— До 2009 г. наше учреждение было домом престарелых, — рассказывает замдиректора ПНИ Дмитрий Панин, — в один день его перепрофилировали под психоневрологию. С тем же коллективом, который прежде никогда не имел дела с таким контингентом. К нам приезжают профессора и доценты, читают лекции. Учимся на ходу.
Вот по коридору корпуса Б нам навстречу идет высокий, благообразного вида старик, ростом под два метра. Вполне респектабельный, с аккуратно подстриженной седой бородой: ни дать ни взять обычный московский пенсионер.
— Сколько вам лет? — спрашивает его по имени-отчеству медсестра.
— 888! — бодро отвечает тот.
Такой здесь контингент. На реабилитацию в Звенигородский ПНИ направляются больные с диагнозами «шизофрения», «паранойя», «органичное поражение головного мозга», «умственная отсталость». Кому-то слышатся голоса, которые им приказывают что-то сделать, — и они это непременно сделают, если их вовремя не остановить. Некоторые не контролируют прием пищи — могут есть и есть. Не приведи господь…
Больше 60% с психическими диагнозами сюда поступают из детских домов. Остальные пациенты — из психбольниц, института Сербского, в том числе с тяжкими уголовными статьями.
— Обратите внимание, — предлагает старшая медсестра, — на этажах вывешен график курения, раз в два часа, в отведенном месте. Он касается в том числе и персонала интерната. Сигареты выдаем строго по расписанию.
Оказывается, даже с курением тут целая история. На каждого недееспособного курильщика, которым сигареты покупают санитары, заведен отдельный журнал, где фиксируется, когда и по какой цене приобретен табак, сколько сигарет проживающему выдано за день. В общем, все как в аптеке.
Ограничения связаны с тем, что, в силу своего состояния, некоторые способны выкурить целый блок за 2–3 часа, не ведают, что творят…
■ ■ ■
Вместе с Дмитрием Паниным, руководителем Звенигородского управления соцзащиты населения Ириной Удаловой и группой медработников поднимаемся на 2-й этаж корпуса Б. Здесь 16 колясочников, 25 лежачих, 23 человека с тяжелыми поражениями нервной системы — у них атрофированы нижние конечности, они даже не в состоянии зафиксироваться в инвалидной коляске. В самом корпусе завершился евроремонт, много света, воздуха, в холлах новые ковры, кресла и диваны. По части уюта и удобств корпус может поспорить со многими платными московскими клиниками.
Тем тяжелее на фоне этого блеска видеть людей, которые не говорят и не шевелятся. Им каждое утро чистят зубы, кормят с ложечки по 6 раз в день, стригут ногти, раз в неделю купают и меняют белье. При такой нагрузке здесь рады помощи добровольцев, на всех проживающих рук не хватает.
Мне рассказывают, что договор о «взаимодружбе» между ПНИ и благотворительным фондом «Милосердие» был заключен в 2010 г., хотя никакими законами такие тесные контакты с общественными структурами не регламентированы. «Взаимодружба» кончилась, когда в СМИ стали появляться «скандальные разоблачения», одно серьезнее другого.
В результате в минувшем году в ПНИ побывало 16 проверяющих комиссий: из прокуратуры, следственного комитета, Росздравнадзора, регионального минсоцзащиты населения, Общественной палаты РФ, Комиссии по правам человека... Впрочем, никакой «запредельной жестокости» они не выявили.
— Мы не считаем, что там все идеально, — признается Ирина Фаевская, министр соцзащиты населения Подмосковья. — Но ситуация постоянно контролируется, меняется к лучшему. В прошлом году там сменились три директора, сегодня интернат возглавляет Сергей Овдин, из Егорьевского ПНИ, лучшего в области. Он сумел укрепить дисциплину, создать деловой климат. Только про изменения в лучшую сторону не пишут, ищут сенсации.
