Все еще не забыли, как в границах Садового кольца стерли память о советском прошлом. Будто не было на дворе октября 1917 года и Ленина, “выдающихся деятелей коммунистической партии”, “пламенных революционеров” и “борцов за народное дело”. Ушли в прошлое улица 25 Октября и проезд Сапунова, вернулись Никольская и Ветошный. Ленинская стала Саратовской, Кирова — Мясницкой, Кропоткинская — Пречистенкой…
Исчезло при этом несколько светлых имен, попавших в топонимику Москвы после идеологических кампаний партии. Правительство Сталина в 1937 году с государственным размахом отметило вопреки традициям столетие со дня гибели поэта. Большую Дмитровку и Страстную назвали тогда Пушкинскими, появилась в городе Пушкинская набережная...
Любая операция, в том числе в области топонимики, связана с эмоциями и расходами. Нужны деньги, чтобы переменить уличные фонари, переоформить документы, поставить новые штампы в паспортах и так далее. Это — не только расходы, но и чувства. Возникает ностальгия. “Верните Метростроевскую, — требует пенсионер, — я на ней родился и полжизни прожил, и мне нет дела до того, как она называлась при моих прадедах, тем более что и жили они тогда в другом городе”. Нежелание перемен возникает, особенно когда речь заходит об именах почитаемых. Приводится такой довод: “Это верно. Историю надо помнить. Но ведь улица Пушкина, ставшая Большой Дмитровкой, — это тоже часть чьей-то истории, чьей-то жизни. Почему от этой части нужно с легким сердцем отказываться?”
Ссылку на историю делают и сторонники возрождения старинных названий, и яростные противники новаций. Пока что консерваторы побеждают в этом споре. Их поддерживает правительство Москвы, не сразу пришедшее в себя после революционной акции 94-го, когда почти 150 проездам вернули исконные названия. С тех пор прошло восемь лет.
Неужели и дальше нам ездить в метро имени В.И.Ленина, входить на станцию “Библиотека имени В.И.Ленина”? Так и будем жить на улице 10–летия Октября, проспекте 40-летия Октября, улице 50-летия Октября, проспекте 60-летия Октября, Октябрьской улице, в Октябрьском переулке, Октябрьском проезде?
За пределами центра все, как было при советской власти. Есть улица Ганецкого, того, кто переправлял в кассу партии деньги из Германии. Есть улица Шверника, соратника Сталина. Ярко горит созвездие имен вождей братских партий — Саморы Машела, Саляма Адиля, Луиджи Лонго... В русском сознании эти слова ничего не значат. Как без ошибки произнести имя и фамилию Амилкара Кабрала? Это так же трудно, как сказать: “Карл у Клары украл кораллы”.
Кто перекрыл кислород комиссии, которая вернула Москве исконные названия? Была когда-то песня, исполняемая по радио хором с оркестром: На дубу зеленом, да над тем простором Два сокола ясных вели разговоры. А соколов этих люди все узнали, Первый сокол — Ленин, второй сокол — Сталин.
В наши дни за переименование улиц, за монументы не отвечает глава государства. Это Ленин приказал сломать памятники “царям и их слугам”, стереть названия, связанные с именами “угнетателей”, святых, увековечить революционеров. При нем Алексеевские заменили Коммунистическими, Старую Басманную окрестили именем Карла Маркса. Топонимика стала частью коммунистической идеологии, пропаганды и агитации. При Ленине появились застава Ильича, Тулинская и Ульяновская, названные в честь отчества, псевдонима и фамилии здравствовавшего вождя. Подобным примерам нет конца. Сталин распорядился назвать построенное в 1935 году московское метро именем “товарища и друга” Кагановича, отвечавшего за строительство первых линий. При “гениальном вожде” топонимика понесла такой же ущерб, как памятники Москвы. А после очередного раунда борьбы за власть метро имени Л.М.Кагановича Хрущев назвал именем В.И.Ленина, которым клялся, чтобы укрепить свое положение. Кто сегодня в Москве делает политику в топонимике? Первый сокол — Петров. Второй сокол — Гаев.
Заместитель мэра в правительстве Москвы Петров Анатолий Валентинович возглавляет московскую городскую межведомственную комиссию по наименованию улиц. Он не хочет “перечеркивать историю”, не желает быть Иваном, не помнящим родства.
