Когда женщина рожает ребенка, вряд ли она собирается идти воевать. И это лучшее алиби для жены «народного губернатора» Донбасса Павла Губарева Екатерины. Их дочери Милане — всего шесть месяцев. Двум старшим мальчишкам шесть с половиной и четыре.
Многодетная мама Екатерина Губарева, худенький почти до изможденности «проект Кремля», как презрительно называют ее с мужем в Киеве, на высоченных каблуках мотается между Ростовом и Москвой. «Министр иностранных дел Донецкой народной республики» — такая у нее громкая должность. В реальности это сбор помощи для воюющего региона, попытки достучаться хоть до кого-нибудь наверху, рассказать о количестве беженцев, детях, женщинах, стариках… Спасти хоть кого-то из них.
«Мы стоим на пороге гуманитарной катастрофы», — обтекаемо, как настоящий дипломат, формулирует Екатерина Губарева.
***
Я ловлю ее в предбаннике «Шереметьево», она почти не отличается от своих фоток в «Одноклассниках», позапрошлогодних, пророческих, на которых — вполоборота, одетая в камуфляж и берцы, прячет за спину незаряженный пистолет. Как давно это было…
…Мы несколько раз договаривались, что я прилечу к ней в Ростов написать о работе «Гуманитарного батальона», который она курирует и который собирает помощь для Славянска и Донецка. Я уже почти купила билет, когда Катя сама позвонила, сказала, что ей надо, наоборот, срочно в Москву, что она свяжется со мной уже здесь.
Но и в Москве нам никак не удается встретиться. Я звоню и утром, и днем, и ночью. Ее телефон не отвечает.
В «Шереметьево» у нас ровно пять минут. Договорились, что прилечу в Ростов завтра — с гуманитаркой для беженцев. И еще кое с чем, с таинственным грузом, о котором не хочу пока говорить. Потому что не уверена, что смогу его провезти.
Быстро спрашиваю Екатерину перед регистрацией билета: «С кем прошли переговоры? Насколько успешно? Чего стоит ждать?»
Она мнется. Потом просит исключить этот вопрос из будущего интервью.
Потому что, если сказать, что все хорошо и в Москве ополченцев услышали, — это значит, что Россия пытается влезть в дела Украины.
А признаться, что найти помощь не удалось, — значит, дать карт-бланш врагам и оппонентам.
Впрочем, бывают ли оппоненты на гражданской войне?
Я понимаю Екатерину, и поэтому в тот вечер, перед ее отлетом, не спрашиваю больше ни о чем.
Мы встречаемся уже в Ростове. После слякотной Москвы — +31 в тени на электронном градуснике. Многолюдье и суета — горожане так активно готовятся к предстоящим выходным, что их толпы кажутся толпами беженцев.
Хотя здесь, в Ростове, война почти не ощущается, если специально не спрашивать о ней таксистов. 60 лагерей для вынужденных переселенцев из воюющих республик — где-то там, на окраине. Как и 14 тысяч их обитателей, которых нужно поить и кормить.
Екатерина дала мне адрес, по которому располагаются бойцы ее «гуманитарного батальона» — организации, занимающейся приемом и логистикой грузов для беженцев и жителей Донецка и Славянска. Типовая башня-многоэтажка на окраине Ростова. Двухкомнатная квартира. На кухонном столе — ряд ноутбуков, открытых на сайтах ополченцев и волонтеров. ОПД «Партия Новороссия» и Гуманитарный батальон «Новороссия» — главные из них.
Интернет значительно упростил поставки «ленд-лиза».
— Мы принимаем и аккумулируем то, что нам уже прислали, — мне показывают списки людей со всех концов России, которые помогают пострадавшим в Донецкой и Луганской областях. Нужно абсолютно все — начиная от продуктов питания и медикаментов, заканчивая… инсулином для больных сахарным диабетом. Сразу после начала обстрелов поставки его были прекращены.
«А это значит — медленная и мучительная смерть для тех, кто на нем сидит», — говорит мне 50-летняя Ирина. Она здесь с двумя взрослыми детьми, сыном Ильей и дочкой Ульяной. Еле выбрались на маршрутке из опасной зоны. Очень боялись, когда в их автобус на границе вошли проверяющие, что высадят Илью. Так часто случается: мужчин украинские военные забирают с собой. Муж Ирины — тоже военный. Но только он воюет на другой стороне. Рядом со Стрелковым, «Стрелком», о котором здесь, в этой квартире, говорят с придыханием как о спасителе, чуть ли не мессии.