При новом руководителе изменился статус обитателей интерната, они стали именоваться не клиентами, как раньше, а проживающими. Казалось бы, что в данном случае означает слово? Ведь от перемены мест слагаемых сумма не изменяется. Но атмосфера в учреждении действительно стала более теплой, домашней.
Внутри штатного расписания увеличилось количество соцработников — с 2 до 10, внимание недееспособным проживающим уделяется значительно больше. В тренажерном зале появились бильярдный и теннисные столы, а вместе с ними и чемпионаты на кубок интерната. Каждый стремится сразиться с директором и его замом — и обязательно победить. И… побеждают!
В коридорах, из комнат дежурных, убрали телевизоры и диваны, чтоб те чаще ходили по палатам, следили за порядком, а не увлекались футбольными баталиями.
Все эти мелочи жизни медленно, но уверенно создают иной климат в коллективе.
■ ■ ■
В Звенигородском ПНИ — государственном учреждении, входящем в систему минсоцзащиты населений МО, — два реабилитационных корпуса, А и Б, 418 проживающих, которые, в зависимости от диагноза, поделены на разные категории. 9 отделений милосердия по 25 человек — самые тяжелобольные. Среди подмосковных ПНИ это самая крупная группа, за которой необходим особый уход. Еще в интернате отделение социально-трудовой реабилитации (60 человек), социальной коррекции.
Идем в корпус А, о котором написано немало зловещих статей. Начиная об «ужасных условиях для проживания» (корпус действительно старый) и заканчивая таинственной металлической дверью карцера, за которой, наподобие «Железной маски» Александра Дюма, дирекция ПНИ томит неугодных и провинившихся.
Большинство проживающих, несмотря на психические расстройства, весьма благожелательны, обступают новичка, тянутся пожать руку, сообщить о какой-то своей радости.
— А я сегодня в магазин с санитаркой ходил! — гордо докладывает один проживающий, лет 50. — Там видел…
— А я снег во дворе разбрасывал, вот так! — перебивает его другой, тоже далеко не подросткового возраста.
— Они же никогда родительской ласки не знали, — вздыхает Дмитрий Панин. — Дом малютки — дом ребенка — детский дом — ПНИ, вся биография. Их нужно подбадривать. Мне постоянно звонят с мобильников. Кто-то кошку покормил, кто-то еще чего-то сделал…
Замдиректора, что называется, здесь свой. Каждого знает по имени, хвалит за хорошее поведение, дружелюбно похлопывает по плечу. Впрочем, как и заведующая Звенигородским отделом соцзащиты населения Ирина Удалова. В интернате она бывает не реже раза в неделю и тоже со всеми перезнакомилась.
После многочисленных проверяющих комиссий карцера (как ни странно, к огорчению проживающих) уже нет. Со слов сотрудников интерната, в эту комнату временно помещали тех, кто находился под приступом немотивированной агрессии или в попытке суицида. Приступы снимали медикаментозными методами — человек возвращался в палату. Все это разрешалось законом, никакой «инициативы» со стороны персонала.
Ну так вот, теперь в случаях ЧП необходимо вызывать «скорую помощь», отправлять проживающего в психиатрическую больницу.
— Весь этаж, бывает, собирается, если кого-то увозят в психбольницу, — поясняет Панин. — Просят оставить, говорят, что он хороший, что приступ пройдет. Мы и сами знаем, что хороший, но просто обязаны его изолировать.
Теперь об «ужасных условиях корпуса А». Да, здесь, в отличие от соседнего здания, нет широких окон с европакетами, красивых пледов и кожаных диванов. Обшарпанные стены коридора, пятнами зияющий линолеум в палатах — все это выглядит мрачновато по сравнению с корпусом Б. Капитальный ремонт — в ближайшей перспективе. Пока марафет собственными руками наводят сами проживающие — они дееспособные и, по заверению дирекции, «всегда рвутся в чем-то участвовать».
Рабочих рук в интернате не хватает, и вполне дееспособные жильцы по закону могут устраиваться здесь дворниками, уборщиками и на другие должности. Соответственно, получая официальную зарплату. Это еще и трудовая терапия, которая способствует лечебной.
