Они всегда крайние

     Свое название застава “Нормельн” получила от прусского рыбацкого поселка Нормель, существовавшего здесь до 1945 года. Деревушку напрочь снесло советскими бомбами, которые перепахали немецкий укрепрайон Балтийской косы вдоль и поперек. А откуда появилась последняя буква “н” в названии заставы, никто и не помнит, но оно прижилось именно в таком виде. Она совершенно обычная, как и сотни других на российской границе: неизменная вышка, несколько домиков, кочегарка, сараюшки подсобного хозяйства. Отличает “Нормельн” разве что географическое положение — на самом западе страны — да отсутствие электричества. Провода сюда не протянули из-за отдаленности, и погранцам приходится уповать лишь на два стареньких дизеля, денно и нощно вырабатывающих ток. Заглохнут они — заглохнет и жизнь. В общем, настоящий “дикий запад”.
     Добраться до “Нормельна” не так-то и просто. Фактически это остров — с одной стороны граница с Польшей на Балтийской косе (на польской территории она называется Висленской), с другой — канал, через который можно перебраться в город Балтийск лишь на пароме. Когда задувают ветра и Балтика штормит, здесь можно запросто застрять на недельку-другую. Из соседей на “острове” лишь поселок в тысячу жителей, оставшийся со времен существования военного аэродрома, да два флотских мини-гарнизона. Глухомань, одним словом. Дорога по косе тоже не сахар — раздолбанная грунтовка, в песке которой колеса “уазика” зарываются по самые уши. Тридцать километров по такому “автобану” нужно пилить часа полтора. А пограничные вертолеты с недавних пор здесь не летают вовсе — эскадрилью Калининградского регионального управления ФПС сократили по причине изношенности двигателей и отсутствия средств на закупку новых машин. Случись чего... Тьфу-тьфу, не стоит каркать.
     — Нормально живем, как и везде, — невозмутимо говорит лейтенант Сергей Гаврилов, который остался сейчас за начальника заставы. — По крайней мере ни в чем недостатка ни испытываем. А то, что далеко, так у нас автотранспорт есть: “Урал”, “газон”, два “уазика”. Контрактники у моряков за сорок долларов “Запорожец” купили, ездят на нем в город, когда выходной выпадает.
     Сергею нет еще и двадцати пяти, год назад он попал на “Нормельн” после Калининградского погранинститута и доволен судьбой. А что — жилье есть, жена рядом (Ольга служит на заставе по контракту дежурным связистом), Ванька растет на свежем воздухе здоровым и крепким , служба идет нормально. Все у товарища лейтенанта в полном ажуре. Счастливое время, когда шалаш кажется раем.
     Сергей из семьи офицера-пограничника, его отец сейчас начальник кафедры в пограничном институте, вырос на границе и иной судьбы, похоже, не представлял с детства. Лейтенант он серьезный, ответственный. Заставой командует так, будто всю жизнь только этим и занимался. У такого не забалуешь. Даже жена, когда заступает на дежурство, общается с ним исключительно по-уставному: “Есть, товарищ лейтенант!”, “Так точно, товарищ лейтенант!”, “Разрешите войти, товарищ лейтенант!”.
     — По-другому на службе нельзя, — говорит Сергей. — Пограничники ведь видят, как мы общаемся с женами (у начальника заставы жена тоже контрактница) и понимают, что послаблений нет ни для кого.
     — А дома кто командует?
     Лейтенант улыбается и уклончиво уходит от ответа: “По-разному...”

     Единственный человек, которому на “Нормельне” положены послабления по службе, — трехлетний “начальник” Ваня...
     — Петров! Петров! — слышно с утра его забавное лепетание возле распахнутого окна кухни. — Дай компот, пожалуйста.
     Повар Петров (до призыва, к слову сказать, преподаватель русского языка) высовывается в окошко с кружкой: “Держи, Ванечка. Когда будем читать учиться?”. Что такое учиться читать, Ванька пока представляет слабо, вот алфавит он выучил, к тому же на заставе столько других интересных дел.
     — Папочка, давай поездим на мотоцикле, — шкандыбает он по двору за отцом.
     — Ванечка, у мотоцикла зажигание надо выставить. Сбилось зажигание — не заводится мотоцикл, — поясняет Сергей.
     Младший Гаврилов озабоченно уходит в курилку и о чем-то толкует там со своим другом, младшим сержантом Димой Дубровским. Через пять минут он уже в канцелярии.
     — Папочка, давай поездим на мотоцикле, — абсолютно спокойно повторяет он свою просьбу.
     — Ванечка, я же сказал, что нужно выставить зажигание, — отрывается лейтенант от расписания нарядов.
     Ваня деловито шарит в штанах и с чувством полного удовлетворения достает из кармана... газовую зажигалку. Вот, мол, папка, твое зажигание, я свое дело сделал, теперь твоя очередь проявить смекалку, чтобы запустить этот мотоцикл. Сергей давится от смеха и идет с сыном в кочегарку, где стоит любимое Ванино средство передвижения. После некоторых манипуляций старенький “Минск” начинает тарахтеть, но ехать не хочет, и Ваня ограничивается прогазовкой на месте — рев стоит на всю заставу. Через полчаса он уже возится со своим самокатом — пытается приладить к нему зажигалку.
