Трамвай проезжает по площади Павелецкого вокзала (когда уже снимут этот вечный забор, за которым даже успело образоваться маленькое озеро?). Поворачивает направо, по Кожевнической улице. Вагон идет медленно: и Кожевники, и Дубининская улица не имеют выделенных трамвайных полос. Иногда — когда особенно талантливый водитель застрянет или бросит машину прямо в габарите трамвая — пассажиры выходят и с одобрения водителя выталкивают авто с маршрута. «Потому что до Зацепы водит мама два прицепа»; милая московская полуокраина (сейчас-то, конечно, уже центр).
По правой стороне Кожевнической улицы один за другим тянутся запущенные двухэтажные дома. Взгляд прохожего за них не цепляется — ну что интересного, некрасивое старье. Зато в переулки хочется вглядеться повнимательнее. Еще сравнительно недавно здесь были сплошные заводы: самый известный из них — «Аремкуз», на котором не только ремонтировали, но и строили автомашины. Сейчас — узкие, иногда без тротуаров, проезды. Гулять по вечерам здесь совершенно не тянет.
Между тем скандал вокруг одного из заброшенных на вид домов по Кожевнической улице заставил посмотреть на эти места совершенно другими глазами. Палаты? XVII века? Федеральный памятник? Здесь, на самой периферии ЦАО, — вы серьезно? Как ни странно — да, все верно. Палаты Лихонина (Кожевническая, 22) — первоклассный исторический памятник. К тому же, как выясняется, далеко не единственный в этом районе.
Дворцы справных мужиков
— Представьте себе, вы — состоятельный москвич XVII века, фактически предприниматель, владелец кожевенной мастерской, — рассказывает краевед, член движения «Архнадзор» Александр Фролов. — В городской черте — внутри Земляного вала, то есть нынешнего Садового кольца, — вам не рады, потому что кожевенный промысел всегда очень «душистый». Зато здесь, за околицей, вы вместе с коллегами по цеху отстроились на широкую ногу, поставили каменные палаты с большими дворами. Внизу работа, наверху дом. Рядом — река, что тоже необходимо для промысла. Жизнь хороша!
Иван Васильевич Лихонин, родом из Суздаля, был как раз таким справным мужиком — купцом-кожевником. Его дом был не самым шикарным в слободе, но уж точно не хуже соседей: гордость бы не позволила отстроиться поскромнее. Вот он в зеленой ремонтной сетке, построенный во второй половине XVII века, надстроенный уже в следующем столетии, перелицованный в XIX веке и медленно угасавший на протяжении века двадцатого. Одна стена недавно обвалилась, своды в угрожающем состоянии. В общем, аварийный дом, необходима срочная реставрация. Тем более что охранный статус высокий: объект культурного наследия федерального значения.
— Домом много лет никто не занимался, вот и результат, — констатирует Фролов. — После завода «Аремкуз» там были и другие хозяева, но никто так и не сподобился на реставрацию.
Охранное ведомство, разумеется, о проблеме знает — и не просто знает, а участвует в судебных разбирательствах. Предмет судов — отобрать здание у нынешнего хозяина, компании «ФТ-Центр», которая домом не занимается. Дело 18 января дошло уже до Верховного суда, который отменил все предыдущие акты и направил дело на новое рассмотрение. Оказалось, что полномочий «ФТ-Центра» недостаточно для реставрации: вместо права хозяйственного ведения у компании имеется только право оперативного управления. Скорее всего, дело решится исправлением полномочий и предписанием немедленно провести реставрацию здания.
И тогда — тогда палаты явятся наконец взгляду в своем изначальном виде. С толстенными сводчатыми перекрытиями первого этажа (строили-то без архитекторов, без сопромата: потолще — значит, понадежнее!), с верхними «светлицами», с планировкой, обращенной во двор. Кстати, совершенно европейская — например, как в Германии — черта: красота для своих, а чужим нечего тут видеть и завидовать, проходите мимо ровной стенки, не задерживайтесь.
А самое главное — если повнимательнее всмотреться в Кожевническую улицу и ее окрестности, легко обнаружить: палаты Лихонина далеко не единственная ее достопримечательность. «Кожевническая улица вся застроена палатами, их осталось еще достаточно много, — отмечает Александр Фролов. — Это усадьбы тех самых состоятельных мужиков-кожевников, стоящие на обширных участках. Часть этих палат отреставрирована и неплохо содержится — например, Кожевническая, 19, стр. 6 (редакция журнала «Знание — сила»). Другие еще ждут своего «раскрытия».
Русская кожа
Как выглядела большая московская ремесленная слобода? Мы знаем это по старым гравюрам — а сама городская среда, то есть ширина улиц, нарезка участков, красные линии, — почти нигде не сохранилась. Кожевники — радостное исключение: здесь улица не расширялась с XVII века. Она уже тогда (загород же, чего стесняться!) была заложена настолько широкой, что пережила без расширения даже ХХ век. Добавим к этому большое количество сохранившихся палат — и вот она, подлинная городская среда 300-летней давности, лишь немножко «засоренная» позднейшими напластованиями. Можно зажмурить глаз на эту новостройку, сломать вон ту бетонную коробку недействующего цеха — и наслаждаться.
