До этого как переехать в новый «жилой дом Советов, ЦИК и СНК СССР», злосчастный «Дом на набережной», на Петровке, 26, жил член партии с 1905 года Абрам Захарович Каминский. Его не преминул помянуть в книге «Двести лет вместе» Александр Солженицын, рассказывая о перемещениях с одной высокой должности на другую руководителей-евреев: «Вот несколько траекторий: …Абрам Каминский: нарком госконтроля Донецко-Криворожской республики, а вскоре зам. наркома по делам национальностей РСФСР, да и тотчас — секретарь Донецкого губкома, а надо — в наркомате земледелия, а надо — директор Промакадемии, а надо — в наркомате финансов».
Тут и неточности, и ошибка. «Секретарем Донецкого губкома» Каминский не избирался, в наркомат земледелия не назначался. Солженицын полагал, что «многочисленные и дальние переброски руководителей в ленинское время вызывались острой нехваткой надежных кадров, а в сталинское могли быть и признаком недоверия: оторвать от наросших связей». Но Каминский «наросших связей» не успевал нажить. Его карьера, как у всех функционеров, зависела от отношения к нему ЦК партии и его аппарата.
Секретарь Луганского горкома Каминский, когда Ленин скрывался в шалаше, выступил в прениях на 6-м съезде РСДРП, где доклад ЦК сделал Сталин. И поддержал курс на вооруженное восстание. После захвата власти он действительно был наркомом недолговечной советской республики. С луганским слесарем, будущим маршалом Климом Ворошиловым и отрядом рабочих Каминский с боями пробился к Царицыну. Там посланный на юг России добывать хлеб нарком по делам национальностей Иосиф Сталин проявил себя военачальником. Знакомством и службой с ним объясняется неожиданный переезд в Москву, назначение заместителем наркома. А Царицын переименовали в Сталинград.
Подобно Ворошилову Каминский доказывал вопреки основателю Красной Армии Троцкому, что царским генералам «на фронте не место». Так попал в ряды «военной оппозиции». И он же оказался сторонником низвергнутого Троцкого, членом «левой оппозиции», чем поставил крест на карьере в партии. Ему дали должность начальника главка в легкой промышленности.
Сталин, провозгласивший «кадры решают все», назначил бывшего сослуживца директором престижной Промышленной академии, где учились жена Иосифа Виссарионовича Надежда, Никита Хрущев и будущие «командиры производства». В стенограмме речи перед выпускниками военных академий в Кремле этот лозунг выглядит в такой редакции: «Кадры решают все, а не кобылы и машины». При чем здесь кобылы? При том, что Сталин рассказал завороженным слушателям, как в сибирской ссылке мужики пошли на бурную реку ловить унесенный потоком лес и вернулись без одного товарища. На вопрос, где он, равнодушно сказали: «Остался там. Утонул, стало быть». И поспешили уйти: «Надо бы пойти кобылу напоить». На упрек, что скотину жалеют больше, чем людей, Сталин услышал: «Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем, а вот кобылу... попробуй-ка сделать кобылу». Тогда оратор вспомнил о бывших соратниках, «товарищах», которые якобы «угрожали нам поднятием восстания в партии против Центрального комитета. Более того: они угрожали кое-кому из нас пулями».
Произнес это после убийства правившего Ленинградом друга Кирова ревнивым мужем. Покарать за это Сталин решил бывших «товарищей». После выстрела в Смольном «совершенно секретно» председателей Верховного Суда РСФСР, Московского областного и городского известили: «Верховный Суд СССР открыл специальное помещение для приведения в исполнение приговоров к высшей мере уголовного наказания. Указанное выше помещение расположено на территории Горсуда, Колончовская ул., N43 (в одном слове 3 ошибки, правильно — Каланчевская улица. — Л.К.). Для «обеспечения операций» предоставлялись автомашины, «как для доставки в помещение, так и для уборки их после операции».
В Кремле Сталин провозгласил: «Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным капиталом являются люди, кадры». И он же недрогнувшей рукой на представленных ему списках с десятками, сотнями фамилий накладывал резолюции: «За расстрел всех», — обрекая на смерть не только бывших соратников, руководителей партии, но и маршалов, генералов и адмиралов, наркомов, их заместителей, начальников главков, директоров заводов, те самые кадры, которые действительно решали все.
Когда начались суды над былыми сторонниками Троцкого, Абраму Каминскому, члену коллегии наркомата финансов, вынесли смертный приговор и расстреляли, возможно, в «специальном помещении» на Каланчевке, доме, где сейчас заседает Мещанский суд.
