Почему захлебнулись реформы?
Успехи и общая неудача. Столыпин за какие-нибудь пять лет сумел многое.
В России появилось почти 2 млн. самостоятельных крестьянских хозяйств. Производство зерновых в России к 1913 году превышало на одну треть объем производства зерновых в США, Канаде и Аргентине, вместе взятых. Экспорт зерна из России в 1912 году составил 15 млн. тонн в год. В Англию вывозили масло на сумму, вдвое превышающую стоимость всей ежегодной добычи золота в Сибири.
Особенно впечатляющие результаты были достигнуты в Сибири. За 300 лет, до 1900 года, за Урал переселились 5 млн. русских. За несколько лет реформ — 3 миллиона. Столыпин считал, что кредиты переселенцам в денежной форме легко сделают крестьянина жертвой финансовых воротил и чиновников, а то и попросту будут пропиты. Он поэтому предложил реализовать помощь в натуральной, вещественной форме. Во-первых, в зонах переселения правительство строило железные и шоссейные дороги, колодцы, водохранилища, школы, медпункты. Во-вторых, крестьянин получал помощь в виде семян, скота, инвентаря. Продавать такие вещи в Сибири было некому.
Однако в целом реформы Столыпина захлебнулись.
В тех 242 крестьянских наказах, которые собрали эсеры в 1917 году и которые легли в основу ленинского Декрета о земле в Октябре семнадцатого, общая идея — конфисковать помещичьи земли. Спасти Россию от революции столыпинская реформа не смогла.
Был ли шанс на успех? Может быть, эти реформы были неосуществимы в принципе? Так сказать, одна из попыток реализовать утопию, не столь уж редкая в истории?
Шанс на успех был. О реальности успеха говорят такие далекие друг от друга люди, как А.И.Солженицын (спустя почти век) и В.И.Ленин (современник).
В.И.Ленин писал: “Возможен ли полный успех столыпинской аграрной политики?..” И отвечал: “Да, возможен, если обстановка сложится исключительно благоприятно для Столыпина”. И далее: “В истории бывали примеры успеха подобной политики. Было бы пустой и глупой демократической фразеологией, если бы мы сказали, что в России успех такой политики невозможен”. И еще Ленин добавляет: “Такую политику провести меньшинству над большинством нелегко, но экономически не невозможно”.
Причины неудачи. На первый взгляд всему помешало убийство Столыпина.
Да, убийство лидера может остановить реформы. Таким было убийство Александра II.
Но в случае со Столыпиным все было иначе. В.Н.Коковцов, министр Столыпина и его преемник на посту премьера, в книге “Из моего прошлого” писал: “Что-то в нем оборвалось, былая уверенность в себе куда-то ушла, и сам он, видимо, чувствовал, что все кругом него, молчаливо или открыто, но настроено враждебно”.
Поэтому выстрел 1 сентября 1911 года в киевском театре, произведенный Богровым — полуэсером, полуанархокоммунистом, полуагентом охранки, — был смертельным лично для П.А.Столыпина. А вот его дело к этому времени уже погибло.
Поэтому надо искать более глубокие, чем смерть Столыпина, причины неудачи его реформы.
Первая из таких причин — позиция помещиков и всей бюрократии.
Самодержавие и его бюрократия быстро сообразили, что десять миллионов крестьян-собственников только на короткое время согласятся на опеку самодержавия и бюрократии. А далее, окрепнув экономически, они сначала овладеют местной властью (как планировал и сам Столыпин), а затем замахнутся и на всю власть. В общем, если Россия от революции и будет спасена, то нам в новой России все равно достойного места не будет. Как похожи эти рассуждения на отношение руководства КПСС к реформам!
Столыпин сам себе подготовил ловушку. Как только ему удалось опрокинуть антитеррором революцию, абсолютизм счел, что задача решена и ничего больше не нужно.
Ну хорошо, помещики и самодержавие — против. А буржуазия?
Русская буржуазия не хотела возглавить страну. Она желала ограничить самодержавие. И только.
Десятилетиями развивавшиеся в тепличных условиях “заботы об отечественном”, под зонтиком протекционизма, “севшие на иглу” государственных заказов российские промышленники и финансисты оказались неспособны не только к нормальной самостоятельной конкурентной борьбе на мировых рынках, но и к нормальному самостоятельному руководству собственной страной в условиях демократии. Отученные от экономической конкуренции, они не были готовы и к конкуренции политической.
И все же была главная, фундаментальная причина поражения Столыпина. Это — позиция русского крестьянства.
Казалось бы, что почти два миллиона новых собственников и три миллиона переселенцев могли бы стать особой политической силой. Столыпин мог бы создать из них, скажем, еще одну избирательную курию.
Но эти миллионы “новых крестьян” остались в общем лагере общины.
