Маленькие книжки с планами и фасадами зодчих, рисунками XVIII века, фотографиями XIX века и современными снимками тиражом 50 000 и более экземпляров, стоившие 15, 20, 25, 30 копеек, раскупались как горячие пирожки. Ими теперь на улицах не торгуют. Нет больше ни отдела краеведения во главе с кандидатом исторических наук Юрием Александровым, издававшего регулярно путеводители по Москве, ни «Московского рабочего», пайщиком которого в год основания стал писатель Владимир Ульянов (Ленин). В большом многолюдном доме не осталось ни всезнающих редакторов, ни журналистов, не ведавших, что творили, выходя на Манежную площадь, наивно уповая на бывшего первого секретаря МГК и кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС.
Авторы книжек, а их заказывали признанным знатокам Москвы и архитектуры, вдохновлялись словами Константина Паустовского: «История домов подчас интереснее человеческой жизни. Дома долговечнее людей и делаются свидетелями нескольких людских поколений». Это изречение полностью относится к протянувшемуся по Петровке бывшему доходному дому, построенному в 1876 году «свободным художником-архитектором» Митрофаном Арсеньевым, удостоенным этого звания после окончания Императорской академии художеств в Санкт-Петербурге.
В новый трехэтажный дом переехал живший прежде в особняке на бульваре знакомый нам доктор Пикулин, душа общества, хлебосольный хозяин и искусный врач, о котором бывший князь Евгений Оболенский, командовавший восстанием в декабре 1825 года на Сенатской площади, сказал: «Он отличный теоретик и правдиво-добросовестный практик». Доктор Пикулин лечил вернувшихся с каторги декабристов, дружил с ними, принимая в своей гостеприимной квартире.
В этом доме поселился после окончания Московского университета Иван Спижарный, блестящий хирург и ученый, заслуживший признание множества спасенных пациентов и коллег, избравших его деканом медицинского факультета. Подобно Тимирязеву, 67-летнего профессора избрали депутатом Моссовета.
Среди первого поколения жильцов дома оказался яркий издатель и переводчик Владимир Саблин, сын известного статистика и журналиста Михаила Саблина и отец Юрия Саблина, храбреца с легендарной биографией, о котором скажу ниже.
Получив диплом врача в Юрьевском университете в эстонском Тарту, Владимир Саблин предпочел медицине журналистику. Уехал в Австрию, присылая в газеты корреспонденции из Вены, в то время столицы империи, где творилась мировая политика. Вернувшись в Россию, занимался журналистикой и переводами современной литературы. Благодаря ему в московских театрах шли пьесы бельгийского писателя Метерлинка, сочинявшего на французском языке, и немецкого драматурга Гауптмана, тогдашних кумиров Европы. «Синяя птица» Метерлинка, поставленная Станиславским в 1908 году, принесла счастье Художественному театру.
Журналистики и литературы Владимиру Саблину показалось мало. В 1901 году в Москве возникло «Книгоиздательство В.М.Саблина», располагавшееся там, где жил издатель. Он придавал исключительно важное значение дизайну книг, они выходили с отличными иллюстрациями, на хорошей бумаге и печатались на самых современных машинах его типографии во дворе дома. Библиофилы ценили «саблинскую книгу», которая считалась эталоном полиграфического искусства. Саблин издал многотомную «Библиотеку классиков современной мысли».
По специальности доктор, Саблин проявил себя в дни вооруженного восстания в Москве в декабре 1905 года, спасал раненных на баррикадах. Сочувствие революции проявилось после подавления восстания в политике издательства. В нем вышли «Декабристы и тайные общества в России», двухтомник Радищева, сочинения Герцена и других революционных демократов, что стало возможным после манифеста Николая II, даровавшего населению «неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов». Увы, «Манифест» не затормозил, а ускорил кровопролитие. В ответ на него родилась эпиграмма:
Царь испугался,
Издал манифест:
Мертвым — свобода,
Живых — под арест.
В доме с отцом, не дожившим до ликвидации в 1918 году всех частных издательств, жил Юрий Саблин, учившийся в Коммерческом училище. Когда началась война с Германией, он добровольцем пошел на фронт, служил в артиллерии, весной 1917 года окончил 2-ю Московскую школу прапорщиков. В октябре, будучи левым социалистом-революционером, в недолгом союзе с большевиками брал власть в Москве, захватил на Тверском бульваре здание градоначальства, оплот защитников Временного правительства. А в июле 1918 года бывший прапорщик выступил против большевиков, которые его судили и не расстреляли. Выпустили на свободу, недолго продержав в тюрьме, так как у всех свежи были в памяти геройства Юрия Саблина в октябре в Москве и в декабре на восставшем Дону. Тогда, командуя московским сводным отрядом, он подавил первое вооруженное выступление против советской власти донского атамана Каледина, взял столицу Всевеликого войска Донского Новочеркасск.