— Кое-где эти палаты со сводчатыми потолками можно увидеть и сейчас, — продолжает Фролов. Например, в первых этажах домов 8 и 12 по Кожевнической улице — там магазины и кафе, можно зайти и посмотреть. Отрадно, что в этих домах владельцы, хоть, возможно, и не разбираются в истории, но хорошо их содержат.
Русская кожа — звучало не просто гордо, а очень гордо. До самого ХХ века. Настолько гордо звучало, что даже парфюмерный дом Chanel в 1924 году назвал один из своих известных впоследствии ароматов — Cuir de Russie. Качество выделки русских кож было высочайшим по европейским стандартам — лучше не умел практически никто. А больше половины той самой русской кожи в XVII веке так или иначе проходило через Кожевническую слободу. Вот такое непростое место.
— Кто-то говорит, что слободу основали татары, — рассказывает Фролов. — Но я, признаться, в это не верю: согласно данным историка Дамира Хайретдинова, население настоящей Татарской слободы в Москве было всегда небольшим. Конечно, татары как купцы всегда здесь присутствовали — но они сегодня приехали, завтра уехали. Правда, по Ивану Забелину, не исключено, что именно здесь, у Зацепы, когда-то останавливались ногайцы, пригонявшие в Москву табуны коней. Но это тоже вилами на воде писано. Кстати, о воде: она-то, думаю, и сыграла главную роль в появлении Кожевенной слободы именно здесь. Ведь до постройки Саратовской (Павелецкой) железной дороги на ее месте тек ручей от Данилова монастыря к центру. Да и Москва-река рядом.
Идя от одного дома к другому и внимательно глядя на фасады, можно сделать маленькие открытия. Например, дом 13, строение 1, — усадьба Скворцовых. Дата строительства стоит прямо на фасаде — 1853 год. Декор — интересный вариант так называемого ропетовского стиля: орнаменты деревянной архитектуры в камне. А если попробовать счистить краску с рельефных изразцов на фасаде — ну как покажутся цветные узоры? Ведь изразцы обычно делались красочными...
— Кожевническую слободу можно музеефицировать! — убежден Фролов. — Здесь еще относительно много старых домов, поддающихся нормальной реставрации. Ширина улицы позволяет сохранить движение. А если посмотреть на окрестности — Кожевники можно сделать одним из самых интересных мест Москвы.
Например, в двух шагах — на Шлюзовой набережной с выходом на Кожевническую улицу — сохраняется пока еще ансамбль обувной фабрики «Парижская коммуна». Это могло бы быть модное пространство по образцу «Винзавода» или Artplay — либо офисное, как «Красная роза», либо даже жилой квартал. А еще рядом старинная церковь Троицы в Кожевниках — чтобы раскрыть ее на Кожевническую улицу, нужно всего лишь сломать корпус бездействующего фабричного цеха. А начинать строить новый облик слободы можно прямо с Павелецкого вокзала, рядом с которым уже есть музей — железнодорожного транспорта (бывший «траурный поезд Ленина»).
Проблема со связностью
Однако задача «огранить» историческую среду и превратить задворки ЦАО в городскую достопримечательность достаточно сложна. Здесь может встретиться множество препятствий. И вот главное из них: как найти крупного инвестора, который вложится в Кожевники, и как убедить его ими заниматься?
— Вот, допустим, я слышу рассказ о Кожевенной слободе, о купцах Бахрушиных, о городской среде, — говорит урбанист Петр Иванов. — Знаете, я на месте инвестора это не купил бы. Это не вызывает во мне жгучего желания вложить сюда деньги. Если бы я был потомком тех самых Бахрушиных — другое дело, но где эти потомки?
Российская культура только осваивает новое понятие «историческая городская среда», только осознает ее ценность, уверен Иванов. Пока эта ценность неочевидна. Тем более что в Кожевниках — в отличие, например, от географически противоположной Басманной — городская история творилась не непрерывно: на протяжении почти всего ХХ столетия здесь были невзрачные промзоны, территория практически игнорировалась как городское пространство.
— В европейских городах в отличие от Москвы существуют внятные сообщества граждан, которые гордятся прошлым конкретного района. В Кожевниках ничего похожего на это — людей, которые ощущали бы себя наследниками Бахрушиных и Лихониных, нет. Носителями истории здесь являются сами историки, музейщики, градозащитники. Но это профессионалы, которым не под силу сделать историю живой.
Впрочем, ведь и в Лондоне жители дорогого ныне района Canary Warf не чувствуют родства с портовыми рабочими прошлого, обитавшими там еще полвека назад. И в Вене те, кто живет и работает в «Газометре» — реконструированном газовом заводе, подобном московской «Арме», — не чувствуют какой-то особенной «газовой» солидарности. Это называется джентрификация — непрестижный район, живописную в своем почти уродстве промзону, оживляют, привлекая недорогой арендой художников, музыкантов, студентов. А потом вокруг нового арт-квартала и в нем самом квадратные метры радикально дорожают, место становится престижным и буржуазным.
