Если светит солнце, то и не сразу поймешь, где находишься — не видны холмы с искусственными цветами. «Сад памяти» вообще скрыт за яблонями — их еще в 1970-х высадили сотрудники КГБ, получившие здесь дачи.
Территорию передали РПЦ в 1995 году, тогда же здесь появился первый крест в память о невинно убиенных. Тогда же построили первый деревянный храм, а позднее – уже в 2007 году – состоялось открытие храма Новомучеников и Исповедников Российских. Теперь именно там служат молебны.
В сущности, это никакой не сад — просто ров глубиной два метра и 300 метров в длину. Одна большая — на 20 762 человека — могила. В самом конце — большой колокол: ударить в него может любой.
«Мы не думали, что понадобится столько камня», - говорит главный архитектор мемориала Александр Жернаков. На стенах рва — имя, фамилия, год рождения. День смерти у многих общий. Бутовский политон — жуткое место. Расстрелы начались 8 августа 1937 года и продолжались до 19 октября 1938. Были «хорошие» дни — когда, например, убили всего 11 человек. Самым страшным считается 28 февраля 1938 — тогда расстреляли сразу 562 человек.
Тобиас Владимир, Цабек Борис, Селюшкин Гавриил... За каждым именем — своя жуткая история о тех страшных ночах, когда людей привозили сюда в фургонах на 20-30 человек. Сравнивали с фото в деле, озвучивали приговор, подводили ко рву и расстреливали. Таких огромных ям здесь было 13. На Бутовском полигоне, в отличие от «Коммунарки», где расстреливали элиту партии, убивали простых рабочих, солдат, крестьян. Многие — жители близлежащих сёл, так называемый «кулацкий элемент».
С черно-белой фотографии смотрит человек с пышными усами — Василий Орлов.
– Сын священника, родился в 1883 году, закончил МГУ, работал юристом, – говорит его внучатая племянница Александра Макаревич. – Был достойным человеком. За что взяли? Как и всех: по статье 58, часть 2, за антисоветскую агитацию. Я узнала об этом только в 1993 году...
Основной массив документов, включающий в себя архивно-следственные дела политзаключенных, был обнаружен в 1990 году. Тогда на полигон стали приезжать родственники.
– А у вас 10 марта кто? – спрашивает мужчина лет шестидесяти. Мы стоим перед плитой, сверху донизу расписанной именами. Мой собеседник — Евгений Маслов — находит одно из них: Якова Маслова. – Ему 35 лет было. Я о нем все говорю: «Дед, дед», а он в два раза меня моложе.
Евгений рассказывает о своем дедушке: жил в Орехово-Зуево, никого не трогал... Правда, был из купцов. Потом был 1938 год...
– Якобы он собрал команду, хотел убить товарища Сталина, – говорит Маслов. – Не сознался на допросе. Но был второй человек, котрого додавили, и он донес. Значит, преступный замысел доказан. Десять лет без права переписки... Бабушка искала, писала письма. Потом ответили: Яков в 1943 году умер от воспаления легких. Я был уверен, что где-то в ГУЛАГе. Был в Норильске в командировке, думал: где-то здесь мой дед... Потом оказалось, что он рядом: я живу в Северном Бутове, можно ходить пешком.
...Открытие получилось по-настоящему народным. Вместо чиновников в костюмах – священники, бабушки и дедушки с лампадками и цветами. Монумент построили на деньги родственников убитых. Среди выступавших с речью — вдова Солженицына Наталья Дмитриевна:
– Короче и лучше всего сказал Твардовский в поэме «По праву памяти»: «Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу». Для меня этот памятник — как раз надежда, что мы будем в ладу с будущим.
«Открытие бюста Сталина и этого монумента в течение одной недели – это как?», – спросили Наталью Солженицыну.
– Это та реальность, в которой мы живем.
В этой реальности министр культуры Мединский выступил на открытии памятника Сталину, а не жертвам репрессий его имени.
...Непрерывный людской поток «омывает» стены рва около часа. Скоро под каждой табличкой появляется охапка цветов — белых и красных. Каждый человек бьет в колокол: бом, бом... Если ударит 20 тысяч человек — громко ли будет?
