За зеркальными стеклами Петровки — престижные рестораны и кафе, у дверей магазинов вывески фирм, известных в Европе и Америке. Все это появилось там, где до недавних лет ничего подобного не существовало. Ночью на всем пути горят огни витрин. Чувствуешь себя здесь как в центре Парижа, где совершенство во всем на каждом шагу.
Фасаду дома 26 придали палевый цвет, реставрировали барельефы между окнами нижних этажей, построенных в 1876 году «свободным художником» Митрофаном Арсеньевым. За ними, как пишет Виктор Сорокин, автор «По Москве исторической», располагались «меблированные комнаты «Эжен» и «Бельетаж», привлекавшие многих артистов». О них я поминал в прошлых «хождениях», сейчас хочу назвать еще одного жильца — статистика, композитора и журналиста Павла Бларамберга, ставшего москвичом после долголетней службы в Петербурге в МВД, отставки и жизни за границей, где только тогда всецело посвятил себя музыке.
Сын генерал-лейтенанта геодезиста Ивана Бларамберга получил образование не в консерватории. Окончил в столице Александровский лицей и занялся востребованной в империи статистикой, руководил переписью населения в Петербурге, представлял Россию на Международном статистическом конгрессе в Гааге. В детстве его научили игре на фортепиано, но он хотел заниматься композицией, оперу пытался сочинять подростком в лицее, где руководил струнным оркестром. Музыке учился урывками, брал уроки у композитора Милия Балакирева, сплотившего «Могучую кучку» выдающихся петербургских композиторов.
В доме на Петровке жил Павел Иванович пять лет, перед постановкой в 1878 году в Большом театре его оперы на сюжет Виктора Гюго «Мария Тюдор», не принесшей заветной славы. Второй раз Большой театр семнадцать лет спустя поставил оперу на сюжет драматурга Островского «Тушинцы», она шла после успеха в Москве в провинциальных театрах. Другие оперы и сочинения, заслужившие премию Императорского русского музыкального общества, забыты.
Но в прошлом они пользовались вниманием современников. Будучи профессором по классу композиции и инструментовки, Бларамберг совмещал преподавание в музыкальном училище с журналистикой, заведовал отделом иностранной политики во влиятельной газете «Русские ведомости». В ней публиковались Лев Толстой и Чехов, профессора университета, «московский отдел» вел король репортеров Владимир Гиляровский, прославившийся репортажем о смертоубийственной давке на Ходынском поле в дни коронации Николая II.
По сообщению адресолога Дмитрия Бондаренко, в 80-е годы XIX века в этом доме жил до избрания в 1892 году казенным раввином Москвы, то есть утвержденным правительством, Яаков, сын Исайи Мазе, о чем не помянуто ни в одном путеводителе. К тому времени генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, брат царя, закрыл училище Талмуд-Тора для бедных детей, еврейское ремесленное училище имени Александра II, выдворил из города подавляющее большинство евреев. Их насчитывалось 70 тысяч. После изгнания за черту оседлости осталось 7 тысяч: купцов первой гильдии, фабрикантов, банкиров и отставных николаевских солдат, отслуживших 25 лет.
Прошение на имя Александра III казенного раввина Соломона Минора о том, чтобы не закрывать построенную на Ивановской горке в Большом Спасоглинищевском переулке Хоральную синагогу, осталось без внимания. То был выдающийся раввин, слушать его приходили и иудеи, и русские. Он первый стал выступать в синагоге на русском языке. У него брал уроки иврита Лев Толстой.
По высочайшему повелению царя казенного раввина Минора, духовного лидера евреев и выдающегося публициста, отстранили от должности и выслали без права возвращения в Москву за черту оседлости. А в Москве его старший сын Лазарь преуспевал. Статский советник Минор — директор клиники, доктор медицины — служил приват-доцентом Московского университета, консультировал Яузскую и Басманную больницы и читал лекции на Московских высших женских курсах. При советской власти удостоился звания заслуженного работника науки, возглавлял во Втором медицинского институте клинику нервных болезней. Две из них, впервые описанные им, названы «феномен Минора» и «тремор Минора».
Другой сын опального раввина, Иосиф, исключенный из Московского университета, неоднократно подвергался арестам. В якутской ссылке за участие в вооруженном столкновении с войсками приговаривался к смертной казни, замененной бессрочной ссылкой. Он вел жизнь профессионального революционера за границей и в России. От последней кары его спасла Февральская революция и вознесла на вершину власти. Московская городская дума с энтузиазмом избрала непреклонного борца с самодержавием, члена ЦК партии социалистов-революционеров, городским головой. Думу, как известно, большевики после взятия власти в октябре разогнали. Боровшемуся с ними всеми силами Иосифу Минору, депутату Учредительного собрания, также разогнанного, пришлось скрыться из Москвы, с трудом добраться до Владивостока, эмигрировать и умереть в Париже.
