— Я показухи не люблю, — сказала председатель ОНК Московской области Евгения Морозова. — Поедем без предупреждения.
Вот так мы свалились на голову администрации ФБУ ИЗ 50/12.
Раньше это была Крюковская колония общего режима, крупное исправительное учреждение тысячи на две человек, которое в период Великой Отечественной выполняло даже военные заказы. Со станции Крюково на территорию заходили две железнодорожные ветки.
Сейчас здесь располагается СИЗО №12: «три корпуса, 81 камера, 10 карцеров и 14 прогулочных дворов» (цитирую по справке, предоставленной администрацией). Максимально в нем могут находиться 342 человека.
Территория, конечно, очень большая. Часть зданий — еще дореволюционной постройки, они пойдут под снос, и тут появятся более современные, по-русски сказать, корпуса, а тут их называют «отряды».
— Сейчас мы живет по нормативам 4,4 квадратных метра на человека, — говорит начальник СИЗО Дмитрий Конарев. — А вот перейдем на европейские стандарты — 7 метров на человека — да, придется строить…
...Обход СИЗО начинается с комнаты приема передач. Это еще по эту сторону колючки. Комната небольшая, и мы — два человека от ОНК, два корреспондента и три представителя администрации — наполняем ее почти полностью. Но, что странно, очереди из несчастных теток с сумками нет. Только две женщины, сидящие за столом, удивленно поднимают на нас глаза.
А, собственно, очереди тут и неоткуда взяться. Тут есть терминал, через который можно заказать передачу, и второй — для пополнения счета заключенного, чтобы он сам мог сделать себе заказ. В камере у каждого есть прейскурант. То есть вся процедура может занять не так много времени. При этом стены комнаты плотно завешаны необходимой информацией — что можно, что нельзя, с какого числа сливочное масло не принимают, с какого — сырокопченую колбасу да куда обращаться, если что не так. Тут же на стене — координаты ОНК. А довершает картину стоящий на подоконнике телефон, с которого можно позвонить самому начальнику СИЗО. Европа...
* * *
…Решетчатые двери клацают за спиной очень неприятно. Не знаю, как к этому можно привыкнуть. Всё, паспорта сданы, назад пути нет. Наш маршрут: комнаты для длительных свиданий — пекарня — карцер — отряд хозобслуги.
К внешнему виду комнат для свиданий я оказалась не готова. Это были двухкомнатные номера с плитой, холодильником и посудой. О неволе напоминали только решетки на окне. Предназначены они для заключенных из отряда хозобслуги: тех, кто остались отбывать тут срок и работают электриками, пекарями, поварами.
Я прикинула, сколько бы такой номер стоил в гостинице. То есть свидание должно было обходиться в круглую сумму... В одном из номеров как раз жила семья — мужчина-заключенный, его жена и маленькая девочка. Когда мы, постучавшись, открыли дверь, жена варила суп, девочка грызла палец, а муж, ойкнув, исчез в комнате, чтобы натянуть рубашку.
— Сколько они за это платят? — спросила я Евгению Морозову.
— И сколько вы за проживание платите? — спросила она.
— Нисколько, — удивленно сказал мужчина.
Я тоже удивилась, но вопрос мой был не праздный. До этого я встречалась с гостиницей для длительных свиданий в Оренбургской области, и это было страшно. Женщины приезжали в ту туберкулезную зону сильно издалека, уже потратив деньги на дорогу и продукты. Я своим глазами видела, как они платят в кассу 700 рублей за койку в тюремной гостинице для свиданий. Но, чтобы получить это свидание, им надо было… купить у администрации за 500 рублей изделие местного умельца-зэка: картину, выложенную камешками...