Отличился революционер в годы Гражданской войны, распрощавшись с партией левых эсеров Марии Спиридоновой. Вступил в партию Ленина. Командовал полком, дивизией и группой войск Красной Армии. Избирался делегатом Х съезда РКП(б), по льду Финского залива под яростным огнем шел на восставший Кронштадт. В мирные годы учился в Военной академии РККА, на высших курсах, окончил школу летчиков. Но далеко не улетел. В звании комдива — командира дивизии — в июне 1937 года его судили как «врага народа». Тогда никакие былые заслуги перед революцией и отчаянная храбрость для военного трибунала никакого значения не имели. В сорок лет Юрия Саблина расстреляли.
Дед героя, Михаил Алексеевич, получил образование юриста в Санкт-Петербургском университете, но начал выступать не в суде, а преподавать географию в московских гимназиях и училищах. Увлекся статистикой. Под его руководством прошла в Московской губернии подворная перепись во всех уездах. В Москве он руководил первой однодневной переписью, после чего вышли «Статистические сведения о жителях г. Москвы по переписи 12 декабря 1871 года». Он возглавлял Комиссию по осмотру заводов и фабрик, избирался гласным Московской городской думы.
Вместе с тем Михаил Саблин много лет постоянно появлялся в редакции влиятельной газеты «Русские ведомости», где заведовал отделом внутренних известий и выступал как автор передовых статей под псевдонимом «Н. Б-ов». Так подписывал и «Провинциальную хронику». Саблин с радостью встречал в стенах редакции друга — лучшего автора газеты и русской литературы — Антона Чехова. Как вспоминал писатель Игнатий Потапенко: «Всегда занятый по газете… с виду суровый и благодаря своей комплекции тяжеловесный на подъем, он оживлялся и превращался в юношу, когда приезжал Чехов, и уж тут дни и вечера, сколько бы их ни было, превращались в праздники».
Состоял Михаил Саблин и в руководстве редакции журнала «Русская мысль», публиковавшего Чехова. Об этих годах есть свидетельство Михаила Чехова, брата Антона Павловича. «Это был период в жизни Антона Чехова, когда работа в «Русской мысли» сблизила его с членами редакции М.А.Саблиным и В.А.Гольцевым. (О Гольцеве я рассказывал в недавнем «хождении»). Это были милые, незабвенные часы».
В первом поколении жителей дома в отдельные многокомнатные квартиры въехали врачи, адвокаты, артисты с хорошими заработками и гонорарами. При советской власти тем, кто не эмигрировал, пришлось потесниться и жить в коммунальных квартирах. Над тремя этажами в 1930-е годы надстроили еще два этажа. Таким пятиэтажным, изрядно обветшавшим вошел старинный дом в XXI век. Все жильцы его покинули. После происходящей реконструкции в нем не останется коммунального жилья. Комфортабельные отдельные квартиры купят, а не получат, как прежде, вписавшиеся в рынок преуспевшие люди. О них расскажут в будущем. А я хочу вспомнить о тех, кто здесь обитал в недавние годы, проявил себя в советской Москве.
Начну с Татьяны Устиновой, ставшей жителем престижного дома, когда к ней проявили интерес руководители хора имени Митрофана Пятницкого, собирателя русских народных песен. Она родилась в 47-й казарме «Товарищества Тверской мануфактуры» в 1909 году. К тому времени рядом с прядильной фабрикой, основанной в середине XIX века крестьянином Саввой Морозовым, хранившим секрет окраски тканей, архитекторы Адольф Эрихсон и Константин Терский, отличившиеся многими строениями в Москве, сотворили ансамбль промышленной архитектуры из 50 зданий, ради которого и сейчас, хоть он понес потери и ждет реставрации, стоит побывать в Твери.
За несохранившимися каменными воротами с надписью «Товарищество Тверской мануфактуры» открывался чарующий вид на красные кирпичные здания с большими окнами и детально прорисованными фасадами разной высоты и размеров. Жилые казармы предназначались для рабочих, дома с отдельными квартирами — для господ инженеров, техников, врачей, учителей. В одной из таких квартир жила врач Лидия Кампова с сыном Борисом, которого в Советском Союзе все школьники после войны знали как писателя Бориса Полевого, автора «Повести о настоящем человеке», о тяжело раненном летчике, сумевшем после ампутации ног сесть за штурвал истребителя и удостоиться в воздушных боях звания Героя Советского Союза.
Но начинал писатель как журналист, репортер газеты, автор «Мемуаров вшивого человека». Чтобы их правдиво написать, ему пришлось, рискуя головой, пожить под вымышленным именем и биографией в среде уголовных преступников, которые размножились после революции и Гражданской войны. Журналисты в годы «оттепели» один за другим стали «менять профессии», чтобы написать репортажи. Брал в руки жезл регулировщика Анатолий Гудимов, проникала в монастырь как послушница Алла Трубникова, поступала на службу в «Мосгорсправку» Лена Мушкина. Ни я, ни они не знали, что раньше нас на много лет такой метод использовал Борис Кампов.