Старший сын Каминского Захар, родившийся на Петровке, 26, в 1938 году, когда убили отца, окончил философский факультет МИФЛИ — Московского института истории, философии и литературы. Его не арестовали как сына «врага народа». Дали защитить диссертацию о Чаадаеве, зачислили в институт философии Академии наук СССР. Оттуда молодой философ ушел добровольцем на фронт и после тяжелого ранения вернулся на службу, где подготовил докторскую диссертацию. Защитить ее удалось 20 лет спустя. За статьи и выступления по философии его подвергли «резкой критике», а когда начались гонения на «космополитов» — уволили из института. Безработному кандидату философских наук удалось устроиться учителем в школе. В науку вернулся шесть лет спустя после доклада Хрущева о «культе личности», когда реабилитировали отца и вышли на свободу оставшиеся в живых жертвы сталинского террора.
В СССР и в мире специалисты знали философа Каминского по его статьям и книгам как издателя пятитомной «Философской энциклопедии». Он умер в 1991 году, а два года спустя в Москве вышла его книга «История философии как науки в России».
В Бутове, под Москвой, расстреляли жильца квартиры 19 с Петровки, 26, зубного техника Остоженской лечебницы 38-летнего Самуила Дерчанского.
Другого стоматолога — жильца дома Максима Савельевича Липеца коса смерти не задела. По утрам он отправлялся пешком на службу, в резиденцию советского правительства в Кремле. Там рядом с квартирами членов Политбюро находился стоматологический кабинет Лечебно-санитарного управления, ведавшего здоровьем членов высшего руководства СССР и их семей. В случае острой зубной боли они могли немедленно оказаться в кресле стоматолога.
В «Московской энциклопедии» нет справки на доктора Липеца, прожившего без малого сто лет, до 1992 года. Его не удостоили за безупречную службу ни почетным званием, ни Сталинской премией, хотя Иосиф Виссарионович его знал лично с лучшей стороны. Много лет Максим Савельевич лечил зубы вождя и его соратников, чьи портреты народ нес по Красной площади в дни демонстраций 1 Мая и 7 Ноября.
До революции на Первой Мещанской улице, 19, жил, согласно адресной и справочной книге «Вся Москва на 1917 год», врач Сергей Максимович Липец. Свое имя — Савелий, в переводе с еврейского — «желанный», «выпрошенный у Бога», практикующий в русской среде врач поменял. Сына назвал именем деда. Максим образование получил в 1-й Московской зубоврачебной школе у Ильи Коварского, корифея стоматологии, старшины Московского собрания врачей.
После революции до и после войны десять лет жил Максим Липец с женой и тремя детьми в комнате коммунальной квартиры с шестью соседями. Когда возникло «дело врачей» и газеты проклинали «убийц в белых халатах», стоматолог уходил на службу в Кремль, не зная, вернется ли ночевать домой. Возвращаясь домой, шепотом говорил жене, кого из врачей, лечивших Сталина, арестовали. В тюрьме оказалось 9 профессоров. Жена под недобрыми взглядами соседей не появлялась на общей кухне, готовила на электроплитке, умывались за занавеской в комнате.
В комнате Липеца установили персональный телефон, что раздражало соседей, требовавших перенести его в общий коридор, заставленный ларями с картошкой, велосипедами, корытами. Однажды водитель маршала Ворошилова, которому срочно понадобился зубной врач, долго не мог найти в коридоре дверь его комнаты, о чем рассказал шефу, бывшему тогда председателем Президиума Верховного Совета СССР. Когда глава государства узнал, в каких условиях живет шестидесятилетний доктор, без просьбы с его стороны распорядился предоставить ему квартиру.
Переезжать в новый дом на Хорошевском шоссе, считавшемся тогда окраиной Москвы, Липец отказался: хотел бы жить в центре и умереть на Петровке. Второй ордер ему прислали в построенный на улице Горького дом 8, который он, не спрашивая, сколько в квартире комнат и на каком она этаже, немедленно взял, покинув в 1955 году Петровку, 26. Когда уходил на пенсию, ему предоставили дачу в Малаховке и подарили машину «Победа», которую на зарплату врач он бы никогда не мог купить.
О том, кого лечил, Максим Савельевич никогда не распространялся. Интервью никому из журналистов не дал. Разговорить его удалось писателю Анатолию Рыбакову, когда он сочинял роман «Дети Арбата». Согласно ему доктор Липец в 1934 году оказался со Сталиным и его ближайшим другом Кировым на правительственной даче в Мацесте, куда его срочно доставили на самолете с зубным техником. На самом деле история, заинтересовавшая писателя, произошла четверть века спустя, когда ни Кирова, ни бывших друзей и соратников вождя не осталось в живых.