«Фронт работы очень большой. Тысячи контактов в день, — рассказывают волонтеры. — Спасибо МЧС, которое предоставило нам бокс для прибывающих грузов. Иначе куда это все складировать? Коробки распаковываются, расфасовываются, уплотняются. Все для того, чтобы уместить гуманитарку в маленьких маршрутках, которые несутся со скоростью 120 километров час — под обстрелами, между свисающими на землю электрическими проводами. От асфальта давно ничего не осталось, сплошные гигантские выбоины. Самый опасный участок — последние пять километров.
…Кати все нет.
Голодные и грязные военные неделями стоят на блокпостах. Нет еды. Местами нет света. Закончились поставки в магазины. По иронии судьбы — газ есть. Местные девочки готовят на нем все, что им присылают, — макароны, тушенку, сгущенку в пластиковых пакетах. Стекло сюда не доставить. Муж Ирины недавно позвонил, похвастался: местные принесли воду, и он сразу вскипятил себе два чайника, чтобы помыться. Такое это было счастье!
Почему вы называете наш город Славянск? С ударением на втором слове, — спрашивают меня бойцы «гуманитарного батальона». — Правильно будет — СлАвянск. Это не от слова «славяне», а от «славы».
«Какой славный городок!» — вроде бы сказала Екатерина Великая двести с лишним лет назад, проезжая мимо. От «славного городка» в 21-м веке почти ничего не осталось. Развалины и подвалы, в которых прячутся люди.
…Кати нет по-прежнему.
Мой груз — непосредственно «для Стрелкова», как просили передать его товарищи в Москве, и о котором я боялась говорить по телефону, — все еще лежит в дорожной сумке. Мне надо вручить его лично. Это не оружие — хотя провозить этот груз я, честно говоря, тоже опасалась. Думала, что запеленгует «черный ящик» в аэропорту. Но пронесло!
Восемь с лишним килограммов весит бронежилет. С защитой 7+ — почти максимальной. 8+ бывает только у президента. Бронежилет этот не обнаруживают ни собаки, ни металлоискатели. Знакомая москвичка, бабушка-иконописица, вышила на груди образ князя Игоря Черниговского, тезки Стрелкова, — это ему подарок на именины. В середине июня как раз день Святого Игоря.
Я все равно не понимаю, почему эти люди с придыханием говорят о своем командире — ну да, профессиональный военный, офицер, имеет большой опыт «больших и маленьких» вооруженных конфликтов в разных частях света, умеет и любит воевать, хороший организатор.
А просто ни на кого надежды у нас больше нет, — горько улыбается Ирина, самая старшая из «гуманитарного батальона». —Я первый раз увидела, как муж воспрял духом, когда к ним приехал Игорь Иванович. Если бы не его военные таланты, наших бы всех давно перебили…
…Катя пришла. У нас около получаса. Потом — должен приехать парень «оттуда», полевой командир, помощник Стрелкова. Он заберет с собой в том числе и наш «подарок». А ей – снова бежать.
— Назревает настоящая гуманитарная катастрофа, — Катя начинает с того момента, на котором мы распрощались с ней в «Шереметьево». — В Славянске не работает канализация, нет воды, ополченцы привозят воду машинами, люди разбирают ее чайниками. Как в блокадном Ленинграде. Естественно, поставок продовольствия нет тоже. Свет есть не везде. Сочувствующие прислали нам передвижной электрический генератор…
— Но, пока мы здесь с вами сидим, прошла информация, что захватили еще одну машину с гуманитарным грузом. Это правда?
— Да.
— Есть ли у того же Ростова резервы, чтобы принять еще больше беженцев?
— Губернаторы нескольких регионов пошли нам навстречу. Я знаю случай, когда человек из другого города приехал в ростовский лагерь для беженцев за любой семьей, чтобы пригласить ее и поселить у себя в доме. Детские лагеря, пансионаты — нам предлагают разместиться везде. Те, кому удается дойти до границы, могут отдохнуть в таких огромных шатрах, там же их и накормят. Много людей принял Крым. За что им отдельное спасибо. Но надо понимать, что лучше уж точно не будет. С каждым днем все хуже и хуже обстановка. Некоторые населенные пункты уже полностью стерты с лица земли. Сейчас беженцы, кстати, таковыми еще в России не признаются. В основном люди заезжают сюда по временной регистрации на 90 дней. Как туристы. Мы пытаемся добиться каких-то более упрощенных схем их проживания. Мы вывозим детей из зон боев тайными тропами, на обычных маршрутках. Через границу, под артобстрелом…
— Фотографии с многочисленных детских похорон в Интернете — якобы тоже «оттуда». Говорят, что это интернет-фейки, обман, старые кадры с давнишних трагедий, которые просто переделали на новый лад… Но по официальным данным – свыше сорока детей действительно были убиты на юго-востоке.
— Я ничего не могу сказать по поводу фотографий. Но бомбы попали и в школы, и в роддома, и в детские больницы.