     Еще Ванечка любит ходить в питомник к овчарке Рексу, на подхоз, где живут два диких кабана (мамка их потеряла, а пограничный наряд нашел эти два полосатых “арбуза”, зарывшихся в землю, и притащил на заставу), и ездить со старшиной за рыбой. Когда наряд отправляют на границу — Ваня тут как тут. Занимает место в строю на фланге и прикладывает ладонь к виску, когда отец произносит: “Приказываю заступить на охрану государственной границы...” Потом важно, стараясь не сбиться с ноги, ковыляет в строю к месту заряжания оружия. Дальше ему пока нельзя. Разве что с отцом к морю сходить, проверить, как несет службу береговой пост наблюдения, но на обратный путь силенок уже не хватает, и Ванечка садится отцу на шею.
     Рядом всегда носится Фокс — изрядно обросший и не совсем породистый фокстерьер. Тоже вольная птица. Три месяца назад он не без помощи старшины дезертировал с парома, где был изрядно бит и вовсе не кормлен. Встав на пограничное котловое довольствие, Фокс быстренько округлился в боках и первым делом прогнал с заставы всех кошек в лес. Потом принялся за крыс, которых ловко ловит по причине природной ненависти к грызунам. За неимением прочего неприятеля он принялся терроризировать Рекса: тихонько подойти к овчарке, а потом кинуться ей на шею стало для Фокса любимым развлечением, благо что собака на поводке. Это он так показывает, кто на заставе хозяин. Ванюшку Фокс тоже не очень жалует — ревнует, но терпит как сына пограничника, к которым у него теперь очень нежное отношение, не то что к морякам-шаромыжникам. А если Ваню никто не гладит по головке, то с ним и дружить можно. Сам Ваня видит в Фоксе исключительно служебную собаку и пытается научить команде “фас!”.
     ...Ну кем, скажите, станет этот мальчишка, когда вырастет? Сейчас кажется, что трудно ошибиться в ответе на этот вопрос.

     Было бы наивным полагать, что вся служба на границе — это сплошная сгущенка, сладкая и романтичная. Бед и проблем у погранцов, как говорится, выше крыши. Одна из главных — отсутствие денег. Не хватает ни на обеспечение достойных бытовых условий для пограничников и офицеров, ни на техническое обеспечение службы. Зарплата — разговор из серии “этот стон у нас песней зовется”. Денежное содержание майора в погранотряде — чуть больше трех тысяч рублей, у лейтенанта на заставе значительно меньше, рядовой получает 42 рубля в месяц. Ликвидированная эскадрилья из этой же оперы — представить границу без вертолетов просто немыслимо. А еще пограничники с ужасом ждут, когда выйдет из строя сигнализационная система — у железа и электроники свои представления о сроках эксплуатации.
     — Какие деньги — такая и служба, — услышали мы фразу из уст одного генерала в Калининграде. — Держимся пока только на энтузиазме людей и их преданности службе.
     Сегодня в погранвойсках помимо командирского умения и служебных навыков у офицеров особенно ценится умение... находить шефов. Есть у начальника отряда или заставы шефы — будут у них и стройматериалы для ремонта, и мебель для казарм, и телевизоры, и дополнительные продукты питания. Теперь нередко можно услышать фразу: “Толковый у нас командир — сразу шефов нашел. С таким жить можно”, будто именно это главное достоинство пограничного начальника. Палка-то ведь о двух концах, за подарки и любезность директоров и коммерсантов нужно чем-то платить. Что взять с границы? Рыбалка, охота, отдых в курортной погранзоне — только этой монетой могут рассчитаться “зеленые фуражки”. А за отдыхающими шефами потом нужно следить, отрывать людей от службы. Дружба дружбой, но все-таки граница рядом...
     Еще одна беда — призывники. Присылают на границу новобранцев без особого разбора, попадаются такие, что и в стройбате лопату доверить опасно...
     В день нашего приезда на заставе “Нормельн” пропал боец. Пока мы с лейтенантом Гавриловым топали по скрипучему прибрежному песку от одного поста к другому — исчез рядовой Дмитрий Микрюков. Будто испарился.
     — Осмотреть всю заставу, может, спит где-то, — с надеждой в голосе приказал офицер.
     — Товарищ лейтенант, — с обидой в голосе откликнулся дежурный, — уже все уголки обшарили.
     В вечерние сумерки ушли поисковые группы. В груди заворочалось нехорошее предчувствие, вспомнился сбежавший в прошлом году в Финляндию пограничник, который потом застрелился, окруженный полицией. Тьфу-ты... От заставы до Польши — рукой подать, и нет уже на пути никаких преград. Дежурному по комендатуре Сергей Гаврилов докладывал о ЧП совершенно убитым голосом...