Столыпин, как это ни парадоксально, ошибся там же, где ошибся и Ленин.
В книге “Развитие капитализма в России” Ленин сделал вывод, что крестьянская община в России разложилась на кулаков и бедняков, и предложил РСДРП опереться на бедняков. Но в революции 1905 года — Ленин затем это признал — все крестьяне выступили как целое.
Если Ленин переоценил обособленность крестьян-бедняков, то Столыпин переоценил обособленность тех крестьян, которые уже разбогатели и хотят выйти из общины.
Почему русское крестьянство так держалось за общину?
Русский крестьянин не мог не видеть, что в новых условиях у собственного, фермерского хозяйства есть очевидная выгодность. И если он все же хотел сохранить общину, то причина не в его косности, а в глубоком народном, совершенно правильном понимании проблем окончательного преодоления феодализма.
Во-первых, играла роль вековая традиция, при которой именно община (не семья, как, скажем, в рисоводческом Китае) позволяла выжить, была и щитом, и опорой, словом, на самом деле миром.
Во-вторых, только наваливаясь миром, можно отстоять свои интересы.
В-третьих, главный вековой враг — не богатеющий своим горбом и непомерными усилиями сосед по деревенской улице, а помещик, сгусток всех обид и бед, паразит, сосущий соки из своей деревни.
И, наконец, в-четвертых, выход из прошлого — это уравнительный дележ помещичьих земель. Это справедливо по народным понятиям. Это — нормальный итог общей победы над прошлым. Расслоение будет не итогом наследия прошлого и не итогом неразберихи переходного периода, а результатом свободной рыночной конкуренции и свободных демократических выборов среди равных на старте нового общества граждан.
Вот почему крестьянская община в России имела значительно более прочные корни, чем предполагали и Столыпин, и Ленин.
В России был человек, считавший, что крестьянство будет действовать общиной, миром. Этот человек — Лев Николаевич Толстой. Он писал: “...не может существовать право одного какого-то бы ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеющего землей как собственностью. Земля — есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею”. Гениальный граф знал свой народ неизмеримо лучше и умнейшего премьер-министра правительства, и умнейшего лидера антиправительственной партии.
Реформатор всегда обречен на то, чтобы искать средний путь. Но средние бывают разные. На лекциях по статистике профессор рассказал нам такой анекдот. Лектор читал в колхозе лекцию и часто повторял: удои в среднем... урожай в среднем... доходы в среднем... Тогда из зала спросили: что означает это “в среднем”? Лектор сказал: надо сложить показатели, разделить на число слагаемых, и получится среднее. Тут встала одна доярка и сказала: “Это что же получается? На нашей ферме у Маньки пять хахалей, у Аньки — четыре, у меня — ни одного. В среднем у нас по три. Выходит, что и я — шлюха?”
Есть средняя, вычисленная искусственно. Есть средняя, действительно впитывающая наиболее перспективные аспекты и справа, и слева.
Так вот средняя Столыпина оказалась “вычисленной”. Она запоздала.
Конечно, и при такой ситуации можно было действовать. Но требовалась удесятеренная энергия власти, требовалось не одно десятилетие исключительных усилий. В самодержавном государстве такого рода линия целиком зависит от первого лица.
Но если Александр II всем своим авторитетом двигал реформу 1861 года и готов был вести ее дальше (за что справедливо и был назван Освободителем, за что и был убит), то Александр III не видел в реформах инструмент спасения трона.
Александр III умер в возрасте 49 лет от пьянства и перенапряжения (когда он на своих богатырских плечах удержал во время катастрофы поезда царский вагон и тем самым позволил всем выйти из него). Он собирался царствовать еще долго и не готовил сына к престолу. Поэтому Николай II оказался на троне без соответствующей подготовки: и теоретической, и практической.
Николай II, с его кругозором армейского полковника (пусть даже из гвардии), не смог оценить историческое значение реформ Столыпина. В то же время его менталитет, воспитание и, главное, воздействие окружения привели к тому, что интересы семьи, двора и придворных он поставил на первое место, неправильно отождествив их с судьбой монархии и трона как таковых. Он отверг единственное реальное лекарство — реформы Столыпина.
В критический период в самодержавной России именно самодержец оказался самым слабым звеном, именно он не соответствовал тем требованиям, которые к нему предъявила история. Именно лично из-за царя запаздывание с реформами превратилось в опоздание, а тяжелейшая болезнь стала неизлечимой. Если бы искать определение этому царю, то я бы назвал Николая II Могильщиком (имея в виду монархию) и Самоубийцей (имея в виду свою семью и себя).
Ученики. Ученик — это не только тот, кто подражает, ученик — тот, кто извлекает уроки из неудач учителя. Так получилось, что главными учениками Столыпина стали Ленин и Сталин.