Сменил высокочтимого общиной Минора казенный раввин Яаков Мазе из рода первосвященника Аарона и семьи хасидов. Так называют себя в иудаизме приверженцы «личной праведности», «эмоционального постижения Бога». После гимназии он преодолел трехпроцентную норму для евреев при поступлении в Московский университет. Закончил юридический факультет, стал известным писателем и публицистом, ратовал за помощь евреям — земледельцам и ремесленникам в Сирии и Палестине, ездил туда с целью покупать для них землю. Раввин организовал в Москве общество любителей древнееврейского языка, иврита, ставшего государственным языком Израиля. Но сам уезжать из России не хотел. В 1905 году его имя узнала вся Россия после выступления в качестве эксперта по иудаизму на процессе по «делу Бейлиса», киевского приказчика, облыжно обвиненного в убийстве русского мальчика якобы ради жертвоприношения.
Присутствовавший в зале суда в качестве корреспондента киевской газеты «Утро» Владимир Бонч-Бруевич, член партии Ленина, преданный ему душой и сердцем, писал: «С первых же слов, взволнованных и страстных, переходящих в гнев пророка, когда говорит он о кощунственных прикосновениях к слову божию, — в зале создается настроение жгучее, хватающее за сердце… Глубокий знаток Библии, Талмуда, Каббалы и многих иных книг еврейской письменности, раввин Мазе понятно, ясно, толково разъясняет все то, что интересовало судей и стороны в этом беспримерном, изумительном процессе. И все, решительно все, — я в этом убежден — в глубине души своей почувствовали облегчение...»
В опечатанную пятнадцать лет Хоральную синагогу казенному раввину Мазе разрешили войти после революции 1905 года и дарованных Николаем II свобод. Но и тогда евреи испытывали гнет. Московские высшие женские курсы, где читал лекции его сын Лазарь, «лиц иудейского вероисповедания» принимали «в количестве 3% по отношению к общему числу слушательниц на курсах». Подобные условия ставили Московский женский медицинский институт, Константиновский межевой институт, Педагогический институт…
Когда началась мировая война, в Большом Кремлевском дворце Николай II принял Яакова Мазе и, как пишет «Московская энциклопедия», он «от имени евреев Москвы докладывал царю об участии московских евреев в защите Отечества, об устройстве в хоральной синагоге лазарета для раненых». (Ту кровавую войну большевики назвали империалистической, желали родине, царской России, поражения. Называли себя без тени смущения «пораженцами», стремились перевести мировую войну в гражданскую и, таким образом, свергнуть самодержавие и взять власть.
В Советском Союзе досконально изучалась война гражданская, которая произошла согласно прогнозу и стремлению партии. Память погибших русских солдат и офицеров не чтилась повсеместно. По случаю грядущего столетия со дня начала войны с Германией, которой не удалось, как в дни Великой Отечественной войны, продвинуться в глубь России, дойти до Москвы и Волги, решено установить в столице памятник. В Первой мировой войне погиб старший брат моего отца, Лев Колодный. Меня назвали в его честь…
В минувший четверг на Петровке в Государственном литературном музее открылась выставка, приуроченная к юбилею автора судебного отчета о «деле Бейлиса». Его имя я впервые услышал на факультете журналистики Московского университета, куда он, член партии с 1895 года, пришел на встречу со студентами весной 1955 года. Здесь я учился заочно на старшем курсе, а его внук Владимир очно — на младшем. Мы оказались оба в «Московской правде». Он пригласил меня на выставку в честь деда, и я хочу рассказать о Владимире Бонч-Бруевиче, чья жизнь заслуживает книги в серии «ЖЗЛ».
Вместе со старшим братом, Михаилом, Владимир Бонч-Бруевич пошел по стопам отца-землемера и поступил в Константиновский межевой институт. Там их пути круто разошлись, хотя они и всю жизнь преданно любили друг друга. Старший брат ни в какую партию не вступал, постоянно ходил в церковь, после гражданского института прошел курс в Московском пехотном училище, стал профессиональным военным, постоянно служил в армии и жил в России, начал войну командиром полка, революцию встретил в чине генерал-лейтенант, начальником штаба армии.
Младшего брата в 16 лет исключили из института и выслали из Москвы, в ссылке он закончил землемерное училище, но известен стал другой деятельностью. Он родился с талантом издателя. В 22 года с грифом «Издание Владимира Бонч-Бруевича» опубликовал впервые на русском языке книгу «К критике политической экономии» Карла Маркса, и тогда, в 1895 году, стал убежденным марксистом, атеистом, членом РСДРП — Российской социал-демократической партии. Его поразила первая встреча с марксистом Владимиром Ульяновым, под псевдонимом Петербуржец дискутировавшим с народником в доме на Воздвиженке. Их связь закрепилась в эмиграции, молодой издатель без колебаний пошел за Лениным. Он постоянно публиковался в партийных газетах, легендарной «Искре», в Женеве возглавил техническую часть «Издательства социал-демократической партийной литературы В.Бонч-Бруевича и Н.Ленина», в Петербурге основал издательство «Жизнь и знание», ставшее известным сериями книг «Библиотека мемуаров», «Детская библиотека» «Общедоступная библиотека».
