С недавних пор стандартная биография телевизионщика выглядит так: историк-архивист, “Радио России”, РТР. Сейчас Сергей ведет программу “Вести + Подробности”. Истинный государственник, порой излишне эмоционален.
На информационном поле беспощаден к врагам России.
— Вы не жалеете, что оказались на ТВ? Ведь на частном телевидении было бы гораздо свободнее.
— Мы с вами прекрасно знаем цену этой свободы. Работая на государственном канале, мне ни разу не пришлось вступать в противоречия с собственными взглядами на происходящее. Именно РТР в свое время отстаивал демократические реформы, поддерживал реформаторов российского правительства, тогда как два других канала делали все, чтобы их оттуда выгнать. Канал занял очень жесткую политическую позицию в споре о том, кто будет российским президентом и из кого будет состоять Госдума последнего созыва.
— Но на РТР был и “человек, похожий на Скуратова”...
— И в период истории со Скуратовым, и по “Связьинвесту”, и на выборах в Думу, вокруг которых как раз и формировались истории о возможности терактов в Москве, мне было бы гораздо сложнее работать на так называемом независимом телевидении, чья позиция абсолютно противоречила моим взглядам на жизнь.
— Если бы вас обязали делать какой-то материал, не соответствующий вашим взглядам на жизнь, как бы вы выходили из этой ситуации?
— Не стал бы его делать. Например, я бы никогда не сделал из полковника Буданова народного героя.
— А зачем же вы кричали “Наших бьют!” после зимней Олимпиады?
— Но я же болельщик. Кричать “Россия!” на стадионе, когда наши играют в финале чемпионата мира по хоккею, мне кажется, совершенно нормально. Кричать “Судью на мыло!”, если его действия немного сомнительны, тоже не стыдно.
— Но из ваших уст вылетало столько ура-патриотических фраз... Это был заказ?
— Никакой политтехнологии здесь не было. Мне не все равно, как играют наши. Было ощущение, что наших бьют, причем бьют неспортивно. Почему канадцам дали второе “золото”? Почему дисквалифицировали наших лыжниц? Слышали бы вы, как это комментировали американские журналисты! Говорили, что русским дали медали непонятно за что. Я же не Тягачева отстаиваю...
— Зачем вы сразу после гибели генерала Лебедя дали такой жесткий материал о нем?
— Я согласен, что о мертвых либо хорошо, либо ничего. Это работает везде, кроме истории и информации. Я по профессии историк. Лебедь не художник и не поэт, не врач и не спортсмен. Он повлиял на то, как выглядит сегодня наша страна. И заблуждаться, как он на это повлиял, опасно и не нужно. Лебедь не нуждается в наших красивых речах — он такой, какой был.
— По-вашему, этика и информация несовместимы?
— Я не считаю, что мы поступили неэтично. Мы просто не дали пафос.
— Но ведь информация тогда хороша, когда запредельно экстремальна. Чернуху всегда можно подать очень красиво.
— Нужно показывать не чернуху, а драму. Ведь вся человеческая жизнь — это драма...
— Сегодняшняя власть нуждается в позитивном освещении?
— Не только власть в этом нуждается. В этом нуждаются все. Разве не интересно показывать, как люди прорываются наверх, делают свой бизнес и сохраняют достоинство?!
— Вы поклонник Путина?
— Я отношусь к нему спокойно. И всем советую. Не надо вообще ставить вопрос любви или нелюбви по отношению к сегодняшней российской власти. Да и власть не хочет, чтобы ее любили. Мне нравится, как Путин работает как менеджер — спокойно, уверенно, не спеша. Иногда я бы хотел, чтобы он что-то делал побыстрее. Но часто Путин бывает прав. Вспомните историю с перераспределением комитетов в Думе и с принятием в первом чтении Закона о земле. Мне нравится, что Путин всегда владеет материалом. Он хорошо выглядит. К 50 годам он в прекрасной физической форме. Это хорошо, что у нас такой президент. Хотя часто, бывая с Путиным в поездках по стране, вижу, что люди реагируют на него как на поп-звезду.
— Но порой в ваших комментариях как раз просматривается именно восхищение нынешней властью.
— Я вообще человек эмоциональный. Программа “Вести + Подробности” немножко отличается от других выпусков “Вестей”. Тут неизбежна личная интонация. Я профессионально занимался историей диссидентского движения. И поэтому хочу сказать: кусаться и лаяться достойно лишь тогда, когда тебя в ответ могут укусить очень больно. А когда заведомо не страшно, это выглядит как дешевое позерство. И я знаю лично тех, кто сейчас борется с властью ради своей карьеры. У них работа такая — мочить власть.
— А если вы получите компромат на высших чиновников, вы сможете его показать?
— Я знаю, что наш шеф Олег Добродеев очень брезгливо относится к компромату как к таковому.
— На РТР существует установка, как правильно показывать президента Путина?
— Нет. И знаю, что никакого разговора в Кремле о том, как нужно показывать Путина, тоже не было.
— Есть информация, что пресс-служба президента диктует телевизионщикам, что можно давать в эфир, а что — нет.
— Я очень часто общался с руководителем путинской пресс-службы Громовым. Очень часто разговоры типа “давать — не давать” могут значить только то, что просто снята неудачная картинка. Или неосторожная фраза какого-либо кремлевского чиновника может сорвать переговоры и привести к политическим потерям. На моей памяти общественно важная информация не замалчивалась из-за каких-то политических козней.
— Давайте о чем-то более веселом. Вот вас по манере ведения сравнивают со Сванидзе...
— Это весело. Мои коллеги упрекали меня, что я какое-то время раскатисто произносил букву “р” на манер Коли Сванидзе. У нас с ним дружеские отношения. Я еще как телезритель с удовольствием смотрел его программы в начале 90-х. А то, что нас сравнивают... Хоть горшком назови, только в печь не ставь. Но мне кажется, что у меня есть свой стиль. Но на мой стиль повлияли, наверное, и Парфенов, и Сорокина, и Сванидзе, конечно. У Коли борода, и у меня борода. Но у него очки, а у меня нет очков. Он седовласый брюнет, а я рыжий.
— Но рыжие у нас в стране в ответе за все, и им все время не везет.
— Рыжие — это соль земли и за ними будущее. Тех, кто этого не понял, мне очень жаль. Красивые девушки, которые работают в моей бригаде, кстати, постепенно рыжеют.