«Доктор явился — красивый добродушный еврей лет под сорок, — пишет Рыбаков. — Сталин был им доволен, даже сказал как-то: «У вас руки более ласковые, чем у Шапиро». Этого доктора, великолепного специалиста, он отстранил, невзлюбив за то, что он во время процедуры «расспрашивал, но ничего не объяснял», в то время как Липец «наоборот, рассказывал, что делает». По этому поводу Сталин сострил: «И зубы рвет, и зубы заговаривает».
…Когда я поступал в Московский университет, а Сталин здравствовал рядом с МГУ в Кремле, мне на экзамене выпал попал билет с вопросом «Образ Иосифа Виссарионовича Сталина в советской литературе». Что я мог ответить? О чем слагали акын Джамбул Джабаев и ашуг Сулейман Стальский, что прочитал в романе «Счастье» Петра Павленко, как вождь собственноручно сажает яблоню в саду. И что зарифмовал Маяковский:
Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо,
С чугуном чтоб и с выделкой стали
О работе стихов от Политбюро
Чтобы делал доклады Сталин.
Если бы тогда вышел роман Анатолия Рыбакова, где скрупулезно выписан сложный образ Сталина, я бы многое мог рассказать о нем, вдохновлявшем миллионы людей на подвиги и безжалостно убивавшем и мучившем невинных в тюрьмах и лагерях...
В романе Анатолия Рыбакова истинный коммунист Киров, который противопоставляется мстительному Сталину, участливо спрашивает у доктора: «У вас хорошая квартира?» — «Как вам сказать… Приличная комната в коммунальной квартире, девятнадцать метров, на Второй Мещанской, недалеко от центра…» В «Детях Арбата», как видим, назван подлинный московский адрес отца Максима Липеца.
Понадобился в Сочи стоматолог, когда у Сталина «заболел зуб. Он давно шатался, однако под крючком бугельного протеза держался устойчиво». Липец предложил выполнить новый «пластиничный протез», то есть на пластмассовой основе. Сталин хотел точно такой, как прежде, и когда врач снова заикнулся о своем, прикрикнул на него: «Вам русским языком было сказано: «Я хочу золотой!»
В золоте недостатка не было. Не оказалось в привезенном из Москвы наборе фарфоровых протезов нужного цвета: Сталин курил трубку, и зубы его пожелтели. Липец подобрал нужный цвет по каталогу германской фирмы, но в Берлине его не оказалось, нашелся искомый в Лондоне, откуда самолетом зуб доставили срочно в Москву и Сочи. Липец поэтому не сделал протез в обещанный срок. Но причину задержки по настоянию помощника Сталина скрыл: тот опасался, что он «запретит выписывать материал из Берлина».
Протезом с золотом Сталин остался доволен. И тогда Липец, осмелев, еще раз предложил поносить облегченный «пластиничный» протез. На другой день доктор услышал: «В порядке самокритики я должен признаться, вы оказались правы». После чего пригласил Максима Савельевича за стол, поднял тост за его успех, посоветовав пить грузинские сухие вина. И предложил пожить в коттедже, поработать над книгой по стоматологии, которую Липец начал писать, несколько дней ожидая вызова к Сталину. В романе доктор поспешил в Москву, одаренный бутылками вина и решетом с виноградом. В действительности воспользовался приглашением и пожил в Мацесте. Об этом рассказал феноменальной журналистке Ирине Краснопольской, полвека с лишним пишущей о врачах и медицине, стоматолог Сергей Липец, которого она уговорила поведать об отце. Ей это удалось после того, как появилась публикация известного стоматолога о том, что он лечил зубы Сталина.
Анатолий Рыбаков подарил врачу роман с автографом: «Максиму Савельевичу Липец (в романе Липману) с уважением и благодарностью на долгую память». Сын врача рассказал, что отец лечил Сталина в его кабинете в Кремле. «За ним по пятам ходил Поскребышев, смотрел, как отец мыл руки, обследовал каждый пузырек с лекарствами. У мня до сих пор хранятся дома пузырьки, на которых чернилами написано: «Проверено». В дни следствия по «делу врачей» отец ждал худшего и говорил: «Я был первый на очереди на арест в стоматологическом отделении — до него просто руки не дошли».
Доктор с облегчением вздохнул, когда избавился от тяжкой службы в Кремле. Когда к нему на улицу Горького явился нежданно-негаданно бывший пациент Лазарь Каганович, аж подскочил: «Меня нет дома!» И спрятался от него в одной из комнат. Пришлось сыну принимать бывшего всесильного члена Политбюро, не пожелавшего при первой встрече в Кремле лечиться у молодого Максима Савельевича.
…Абрам Каминский стал вторым директором Промышленной академии. Ее первым директором назначили другого старого большевика, члена РСДРП с 1901 года Павла Николаевича Мостовенко, фигуру историческую. Но о нем — в следующем «хождении».