“Решая вопрос о наименовании улицы, мы делаем это с точки зрения истории, а не исходя из сиюминутной политической конъюнктуры… Многим улицам мы вернули старые, дореволюционные названия. С одной стороны, это правильно, что вспомнили историю города. Но, с другой стороны, перечеркнули историю недавних лет…
Много обращений было с предложением переименовать станцию метро “Войковская”. Мол, Войков — это реакционер, душитель, вешатель, каких только ярлыков ему не присваивают. Но комиссия считает, это тоже история. А к истории надо относиться крайне осторожно”.
В унисон звучат слова Дмитрия Владимировича Гаева, начальника Московского метрополитена имени В.И.Ленина. По “горячей линии” недавно между ним и москвичами произошел такой диалог по поводу названия вверенной ему железной дороги.
— Почему Московский метрополитен до сих пор носит имя Ленина? Он ведь метро не строил. Будут ли другие названия, например, имени нынешнего директора?
— Это дело наживное. Были имени Кагановича, имени Сталина. Завтра, может, и имени Гаева станем. Главное звание Московского метрополитена не меняется. К тому же у нас в столице есть Ленинский проспект. Но это не значит, что именно господин Ульянов строил эту дорогу.
— Это все дела коммунистические. А вы член КПРФ?
— Упаси господь! Но я считаю, плох тот Иван, который родства не помнит.
Никогда метро имени Сталина не было. Да, “в столице есть Ленинский проспект”. И станция “Ленинский проспект”. К слову сказать, “господин Ульянов” поддержал идею развития Москвы в сторону Юго-Запада, откуда дуют господствующие ветры, стало быть, имеет некоторое отношение к проспекту. Трудно будет возразить, если за доблестный труд метрополитен назовут в перспективе именем Д.В.Гаева, дай-то бог. Но доподлинно известно, В.И.Ленин к московскому метро не имел никакого отношения, о чем правильно напомнили начальнику. В этом названии проявился “волюнтаризм” Хрущева, за который ему пришлось уйти с позором на покой.
Прав Гаев, плох тот Иван, который своего родства не помнит. Хорошо, что Дмитрий Владимирович роднится с вернувшимся из эмиграции в “пломбированном вагоне” Войковым, с Лениным, “господином Ульяновым”, хотя от КПРФ открещивается. Но зачем навязывать родство с основателем КПСС миллионам пассажиров?
И Гаев, и Петров постоянно ссылаются на историю, которую комиссия под руководством последнего товарища в обиду не дает. Хочу только знать, кто ее “перечеркивал”? Да, Большой Дмитровке вернули старинное название. Однако имя Александра Сергеевича сохранилось за Пушкинской площадью, где стоит монумент. И в Питере, к слову сказать, вернули название Царскому Селу.
Гаев и Петров представляют, как мне показалось, историю, озаренную одним красным цветом, прямой, как генеральная линия партии. Но существовали белый цвет, отклонения от заданной линии, за которые люди расплачивались жизнью. Я не ратую, чтобы в топонимике отразили имена белых военачальников Деникина, Колчака, Врангеля, стертых в лагерную пыль вождей революции Зиновьева и Каменева, Льва Давидовича, которому агент Сталина проломил ледорубом буйную голову. Хочу только сказать еще раз: в изуродованной топонимике за пределами центра доминирует красный цвет, почитают канонизированных партией святых.
История, на которую ссылаются Гаев и Петров, имеет отношение разве что к “Краткому курсу истории ВКП(б)”. Вот там, на 269-й странице, как и в названии проездов и станции метро, помянут большевистский комиссар, в молодости покушавшийся на генерала: “7 июня 1927 года в Варшаве русским белогвардейцем, состоявшим в польском подданстве, был убит посол СССР т. Войков”. Не душитель он и не вешатель, как иронизирует Петров, а один из цареубийц, добывавший как “продовольственный комиссар” серную кислоту, чтобы скрыть следы расправы над Романовыми. Войков — “наша история”?! Это наш несмываемый позор, в учебниках его называть надо, но зачем на фасадах домов Войковской улицы, пяти Войковских проездов, станции метро “Войковская”? Наконец, почему “т. Войкову” оказана такая высокая честь, а сброшенный с его участием в шахту президент Российской академии наук Константин Романов и поэт “К.Р.” нигде на улицах не значится? Театральный музей благодаря этому великому князю получил государственный статус еще до революции.