После революции бывший царский генерал-лейтенант Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, золотой медалист Академии Генерального штаба, признал советскую власть, возглавил Комитет по защите Петрограда от германских войск. Предложил Ленину перенести правительство из Петрограда в Москву. Эту тайную операцию в марте 1918 года блестяще провел брат генерала.
Он проявил себя выдающимся управленцем. В Смольном назначенный управляющим делами Совета народных комиссаров, молниеносно образовал Комитет по борьбе с погромами, первую службу безопасности. В Кремле не только управлял делами правительства. Организовал Санитарное управление Кремля, ведал Особым комитетом, который, по его словам, «восстановил всю канализацию и водопровод, 7348 домов по всей Москве», пустил в ход многие типографии, руководил работой Красного Креста. При этом не переставая заниматься любимым делом — изданием книг. Среди них вышел в 1918 году «Капитал» Карла Марса, не утративший актуальности и переиздаваемый в наш век.
Как мало кто в партии, Владимир Бонч-Бруевич понимал значение библиотек и архивов. Узнав, что их уничтожают, за ночь по просьбе Ленина написал брошюру «Сохраняйте архивы». Утром ее размножили и разослали как директиву по всей взбаламученной стране. По РСФСР ездил посланный им уполномоченный и свозил из брошенных имений в Москву книги и рукописи.
По доброй воле уехал из Кремля, создал первый в стране совхоз «Лесные поляны», возобновил дорогое ему издательство «Жизнь и знание», основал и стал директором Государственного литературного музея, проявив себя великим архивистом. Из фондов музея в 1941 году около 3 миллионов единиц хранения перешло в введение Главного архивного управления НКВД. Но и после этого опустошения в музее остались фонды великих писателей, рукописи, фотографии, портреты, афиши, фоно- и кинозаписи национального значения.
Много лет за подписью «В.Д.Бонч-Бруевич» в газетах и журналах появлялись статьи, выходили брошюры и книги до тех пор, пока Сталин не начал расправу над народом и партией. 5 апреля 1937-го одним телефонным звонком семья узнала об аресте зятя Владимира Дмитриевича, а другим звонком — о рождении внука. Вслед затем последовал арест и гибель отца мальчика, названного Владимиром и усыновленного 65-летним главой семьи.
С тех пор пришлось ему писать в стол даже воспоминания о Ленине.
После смерти Сталина, пережив его на два года, друг и соратник Ленина снова стал выступать публично, пришел в Московский университет. Газеты и издательства вспомнили о нем. В годы «оттепели» вышли Избранные сочинения в трех томах и «Воспоминания о Ленине» с множеством никому не ведомых эпизодов и деталей.
С Лениным, как прежде с Николаем II, главный раввин Москвы Яаков Мазе встретился в Кремле. Делегат разогнанного Учредительного собрания пришел к главе правительства потому, что советская власть, открыв евреям путь из местечек в города и к власти, стала преследовать верующих иудеев. Закрывались молитвенные дома. Древнееврейский язык сочли контрреволюционным. Произошла вспышка антисемитизма: во властных кабинетах появилось много евреев с партийными билетами, а жизнь стала несносной…
На ту встречу с раввином Ленин пригласил Калинина, главу советской власти, и главу Московского совета Каменева. Об аудиенции не писали в Москве. Сообщила о ней в Берлине газета «Еврейская трибуна», издаваемая эмигрантами. Калинин спросил у раввина: «Почему евреи не идут рука об руку с коммунистами, так как после революции они многое приобрели?». На что Яаков Мазе ответил: «Идеал равенства и справедливости не чужд еврейской религии, но все зависит от тактики. Мы хотим работать путем воспитания и просвещения народа, а вы при помощи меча».
Ему же принадлежит высказывание, обошедшее всю Россию: «Революцию делают Троцкие, а расплачиваются за нее Бронштейны». Как известно, Лев Бронштейн под псевдонимом Троцкий «делал» Октябрьскую революцию в Петрограде. В первом правительстве Ленина среди 16 народных комиссаров-министров он был единственным евреем. Пишу об этом потому, что услышал с экрана федерального канала, как сын Вольфа Эйдельштейна, похороненного в Израиле, провозгласил, что в правительстве Ленина были одни евреи, от них, мол, все наши беды. Многие в это поверили.
В Политбюро ЦК партии при Ленине состояло три еврея. Двух из них вождь расстрелял, третьего убил ледорубом агент НКВД. Как сострил Радек: Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин — из Политбюро. Далее на этот олимп поднялся единственный еврей Каганович. От Хрущева до Горбачева не осталось ни одного. Из властных структур евреев выдавили после образования Государства Израиль и постыдных антисемитских кампаний. В политику, как случилось после революции, дороги им не стало. Да что говорить, самому Владимиру Вольфовичу, выпускнику института восточных языков МГУ по специальности «турецкий язык и литература» и факультета международных отношений университета марксизма-ленинизма работы по специальности в странах Востока, где говорят на турецком языке, не нашлось. Пришлось пять лет переучиваться на юриста. Но и со вторым дипломом МГУ с отличием в издательстве «Мир», переводившем научные книги, руководящую должность не дали.