Когда учредили в 1980 году за лучший репортаж медаль Гиляровского (ее выгравировал и отчеканил мой земляк-гравер, отсидевший энный срок за нарисованный на спор рубль), первому ее решили присудить Борису Полевому. Но увидеть его не пришлось. Главный редактор журнала «Юность», выходившего миллионными тиражами, тяжело болел. Передал награду его первому заместителю. Он вручил бронзовую медаль с образом дяди Гиляя в папахе автору «Мемуаров вшивого человека».
На роль первого заместителя главного редактора «Юности» Борис Полевой позвал уроженца Твери Андрея Дементьева, самого издаваемого в наши дни поэта. Кроме известных песен сочинил он для Татьяны Устиновой стихи для поставленного ею танца-новеллы «Золотое шитье», посвященного девушкам-золотошвейкам из Торжка.
За стеной Тверской мануфактуры помещалась, как сейчас говорят, разветвленная инфраструктура, где предусматривалось все: то был город в городе. Рабочие и служащие работали и жили в нем, не выходя за пределы стен, окружавших красные дома. В Твери фабриканты, по-видимому, учли печальный опыт забастовки на другой мануфактуре Морозовых, в Орехово-Зуеве, вошедшей в историю революционного рабочего движения как первая удовлетворившая требования пролетариев, протестовавших против эксплуатации, непосильных штрафов, низкой зарплаты.
Рядом с казармами располагались больница, родильный дом, богадельня — дом призрения, — часовня, полицейский участок, почта, аптека, магазины. А также библиотека и народный театр со сценическим оборудованием. Савва Морозов хотел приобщить рабочих к возлюбленному им театру. (Точно так поступил на Таганке другой богатый промышленник, Константин Сергеевич Алексеев, взявший себе для выступлений на сцене псевдоним Станиславский. Рядом со своим заводом на Малой Алексеевской улице он открыл театр для рабочих. Эта улица, при советской власти Малая Коммунистическая, в его честь переименована в улицу Станиславского.) Но театр и библиотеку еще до революции закрыли. По-видимому, потому, что прядильщикам после долгой смены было не до книг и спектаклей.
Самым последним по времени появления зданием в том году, когда родилась Татьяна Устинова, стал построенный в готическом стиле «Париж». Так назвали красивую казарму под номером 70. В советские годы ее перепланировали в дом на 200 квартир. Жили в «Париже» сотни семейных рабочих, бывших крестьян соседних сел и деревень. Отец Татьяны пришел в Тверь из деревни Мамулино, мать — из деревни Барихино, находившихся вблизи мануфактуры. Биограф Устиновой пишет, что ютилась семья в комнате площадью 15 квадратных метров. Жили бедно. Из тринадцати рожденных детей умерло шестеро. Трудно представить, как многодетная семья умещалась на таком жизненном пространстве. В тесноте и бедности родилась народная артистка СССР.
После революции дочь ткачей Татьяна не пошла, как отец и мать, в цех. В казармах «Пролетарки», как стало называться национализированное «Товарищество Тверской мануфактуры», в 12 лет девочка пела и танцевала. Кто ее учил? «Как звезда в темном небе, светит мне из тех лет моя мама, — отвечала она на этот вопрос. — Это она пробудила во мне любовь к русским народным пляскам и песням».
Большевики не могли дать ткачам квартиры, но для детей пролетариев открыли клуб пионеров, а для рабочих — Большой пролетарский театр. В нем Таня на пионерском празднике поставила танцы, в которых плясали 200 детей. В 14 лет ее за счет фабрики послали в «Артек», всесоюзный пионерский лагерь в Крыму. Там ее увидел московский учитель танцев и позвал в Москву. Через три года с помощью комсомольцев она попала в балетный техникум при Большом театре, так тогда называлось Художественное училище.
В Тверь не уехала. В Центральном детском театре танцевала и выступала как драматическая актриса. Ее увидели хормейстеры Петр Казьмин и Владимир Захаров, решив при русском народном хоре имени Пятницкого образовать танцевальную группу. Так Татьяна Устинова стала балетмейстером хора, чьи песни каждый день звучали по московскому радио. Первое выступление хора Митрофана Пятницкого состоялось до революции в Благородном собрании, в 1911 году. Перед изысканной публикой выступали «от земли, от сохи, от завалинки» крестьяне трех центральных губерний России. После концертов они уезжали по своим деревням и селам.
После Гражданской войны, когда в хор пришел композитор Владимир Захаров, танцоры при поддержке государства оторвались от земли и стали профессиональными артистами, начали исполнять не только народные, но и авторские песни. А с приходом Татьяны Устиновой стали и петь, и танцевать. Длилось ее творческое горение в ансамбле 60 лет!
(Продолжение следует)
