Прочитал: кто-то из быстрых разумом депутатов Госдумы, не приходя в сознание после групповых упражнений в ненависти к кровавым американцам, предложил переименовать одну из московских улиц в Сталинградскую. Эти избранники, которые считают гибель ребенка в США ритуальным убийством православного младенца, а отказ от мандата в пользу недвижимости в Майами — проявлением личного героизма, озаботились теперь великими вехами отечественной истории. Когда стало понятно, что идея вернуть г. Волгограду имя Сталина критически завязла, явилась мысль совершить зачетную попытку в Москве. Вроде бы как про Победу. А на самом деле — все про него, родимого. Не мытьем, так катаньем…
Когда где-то в начале 70-х в центральных городах России стали появляться грузовики с фотографиями Сталина на лобовом стекле, это воспринималось как экзотика. Причем экзотика протестная.
Трескучая ложь, двоемыслие, побрякушки на груди у Брежнева, мертвящая, безысходная тоска позднесоветского официоза — все это склоняло молодежь, не обремененную историческими знаниями, к ностальгии по брутальному, аскетичному вождю-победителю.
И среднее, самое опорное партийно-аппаратное звено тоже романтически вздыхало по Сталину. Да и высшее в принципе не возражало, но опасалось: слишком острая тема, интеллигенция против… да ну его вообще к лешему от греха!
Так пираты в «Острове сокровищ», плававшие под гробовым флагом на корабле Флинта, до дрожи боятся его, давно мертвого, — настолько он был страшен живой.
Английского слова «харизма» еще никто не знал, но вот парадокс: чем глубже, безнадежнее окостеневал созданный Сталиным режим, тем харизматичнее в массовом восприятии становился образ самого Сталина, тем востребованнее был миф о нем.
Потом наступила перестройка. Море неизвестной, запрещенной у нас высочайшего уровня литературы, море художественной и исторической правды хлынуло из самиздата в толстые журналы с миллионными тиражами. Мы узнали то, о чем давно уже знал весь мир.
Про ужасы раскулачивания и организованного государством смертельного голода, про разгром Красной Армии перед самой войной, про безумные шашни с Гитлером, про Катынь, про жалкую растерянность летом 41-го и еще более дорогую по последствиям эйфорию после битвы под Москвой, про разврат партийной верхушки в Ленинграде во время блокады.
Про непомерную цену Победы. Про ГУЛАГ — не просто как человекобойню, но как несущую конструкцию всей сталинской индустриальной системы, основу и источник всех его экономических достижений.
В течение некоторого времени поклонники Сталина выглядели, мягко говоря, неубедительно. Полусумасшедшие старушки с портретами «отца народов» вместо икон. Ну и еще программные документы КПРФ, но кто, скажите на милость, читает программные партийные документы?
Однако главная причина маргинализации сталинского мифа состояла не в том, что общество, промыв глаза живой водой свободы, разом прозрело, а в целенаправленной и совершенно определенной линии государства.
Линия эта была не «за» или «против» лично И.В.Сталина, он здесь вообще ни при чем. Линия была на то, что свобода лучше, чем несвобода, причем произносить эту банальную формулу вслух тогда не было необходимости в силу ее абсолютной очевидности.
Законы и президентские указы того времени — удачные или неудачные, решающие проблемы или, наоборот, создающие новые, — были направлены не на запреты, ограничение прав и ужесточение наказаний, а на расширение прав. Экономических, политических, личных.
Однако шли годы.
И вот сегодня Сталин — и в законе, и в тренде, и бренде.
Восторженные пожилые литераторы уже не удовлетворяются требованием канонизации своего кумира, но уверенно ставят его по исторической значимости на одну ступеньку со Спасителем. И, что гораздо важнее, это никого не удивляет. Ну, Спаситель так Спаситель.
Вполне респектабельного вида и молодые еще люди говорят о Сталине с почтением. Его афоризмы, его милые шутки цитируют федеральные каналы. Любое ток-шоу с его именем в заголовке обречено на высокие цифры рейтинга.
Сталин — суперстар.
В нашей стране по этому существенному критерию, критерию популярности он, как ни отвратительно это констатировать, действительно — прости меня, Господи! — не сильно уступит Христу.
Его популярность двоякая.
Внизу, в народных массах, она, как и сорок, и тридцать лет назад, имеет прежде всего протестную природу. Т.е. социальный протест, точнее, социальное возмущение принимает форму посмертного культа.
Коротко этот культурно-исторический феномен, это таинственное состояние народной души сводится к формуле:
«Сталина на вас нет!»
Понятно, что Сталин в данном случае не имеет ровным счетом ничего общего с реальным, умершим 60 лет назад диктатором, а воспринимается как воплощенная суровая справедливость. Но уж очень суровая. Налицо культ с выраженными элементами сатанизма.
Сталин — вуду. Для ненавистного начальства.
Иное дело — наверху. В верхних, разреженных слоях российской бюрократии мысль о восставшем из ада Сталине воодушевления не вызывает. У этих очень сытых, очень обеспеченных господ на лбу горит надпись «жизнь удалась». И у них нет никакого желания жить в обстановке постоянного липкого, инфарктного страха, в пространстве, надежно замкнутом по периметру железным занавесом. Нет, конечно, нет! Если речь идет о настоящем Сталине, о Сталине по полной программе.
Но вот если немножко Сталина... без крайностей, без экстремизма, без кромешного ужаса — совсем другой разговор. Потому что если вывести за рамки кровушку, расстрелы-голодоморы, то в сухом остатке мы получим нечто вполне себе симпатичное.
Ну действительно. Гайки подкручены. Кругом порядок, дисциплинка, уважение к старшим по званию. Народ про свободу и демократию не базарит, больше, чем по трое, не собирается, начальство жрет глазами. Вид при этом имеет, как положено, веселый и слегка придурковатый. Живет от зарплаты до зарплаты, единодушно одобряет и единогласно голосует. Америку ненавидит. Картина маслом.
Сталин-лайт. Для глупого народа.
Никто, из скромности, не хочет Сталина для себя. Все его желают исключительно ближнему своему. От сердца отрывают. Самое дорогое — Отца родного — не жалеют.
