, он ее подберет и довезет до Ростова. Я связался с женщиной, сообщил, что завтра в таком-то месте ее будет ждать машина. Знаете, что она ответила? «Мне завтра неудобно, давайте в понедельник».
— Волонтеры рассказывали мне, что многие принимают у себя беженцев из корыстных побуждений — кому-то нужна бесплатная сиделка для стариков, кто-то просит украинцев во время проживания отремонтировать квартиру, построить дачу…
— Я не сталкивался с таким. У нас в Питере произошла другая неприятная история. Одна женщина предлагала помощь семье беженцев. И когда люди у нее поселились, она их обобрала до ниточки, всю гуманитарную помощь себе прикарманила. А когда ее на этом поймали, она облила грязью волонтеров, мол, они прислали к ней правосеков, а не мирных жителей.
— Вы связывались со знакомыми из Краматорска в последние дни, что там происходит?
— Связывался на днях. Самое поразительное, они спокойно сказали, что готовы принять наш груз, проезд нам обеспечат. Я был поражен — в новостях говорили, что взяли Славянск, Краматорск, а человек оттуда утверждает, что все нормально, все примем, будете подъезжать, звоните. Правда, позже связался с представителем Верховного совета ДНР, спросил, как и что, он сказал, что в Краматорск нет смысла ничего возить, Донецк очень ждет. Перечислил, что нужно — медикаменты, перевязочные материалы, потому что бои, возможно, начнутся серьезные.
— Сами поедете?
— Сам я не поеду. Мне жена сильно переживает – все же семья, дети. Да и нет мне необходимости туда ехать. Я уже знаю тех людей, которые доставляют груз. Знаю, кто получает. А мне надо здесь работать. Я ведь собирался официально оформлять гуманитарную помощь, отправил запросы в разные крупные организации. Городским чиновникам. Главам муниципальных образований. Но ответа пока ниоткуда не получил. Опять вся надежда на простых людей. И самое парадоксальное, что 99 процентов из тех, кто помогает, — это женщины. Женщины несут вещи, везут продукты, переводят деньги. Вот недавно одна дама отдала нам два бронежилета. А мужики в это время сидят в Интернете и пишут, что Путин должен ввести войска.