Как много сделали для Москвы Морозов, Мамонтов, Шаляпин, Рахманинов, Бердяев, профессор Цветаев! Все они москвичи, но никого нет в названиях московских улиц. Да и не обязательно это, топонимика не святцы. Но очистить фасады города, освободить от обязанности произносить и писать каждодневно Марксистскую улицу, Партийный переулок, Юных Ленинцев, Третий Интернационал... Сколько можно?
Спросите у москвичей, хотят ли они жить на улице имени Халтурина, взорвавшего бомбу в Зимнем дворце, не расставаться с именем Свердлова, успевшего за короткую жизнь пролить море крови, — вряд ли они попросят “не перечеркивать историю”.
Сегодня в городе две топонимики. Одна — в пределах Садового кольца — возрождена. Автор ее — народ и время. Государева власть не вторгалась, как правило, в творческий процесс. Не царское это дело. Однажды богомольный Алексей Михайлович по пути в Новодевичий монастырь на поклон к Пречистой заметил, что едет по Чертольской. Переименовал ее в Пречистенку. Спустя века гласный Думы Лямин предложил Воскресенскую площадь, где проходили митинги в дни Февральской революции, назвать площадью Революции.
А то, что произошло с улицами Москвы после 1917 года, не имеет аналогов в современном мире. За пределами центра все не так, ребята...
Под землей такая же картина. Светом марксизма-ленинизма, огнем революции ярко горят “Марксистская”, “Площадь Ильича”, “Октябрьская”, “Добрынинская”, “Улица Подбельского”. А такой улицы больше нет! Нет библиотеки имени В.И.Ленина, нет Кропоткинской, но станции с такими названиями есть. Хотелось бы получить по этому поводу разъяснение шефа комиссии по наименованию улиц.
А Дмитрию Владимировичу Гаеву напомню персонально вот о чем. У вас в руках не просто станции, а памятники архитектуры и истории. Иначе бы их не посещали после Кремля интуристы. Но как хранятся эти памятники? Рядом с моим домом “Киевская” первой линии. За нее архитектор Чечулин получил Сталинскую премию первой степени. Что от ее красоты осталось? “Много поразительного орнаментального мастерства автор проявил в ковровом узоре станционного пола, составленного из мраморной мозаики. Этот первый опыт использования мраморных отходов для изготовления мраморных плит блестяще себя оправдал как с декоративно-эстетической стороны, так и с точки зрения эксплуатационной и экономической”. Так писали прежде о “Киевской”. Где тот ковровый узор, что, отходов мрамора больше нет? Ну ладно, камни затаптывают миллионы пассажиров, трудно ухаживать за ковром. Но по потолку никто не ходит! Что там?
“Существенным достижением здесь является освещение, — читаю в старом альбоме лучших станций. — Автор нашел архитектурную форму, органически связанную с освещением, введя в плиту перекрытия систему сферических чаш, которые служат отражателями для подвешенных к каждой из чаш светильников”. Таких чаш под потолком 150, они тянутся в три ряда над залом. Чаши никуда не делись. Но где 150 конусообразных люстр из бронзы и стекла? На их месте голые неоновые рожки, подвешенные вместо люстр.
Другой великий мастер создал станцию “Серпуховскую”-кольцевую, ныне “Добрынинскую”. О ней Вознесенский писал: “Архитектор Леонид Павлов, прежде чем нарисовать станцию, провел ночь с церковью Покрова на Нерли — самой женственной жемчужиной русской архитектуры. Приехав в Москву, он за один вечер нарисовал проект станции”. И залил подземный зал розовым светом, каким горела под утро чудо-церковь. Где тот розовый свет, хрустальные вазы, в которых горели огни? Что на их месте? Кривые, торчащие в разные стороны все те же неоновые трубки. Их воткнули на место исчезнувших светильников. И это лучшее в мире метро?
Исчезнувшие бронза, хрусталь, стекло — не просто светильники, это, как вы выражаетесь, “наша история”, памятники минувшей эпохи, за что партии и сегодня спасибо можно сказать. Строители первых линий оставили в наследство станции-музеи, где многого больше нет. Вот что нужно беречь, а не названия “Войковская” и “Библиотека имени В.И.Ленина”.