* * *
Пока мы идем по территории, я пытаюсь выяснить у начальника отдела СИЗО УФСИН по Московской области Григория Колесова, зачем им ОНК. Посторонние люди, лишняя проверка, чужие глаза. Вынесут сор из избы, ищи его потом…
— Мы сами заинтересованы в открытости, — говорит он. — Открытость позволяет своевременно показать проблему, а не дожидаться, когда будет взрыв. Случись что — это начальник учреждения будет отвечать за сотрудников. Так что лучше сразу разобраться.
— Свежий взгляд — вещь полезная, и надо нормально реагировать на критику, — согласен с ним Дмитрий Конарев.
— Задача ОНК — проверка условий содержания. Но мы сюда приходим не для того, чтобы что-то откопать, — говорит Евгения Морозова. — А чтобы собрать информацию, проанализировать ее и понять, в чем проблема, что надо менять, где мы можем сотрудничать. ФСИН была долго один на один со своими проблемами. А работать тут непросто! И проблем ФСИН долго никто не знал. И чем больше мы будем о них говорить, тем меньше их будет. Тут вопросы и трудового законодательства, и зарплаты. Сотрудник должен бояться потерять работу. Тогда не будет ни заноса наркотиков на территорию, ни насилия по отношению к заключенным и подследственным. А тут же работают люди подневольные. Они сами мало что могут поменять...
…Я смотрю, как на уровне второго этажа по крыше размеренно ходит женщина, которая внимательно смотрит куда-то вниз. Там внизу — прогулка. Прогулочные дворики похожи на зарешеченные со всех сторон коробки. И функция женщины в форме — на протяжении часа «пресекать недозволенные межкамерные контакты».
Евгения Морозова рассказывает, что когда она сюда приехала первый раз, камеры выглядели лучше, чем комнаты администрации: облупленные, обшарпанные. А сам начальник говорит, что он, когда сюда поступил, то начал все перекрашивать в более светлые цвета, а то все было синим и зеленым.
Еще одна из внедренных новинок: видеорегистраторы на груди у сотрудников, которые записывают и фиксируют все действия. Это в том числе мера борьбы с правонарушениями со стороны сотрудников.
— Их ежедневно перед работой проверяет психолог, — говорит начальник СИЗО, — потому что — большое напряжение, постоянная готовность к агрессии, оружие…
Кроме того, на территории выстроен новенький храм, а недавно появились и молельные комнаты для мусульман. По словам сотрудников администрации, сейчас в СИЗО очень много южан, едва ли не половина. Задержаны они преимущественно за наркотики плюс грабежи, что тоже может быть связано с наркотиками.
— В области 4—6 млн мигрантов, — комментирует Колесов. — Регистрации у них нет. Под подписку такого человека не отпустишь, под домашним арестом тоже не оставишь, поэтому СИЗО заполнены мигрантами. У многих ни родных, ни близких, в силу обстоятельств они начали здесь употреблять наркотики. Там такой комплекс проблем! А миграционной политики в области нет вообще!..
* * *
...Мы идем к карцерам. Снова решетки, тяжелые двери, «ключ на два оборота». В одной из камер при нашем появлении встает с табурета грустный человек, которому Евгения Морозова задает обычные вопросы: как кормят, нет ли претензий к сотрудникам. Претензий нет — кормят хорошо, книги есть, мыльные принадлежности тоже. Кровать пристегнута, но есть табурет и стол. И тут я задаю наболевший вопрос: «А врач вас посещает?» Грустный человек с достоинством начинает жаловаться:
— Я вызывал врача, жаловался на здоровье. Он приходил и больше не появляется.
— Ага, ваша фамилия? — Морозова записывает. — Вот сейчас мы пойдем в медчасть и посмотрим вашу карту…
Идем дальше по коридору. На одной из камер висит предупреждение: «Внимание! Особый контроль!». В третьем режимном корпусе содержится «особо учитываемая категория лиц». Как скромно говорит администрация, некоторых особо серьезных задержанных специально привозят сюда, потому что тут честные неподкупные сотрудники, и вообще… Да, как гласит справка, «в корпусе все камеры оборудованы вентиляцией, телевизорами, радиоточками, современной сантехникой, специально оборудованными светильниками и зеркалами». Звучит пафосно, но не волнуйтесь: камера как камера, просто с унитазом и простым зеркалом.