— Да, Кожевники можно было бы джентрифицировать по этой схеме, — соглашается Петр Иванов. — Но есть один нюанс: в Москве этот механизм не работает. Вот в Питере — да: классическая джентрификация там охватила почти весь левый берег Невы. Охта, Выборгская сторона, часть Петроградской. Для такой схемы нужна европейская морфология города, а у Москвы она не европейская.
Отличие — в связности городской среды, поясняет урбанист. В Питере — говорим, конечно, о старых районах — городская среда сплошная: выходишь из подъезда (простите, парадной) — и сразу же становишься еще одной ниточкой в плотной городской ткани. Здесь книжная лавочка, тут кафе, на углу уличные музыканты стоят с шапкой. Каждый дом старого фонда имеет нежилые помещения на первых этажах: точки роста для мелкого, соразмерного горожанину, бизнеса. Есть за что зацепиться драйверам роста, есть возможность малой кровью работать с идентичностью района, улицы, квартала.
Не то — в Москве. «Наш город очень размыт, — говорит Иванов, — нет непрерывной ткани городского центра, есть только отдельные локации. Например, отдельно Тверская улица и отдельно Красная площадь, отдельно Патриаршие пруды и отдельно Чистые. Так, чтобы, как в Питере, долго ходить и наслаждаться всеми атрибутами центра, не получается. Шаг вправо, шаг влево — и вы уже в спальном квартале, где сложно найти бар или магазин, зато есть люди, вышедшие в трениках за батоном хлеба».
Впрочем, за последние годы, кажется, городская среда в центре Москвы разрастается настолько серьезно, что скоро уже можно будет говорить о едином пространстве «центровой жизни» в рамках хотя бы Садового кольца. Но за него — а Кожевники как раз и находятся вне этой психологической границы — непрерывная городская среда, как обычно, опаздывает. Тем более что Кожевникам, как ни странно, не хватает еще и транспортной связности — и вокзал со станцией метро не спасают.
— Да, ходит трамвай, он красивый и старомодный на совмещенном полотне, поясняет Иванов. — Но, допустим, я приехал в этот квартал из своего Тропарева-Никулина погулять. Мне там, например, не понравилось. И как я выберусь оттуда в какое-то другое место? Ехать придется долго и сложно. Кожевники — так сложились транспортные потоки — очень странный угол центра, страдающий от нехватки быстрых связей с другими районами. Поэтому не очевидно, что этот участок города может стать центром притяжения, музеем и тому подобным.
Не теряя надежды
Джентрифицировать Кожевники вполне возможно — в этом уверен специалист по современной архитектуре, научный сотрудник Музея современной истории Денис Ромодин. «Его дальнейшая судьба, я полагаю, — жилая застройка, комфортный район с развитой общественной средой, — отмечает эксперт. — Уже сейчас с постройкой нескольких отдельных зданий район стал лучше, отсюда ушла маргинальная публика, и если дальше это развивать, Кожевники поменяются к лучшему».
Павелецкий вокзал — основная проблема этого района — не приговор: в Москве уже научились облагораживать местность, прилегающую к железной дороге, уверен Ромодин. Пример — Белорусский вокзал, где сейчас вдоль Грузинского Вала строится сразу несколько жилых комплексов бизнес-класса. Достаточно дорогая недвижимость и у Киевского вокзала. Иными словами, Кожевники, где между старинными палатами, играющими роль общественных центров, можно построить гармоничную жилую среду, имеют в будущем шансы стать по-настоящему престижным местом.
Но не сейчас. На нынешнем витке экономической конъюнктуры девелоперы не знают, куда двигаться, как найти спрос на жилые и офисные квадратные метры нужной категории. «Сложная ситуация на Трехгорной мануфактуре, — рассказывает Денис Ромодин. — Даже с привлечением зарубежных экспертов не получается предложить решение, окупающее реконструкцию квартала. То же самое с «Красным Октябрем». Пока приходится признать, что в данный момент комплексное преобразование таких мест невыгодно».
Попытавшись облагородить район здесь и сейчас, несмотря на неблагоприятную конъюнктуру, Москва может получить мертворожденный проект, подобный Школьной улице. Ее реконструировали по потенциально хорошему проекту, но уже на излете советской эпохи — в результате мало что удалось воплотить. Да и Арбат принял должный облик не сразу, а только через 15 лет вялотекущих преобразований и ремонтов. Противоположный пример — пешеходная зона Кузнецкого моста, которая сделана в соответствии с четкой экономической концепцией. Проект оказался удачным, потому что не противоречил законам рынка в данный момент, отмечает Ромодин.
Короче говоря, «деньги были — деньги будут — сейчас денег нет». В ожидании благоприятной ситуации, однако, вполне можно начинать планировать будущую экономическую и градостроительную активность в районе Кожевников. Где наверняка найдется в будущем место и удобному жилью, и новым концертным площадкам, и гостиницам. Кстати, палаты Лихонина — вернемся к дому 22, с которого начали, — уже достаточно известный бренд. Только не в Москве, а в Суздале. Там дом тех же самых кожевников Лихониных — один из лучших в городе отелей.