     Через полчаса Микрюкова нашли. Маленький, тщедушный, весь какой-то жалкий, в общем, не военный. Он забрел в лес, упал в яму и потерял сознание, потом уснул — больших объяснений от солдата добиться не удалось. На заставу он попал в апреле и сразу начал жаловаться на давление и головные боли. Гаврилов померил ему температуру — 38, и бойца на следующее утро отправили в госпиталь. Два дня назад его привезли обратно.
     — Он подошел ко мне и заявил, что не хочет служить на заставе, — анализировал произошедшее лейтенант. — Я сказал, что многие не хотят, но служат и вполне нормально себя чувствуют. Не стал его ставить в наряд на границу, оставил на заставе, будто чувствовал.
     Сам виновник переполоха равнодушно смотрел под ноги и упорно молчал. “Может, били? Издевались?” — спросили его с глазу на глаз. “Нет”. — “А что случилось-то?” — “Хочу в отряд”, — на этой фразе красноречие Димы иссякло.
     — Да он местный, гусевский, это в области, хочет поближе к дому, — пояснили пограничники. — Еще не понимает, какая служба его ждет в отряде, на заставе-то в сто раз лучше, несмотря на наряды.
     По мнению офицеров, призывной контингент на границу пошел и впрямь сложный, прошедший через алкоголь и наркотики, слабый физически и порой абсолютно неграмотный. На том же “Нормельне” три года назад пограничники приноровились обменивать найденный на берегу янтарь, благо его после шторма можно найти на берегу немало, лесникам и рыбакам на водку. Тогда всю заставу пришлось разгонять и изымать потом все находки, даже подобранные на сувениры. Сейчас, слава богу, этой беды на заставе нет.
     — Ребята они в общем хорошие, толковые, — хвалит своих подчиненных лейтенант Гаврилов (“На недавней проверке мы в комендатуре первое место заняли!”). — Особенно когда прослужат полгода-год, пообвыкнут и чему-то научатся, но строгая дисциплина обязательна на заставе для всех и всегда. Вот если бы еще таких микрюковых было поменьше, которые не знаешь чего выкинут.
     ...Говорят, что многие пограничники, уезжая с заставы, смахивают на прощание скупую слезу. Все-таки два года службы — целая эпоха пусть тяжелой и напряженной, но настоящей мужской романтики.

     ...Леха Чеханов расхаживал по заставе этаким гоголем — в дембельском камуфляже, украшенном всякими значками и нашивками, в зеленой фуражке набекрень, пошаркивая “гражданской” походкой в щегольских кирзачах с высоким каблуком. В общем, выпендривался как мог. Ему только чемоданчика с надписью “ДМБ-2002” в руках не хватало.
     — Репетирую, — смущенно краснея, пояснил рыжий Лешка. — 3 июня домой еду, свое отслужил...
     Впрочем, помедитировать в образе дембеля ему пришлось недолго. Заботливо стряхнув пылинки с “парадки”, он повесил ее в каптерке и облачился в привычную форму одежды — скоро на дежурство. В отличие от армии служба для пограничника на заставе продолжается до самого последнего дня, и “возраст” “старика” в расчет не берется, на границу здесь ходят практически до самого увольнения. Самый почетный наряд — крайний, за сутки до дембеля. На “Нормельне” это так называемый дальний дозор, когда нужно пехом отмахать по полосе морского прибоя пятнадцать километров в одну сторону и вернуться на заставу уже по берегу залива. Восьмичасовая “прогулка” по вязкому песку не из легких, но уже стало традицией именно так прощаться с границей, и дембеля заранее упрашивают начальника заставы поставить их в наряд на дальний дозор. Не сходил в “дальний” — считай, служба напрасно прошла.
     Дембель Чеханов прикрывает глаза и мысленно представляет свой последний день на заставе. С утра уже не нужно вскакивать на службу, а можно понежиться в койке, по привычке настороженно прислушиваясь к звукам заставы (не сыграют ли “В ружье!”?). Потом неторопливо переодеться в новенький камуфляж и, никуда не торопясь, пройтись по всей территории под завистливые взгляды сослуживцев. Затем ритуальное сжигание писем в курилке, которых накопилась за два года целая груда, — больше нет надобности в их ностальгическом перечитывании в редкую свободную минуту. Скоро Леха сам увидит всех адресатов. Эх, скорее бы! Вечером повар сварганит праздничный ужин, на который будут заглядывать по мере освобождения от службы все пограничники заставы, поздравляя его, Лешку Чеханова, с долгожданным дембелем. Ночь пролетит в разговорах, а в четыре утра он запрыгнет в кузов “Урала”, чтобы успеть на первый паром, который отвезет его на “большую землю”. Аж мурашки по коже побежали от таких приятных мыслей!
     — Скучать по заставе? — улыбаясь переспрашивает Леша. Он еще до конца не может осознать, что через несколько дней уедет отсюда навсегда. — Наверно, буду. Особенно по ребятам...