— В разбомбленных школах находились дети?
— В школах детей в тот момент, слава богу, не было. Многие учебные заведения пораньше отпустили школьников на каникулы. Но снаряд попал в детскую больницу, где находились груднички и недоношенные. Их перенесли в подвал. Представляете, что такое, когда новорожденных спасают в подвале от бомбежки? Какой это ужас!
— Но ведь Порошенко сказал, что в одностороннем порядке прекращает обстрелы?
— Даже попыток таких не было. Это все обман. Я недавно разговаривала с ополченцами в Славянске, они сказали, что в последние дни к ним стянули все, что только можно, все оружие; что сносят города шквальным огнем. От Семеновки — это такой маленький населенный пункт — вообще ничего не осталось, в Ямполье идут ожесточенные бои, в Краматорске. От нас ждут перемирия, чтобы нас же и уничтожить.
— Откуда вы это знаете — вы же сами сейчас в Ростове? Как-то удается общаться с мужем?
— Я не видела Павла очень давно. Но мы ежедневно с ним разговариваем. О том, как помочь жителям, что делать, как проинформировать как можно большее число людей в других регионах, что у нас творится. Это же фашизм! Официально Киев не позволяет помогать мирному населению. Так как, по их мнению, население поддерживает сепаратистов.
— Порошенко говорит о 14 пунктах плана перемирия. Есть ли такие пункты у вашего мужа?
— Должен быть обязательно открыт гуманитарный коридор. Это главное. Перемирия на условиях Порошенко не будет.
— Прошла информация, что у ДНР появились танки — чуть не 200 штук. Тяжелое вооружение. Это правда? Я раньше слышала, что у вас танки времен Второй мировой снимают с пьедестала?..
Катя думает, что ответить. Та же проблема. Если танки есть, и их прислала Россия — а кто еще, — то это нарушение международных соглашений. Если же их нет — то не будет ли это сигналом к тому, чтобы Киев начал наступление?
— У нас есть оружие, — наконец говорит она. — Насчет танков я не могу подтвердить вам информацию. Но часть оружия мы покупаем у самих украинцев, у их солдат.
— И дорого?
— «Калашников» стоит 600 долларов.
— Есть ли у вас добровольцы? В том числе и из России?
— Есть люди из других регионов. Был случай, когда один парень добирался до нас несколько дней. Чтобы его не поймали, он оделся во все белое — брюки, рубашку, прошел как обычный житель через все украинские блокпосты, запомнил, а затем передал нашим их точное расположение.
— Катя, в чем заключается ваша работа как руководителя МИДа ДНР?
— Раньше я больше занималась спасением беженцев. Сейчас основной пласт — это работа по официальному признанию нашей республики. Идут переговоры с Южной Осетией об этом. С Луганском. Мы делаем все что возможно, чтобы наш референдум о независимости посчитали законным. Но максимум внимания, как вы понимаете, все равно уделяем поставкам гуманитарной помощи и тому, чтобы вывезти детей.
— Вы ждали, что на вас вдруг свалится такая ответственность? Еще пару лет назад, судя по фоткам в соцсетях: красивая улыбающаяся девушка, с детьми, на фоне природы… А тут — война.
— Ситуация, которая произошла на Украине, когда к власти вооруженным путем пришла хунта, никого не смогла оставить в стороне. Даже на форуме, где общались молодые мамы (я тоже там сидела), эти темы были самыми популярными. Хотя да, первым политикой начал заниматься Павел. А когда Павла схватили и посадили весной за решетку, мне пришлось включиться в борьбу.
— Захватили — это да, понятно. Но почему его так быстро и непонятно освободили, обменяв на каких-то непонятных украинских полковников?
— Ну, это все-таки были высокопоставленные полковники. На самом деле я не могу сказать стопроцентно, почему мужа выпустили. Вроде бы была определенная договоренность с ПАСЕ, что нужно освободить политзаключенных. Лавров обращался тоже. Насколько я понимаю, дело против Павла было полностью сфабриковано, свидетели чуть ли не выдуманы…
— Сколько дел у нас сфабриковано — и ничего, фигуранты их сидят. А Губарев — на свободе. Говорят, что это сделали специально — те, кому выгодно продолжение войны. Поэтому и отпустили одного из главных лидеров сопротивления.
— Я рада, что муж на свободе. Но для меня тоже загадка, почему с ним обошлись так мягко. Я не верю, что это был какой-то заговор.
— А как давно вы сами были последний раз в Донецке?
— Этого я не могу сказать. Я ведь в списке сепаратистов — тех, кому запрещен въезд на территорию Украины. Под седьмым или восьмым номером, кажется… После мужа.