И не только в том, что они восприняли идею Столыпина о грандиозном вмешательстве государства в экономическую жизнь страны.
И не только в том, что они взяли у Столыпина идею масштабного полицейского насилия над страной.
И не только в том, что они обобщили урок Столыпина с военно-полевыми судами, с виселицами, с расстрелами.
Самый главный урок касался общины.
Ленин больше кого-либо понял и замысел, и цели реформы Столыпина. Она — без преувеличения — приводила его в ужас. Паникой веет от статей Ленина тех лет.
Это и понятно. Ленин, конечно, знал, что в ходе крестьянских восстаний на троне не раз оказывались новые цари. Но если крестьяне готовы доверить власть кому-то, то почему этим кем-то не может оказаться партия рабочих? Так появился план Ленина — взять власть партией рабочих в ходе крестьянской революции.
И вот теперь этот план из-за реформы Столыпина оказался под угрозой. Ленин писал: “Что если, несмотря на борьбу масс, столыпинская политика продолжится долго?.. тогда аграрный строй России стал бы вполне буржуазным”, тогда крестьянская революция отпадает.
Ленин был трезвый политик и понимал, что в следующий раз вопрос о взятии им власти может возникнуть только через десятки лет — уже в ходе пролетарской революции (которая сама по себе в России на повестке дня не стояла даже отдаленно). И Ленин должен будет сделать для себя вывод типа того, который сформулировал великий комбинатор Остап Бендер: “Революционера из меня не получилось, пора переквалифицироваться в заурядного социал-демократического оппозиционера”. Но депутатская суета задних рядов парламента никак не могла удовлетворить личность ленинского типа. Поэтому столыпинская реформа означала для Ленина крах дела всей жизни.
К счастью для Ленина, опасность столыпинских реформ для революции он преувеличил. Почему?
Ленин, с его узко-классовым подходом, реформу 1861 года считал вариантом прусского, помещичьего пути. И столыпинские реформы он записал в “прусские”. Поэтому для Ленина полной неожиданностью стал конфликт Столыпина с самодержавием. Но когда отказ царизма от столыпинской реформы стал фактом, Ленин этим подарком судьбы воспользовался сполна.
Он немедленно пересмотрел всю аграрную программу. Если община против Столыпина — значит, надо ориентироваться на общину. Ленин принял все, чего хотели крестьяне. Урок Столыпина, недооценивший силу крестьянской общины России, Ленин учел — и власть оказалась в его руках.
Другим лидером, также учитывавшим опыт Столыпина, был Сталин.
Сталин рассуждал логично. Россию как державу в ХХ веке может спасти только индустриализация. Деньги на индустриализацию может дать только деревня.
Но если богатеющий в ходе нэпа крестьянин не хочет поддержать сталинский вариант сверхиндустриализации? Если он не будет тяготеть к диктатуре пролетариата? Что делать?
Опыт Столыпина показывал, что альтернативой фермерству стала крестьянская община. Может, стоит ею воспользоваться и сейчас? Раз большинство крестьян тяготеет к общине — пусть они в ней остаются. Надо только ее сделать насосом для перекачки всех ресурсов советскому государству, армии и, главное, индустрии. Для этого община должна принять форму колхоза. Идея “община — колхоз” могла появиться именно в ходе анализа причин неудач столыпинской реформы.
И еще об учениках Столыпина. Уже в наше время. Сама революция 1989—1991 годов, свержение советской власти и КПСС, была осуществлена совершенно “общинно”, объединением всех сил народа. А вот после нее союз реформаторской части бюрократии КПСС и новых русских навязал стране внешне столыпинский курс с опорой на богатеющих, на “сильнейших”, как говорил Столыпин.
Но второй раз история повторяется только в виде фарса. Десятилетие наших реформ было только видимостью заботы о якобы сильнейших. У Столыпина сильнейший — это тот, кто трудится на земле, наращивает производство. А у нас “сильнейшими” стали финансовые олигархи, экспортеры нефти и газа, победители предвыборных махинаций. Это какие-то, обитающие вне сферы реальной экономики и реального производства имитаторы сильнейших — ряженые, надевшие маску сильных. Они не только о стране, они о себе не в состоянии позаботиться. При первых же заморозках они вянут. При первом же достаточно сильном ветре их вырывает с корнем, и они несутся по свету как перекати-поле.
Самому Столыпину в начале ХХ века курс на “сильнейших” не удался, и предотвратить революцию он не смог. Удастся ли взявшимся сейчас в России за реформы бюрократам и олигархам перейти к действительно столыпинской действенной заботе о действительно сильнейших, способных поднять Россию и спасти ее от нового глобального кризиса, — покажет время.