Заходим в одну из палат: две кровати, большой, под потолок, холодильник, телевизор, микроволновка. Все это хозяйство явно не государственная собственность.
— Я купил, за свои деньги! — радостно сообщает проживающий, назовем его Федором. — Работаю дворником уже 15 лет, скопил деньги.
— А как сюда попал? — спрашиваю его.
— После яхромского детдома,— отвечает он. — Мамка меня сразу отдала в дом малютки, потом дом ребенка, потом детдом — и вот я уже 15 лет в интернате…
По большому счету, Федор мог бы жить «на гражданке» самостоятельно. Он работящий, умеет читать и писать, знает, сколько на счету денег, знает им цену. Если работает дворником здесь, то почему не может убирать подъезд обычного жилого дома? По жестам и выражению лица видно, что у него «проблемы». Но он в состоянии самостоятельно работать, собирает деньги, чтобы жениться, обзавестись семьей. Есть у таких шанс вырваться на волю, так сказать, в свободное плавание?
— Практически очень маленький, — отвечает Ирина Удалова. — Только если их заберут родители, которые от них когда-то отказались. Но такое бывает крайне редко. А просто их выписать в никуда мы не имеем права.
Спрашиваю, почему администрация интерната упорно, как сообщают СМИ, не желает признавать дееспособными тех проживающих, которые поправили и укрепили свою психику? Судя по публикациям, таких в ПНИ немало. Но за последние три года в Звенигороде недееспособными было признано 15 человек. А так, чтобы наоборот, дееспособными — ни одного. Есть место для фантазий и домыслов.
— Недееспособными, как и дееспособными, признаем не мы, а судебные органы — на основе экспертизы независимых психиатров, — отвечает замдиректора. — Мы только готовим документы на таких кандидатов. Сами суды неохотно признают дееспособность. Заключения экспертов составляются таким образом, что суд не уверен: выздоровел пациент или нет? Шизофрения, как и любое другое психическое расстройство, сложная болезнь, скорее всего, суды не хотят брать на себя ответственность. Сейчас мы готовим документы на признание дееспособности трех наших проживающих. Чем завершится эта история, не знаю.
■ ■ ■
Улучшение условий содержания, надлежащий уход за проживающими в таких скорбных учреждениях вряд ли был бы возможен без общественного контроля. Нам всем, общими усилиями, удалось снять с них гриф секретности, ведь в советское время вход на такие объекты был категорически запрещен. Любая проверка, пускай и с пристрастием, в конечном итоге дает положительный результат. Это касается и Звенигородского ПНИ.
Свой пост на днях оставила зам. по медицинской части. Коренным образом обновился попечительский совет учреждения. Раньше в его составе было 4 члена, двое из которых являлись сотрудниками. По закону это не запрещалось, но «глас народа» подозревал, что администрация контролирует сама себя. Сегодня в совете 9 членов — представителей бизнеса, общественных организаций. Уже найден спонсор на строительство дорожек на территории интерната, беседок. Из «забытья» подняты две большие теплицы, впервые за много лет (!) нынешней весной в них высадят рассаду — ее на собственных подоконниках взращивали сами проживающие.
Наверное, рано или поздно эти события свершились бы в эволюционном порядке. Для этого совсем не обязательно сравнивать ПНИ с Гуантанамо, стращать публику «отвратительным беззаконием». Согласитесь, в светской жизни, где все при галстуках и в трезвом рассудке, их бывает куда как больше и отвратительнее.
Контракт с волонтерами, группой милосердия «Преображение», в феврале нынешнего года решено продлить. Закупориться интернату от внешнего мира, во-первых, никто не позволит. А во-вторых, зачем давать повод к новым, еще пущим страшилкам в свой адрес?
— Ситуация в ПНИ становится лучше, — признались «МК» сестры милосердия, когда мы их повстречали в интернате в одной из палат.
Может, начинается новая эра милосердия — проверяй, но доверяй?!