* * *
Дошли мы и до медчасти. Кабинет стоматолога там оказался не хуже городского. А человек из карцера, судя по его карте, уже записан к специалистам в городе: дерматологу и инфекционисту.
Последним мы посетили отряд хозобслуги. И сразу у входа — опять терминал, информационный. Тут можно полистать Уголовный кодекс, посмотреть, что надо для УДО, найти полезные адреса и ссылки.
— Все, что есть лучшего в системе, здесь внедрено, — довольно говорит начальник СИЗО.
А я гоняла по экрану документы и вспоминала другое учреждение…
…Это было год назад, Владимирская область, колония-поселение. Раньше тут было ЛТП: три барака, похожих на коровники с дверью в середине. Теперь там жили заключенные — мужчины и женщины. По периметру колонию обрамлял условно прямоугольный забор, сделанный из кривых бревен. Дыры в заборе были завалены строительным мусором.
Мы сидели в комнате для свиданий, по полу бегала мышь, за стеной ржала охрана, в окно мне был виден коровник, стоявший напротив. Там работали вольные, делали «евроокна». Надо думать, самые дешевые во Вселенной.
Потом я поднялась на второй этаж. Вместе со мной шел начальник колонии. «Твари! Демоны!» — покрикивал он на заключенных-женщин. Наверху, в отряде, две женщины лежали под горой бушлатов с температурой. Врача не было. На кухне по кружкам ходили тараканы.
А тут — терминалы. Это — одна система? Одна страна? Ведь всего лишь соседние области...
— Ну как вам вообще? — поинтересовался начальник отдела СИЗО.
— Да кому рассказать — не поверят, — вздохнула я. Где скандал? Где нарушения? Но, может быть, со временем, вся ФСИН будет равняться на такие условия...
Евгения Морозова глубже знает вопрос, но и она настроена довольно оптимистично. Я спросила ее:
— Евгения Юрьевна, в прошлом году вы, судя по отчету, «провели 116 приемов по личным вопросам и подготовили 70 заключений с рекомендациями по улучшению условий содержания. И по 49 из них администрациями были приняты меры». А кто их заставляет принимать меры?
— Из УФСИН обязаны прислать ответ в течение 30 дней: какие шаги они намерены предпринять, чтобы устранить нарушения. Если их ответ нас не удовлетворил, мы устраиваем повторную проверку. К примеру, нет положенных на человека 4,4 метра. А мы же отправляем наш запрос одновременно и в ОП, и прокуратуру, и ГУВД. И в УФСИН не могут долго нарушать одну и ту же норму закона. И им придется что-то сделать, например уменьшить лимит наполнения.
Кроме того, наши проверки всегда комплексные. Чем больше людей участвует, тем лучше. Всем лапши не навешаешь. И если наши заключения носят рекомендательный характер, то прокуратуры — обязательный.
— Большая часть скандалов в тюрьмах связана с медициной. В прошлом году в области в СИЗО умерли 42 человека. Это система?
— В каждом случае свое, там есть и суициды. Но одно точно можно сказать: медицину надо отдавать в гражданский сектор. И пусть Минздрав брыкается, мы все равно к этому придем. ФСИН не может обеспечить людей медицинской помощью. Люди лишены свободы, но они не лишены права на помощь в полном объеме. Но разве их повезут в МОНИКИ к узкому специалисту? Нет.
Все упирается в законы. Надо провести анализ действующего законодательства, оно очень устарело. Там нет многих понятий — к примеру, не учтена потребность в памперсах, устарел список заболеваний, препятствующих нахождению за решеткой.
Изменим законы, тогда и люди будут работать как надо.
