Принадлежал профессор к другой партии — кадетов, Конституционных демократов, уповавших после кровавого 1905 года на средства сугубо мирные: Конституцию и демократию. Муромцева почти единогласно (624 голосами депутатов из 636) избрали председателем Первой Государственной думы. Валентин Серов написал его парадный портрет в момент выступления на трибуне. Седовласый профессор Московского университета и адвокат, по-хозяйски опершись двумя руками о ее края, произносит программную речь. «Строгий, суровый, торжественный, стоял он на своем месте и вел заседания твердо. Но, несмотря на его суровость, все члены Первой Думы не только слушались его, но и сердечно любили его. Они все чувствовали, что Муромцеву Дума была дорога, потому что ему дорога была Родина, для блага которой он пошел в Думу» — так описывал его выступления один из депутатов.
Свою первую и последнюю речь в Государственной думе Муромцев начал словами: «Кланяюсь Государственной думе». Тогда же в своем выступлении сказал: «Великое дело налагает на нас и великий подвиг, призывает к великому труду».
Длился «великий труд» недолго, всего 72 дня. Император Николай II не потерпел критику правительства, звучавшую в зале Таврического дворца и разносимую по Российской империи и всему миру прессой. Первую Государственную думу царь распустил. Члены партии кадетов в ответ на это собрались в Финляндии и подписали «Выборгское воззвание», призвав народ к мирному сопротивлению: не платить налогов, не идти на военную службу. За что подписантов, включая Муромцева, судили и приговорили к трем месяцам тюрьмы. Провел он их в Таганской тюрьме.
Статус осужденного по закону Российской империи ставил крест на политической деятельности. Муромцева исключили из дворянского сословия и лишили права служить присяжным поверенным, заниматься адвокатской практикой. Все это не помешало ему вернуться в родной Московский университет профессором, откуда его в должности проректора уволили до революции. Он читал лекции на юридическом факультете, который окончил, и в других институтах.
Московской городской думе, гласным которой профессор избирался шесть раз, ничто не помешало после его кончины учредить премию и стипендию имени Муромцева на юридическом факультете Московского университета. И заказать парадный портрет, чтобы вывесить в зале заседаний. Газета «Русские ведомости» писала, что Муромцев «при жизни для всех русских, для всех европейцев стал исторической личностью, потому что с его именем начинается русская конституционная история».
Доживи член ЦК партии кадетов Сергей Муромцев до прихода к власти большевиков и левых социалистов-революционеров, то узнал бы, что правительство РСФСР объявило кадетов «партией врагов народа». Деятельность Партии народной свободы, как стали называть Конституционно-демократическую партию, чтобы быть понятней избирателям, запретили. Уцелевшим от расстрелов и тюрем кадетам оставалось одно — бороться с оружием в руках с советской властью, избрав верховным правителем адмирала Колчака. Чем окончилась эта борьба, хорошо известно.
После переезда из Петрограда в Москву правительства Ленина наркомы и вожди партии заняли квартиры в зданиях Кремля и лучших гостиницах, доходных домах, объявленных «домами Советов». Молодому члену ЦК партии, бравшему власть в Петрограде, латышу Ивару Смилге нашлось место в квартире на Сретенском бульваре, 6. Здесь он прожил с женой и дочерью до тех пор, пока как герой с Ярославского вокзала, провожаемый толпой во главе с вождями партии Троцким и Зиновьевым, не уехал без конвоя в ссылку в Минусинск. Это случилось в десятую годовщину Октябрьской революции. Подлинные страдания для «ленинской гвардии» наступили десять лет спустя.
Рожденный в маленьком городке Латвии сын лесника, расстрелянного карательной экспедицией в дни революции 1905 года, рано пошел по его стопам. Вступил в партию в 14 лет в реальном училище, как Владимир Маяковский в гимназии. В Москве учился на юридическом факультете народного университета имени Шанявского. Полиция, приняв за финна, дала ему кличку «Чухонец» и установила, что студент вел жизнь «профессионала-организатора» среди рабочих Лефортова. Отсидел революционер дважды по нескольку месяцев в тюрьме. Третий раз его без суда сослали в «одну из отдаленнейших губерний Российской империи». Там на царское жалованье, нигде не работая, изучал политэкономию, философию, историю, итальянский и немецкий языки.
После Февральской революции Смилгу избирают в 24 года членом ЦК партии. С тех пор он занимался одним делом: брал власть и воевал. Не получив никакого военного образования, командовал армиями и фронтами. О себе писал: «В качестве члена Реввоенсовета участвовал в борьбе против чехословаков, Деникина, колчаковцев и Врангеля». По скромности указал не всех, с кем воевал на разных фронтах. Троцкий поставил успешного командарма во главе комиссаров Красной армии. Близость к председателю Реввоенсовета, ставшему злейшим врагом Сталина, погубила Смилгу. Его выводят из членов ЦК, исключают из партии, ссылают в Сибирь. Признавшего ошибку — возвращают в Москву, назначают ректором Института народного хозяйства имени Плеханова, где профессор Смилга читает лекции по экономике. Выдвигают заместителем председателя Госплана СССР. Казалось бы, все хорошо. Но после убийства Кирова Сталин решает расправиться со старыми большевиками, со всеми, кто с ним не всегда соглашался. Смилгу, помучив на Урале в «политизоляторе», судят повторно в Военной коллегии Верховного суда СССР и, не признавшего вины и молчавшего на допросах, расстреливают.
В отличие от всех оправданных в годы «оттепели» Хрущева полностью реабилитация Ивара Смилги случилась 40 лет спустя после казни. Только при Горбачеве сняли обвинения с «врагов народа», служивших в Красной армии под началом Троцкого. Когда с историком профессором Владленом Сироткиным мы проводили вечер в Доме актера, посвященный переизданной после 1923 года запрещенной книге Троцкого «Литература и революция», пришла в переполненный зал дочь Смилги. Она рассказала, что мать, Надежду Васильевну, и трех ее братьев расстреляли, как отца. В тот вечер в Москве впервые за долгие годы замалчивания и хулы с почтением называли Ивара Смилгу и его начальника. До сих пор не реабилитированного, поскольку развенчанного председателя Реввоенсовета не судили в СССР, не приговаривали к «высшей мере социальной защиты». Просто расколол ему в Мексике череп альпенштоком агент Сталина.
Все в зале Кремля со времен доклада Хрущева о культе личности, знали, что троцкисты никогда не являлись врагами народа, шпионами и диверсантами. Затаенная правда о преступлениях правительства Сталина прорвалась и взорвалась как бомба под фундаментом государства, прочно державшегося в его руках.
Сталин казнил не только руководителей партии и правительства, но и маршалов и генералов Красной армии, народных комиссаров всех отраслей промышленности, директоров заводов и институтов, ученых и инженеров. Одних писателей погибло 400. По последним публикациям в 1937–1938 годах, около 700 тысяч человек пали под пулями в затылок, не считая осужденных на мучения и смерть в лагерях и ссылке. Зачем повторяю давно известное? Потому что стало поветрием искать оправдание и пользу в невиданных по масштабу репрессиях.
Внук погибшего деда, известный кинорежиссер, повторяет вслед за главным научным сотрудником Института российской истории РАН выдумку, что Сталин хотел, чтобы не Коммунистическая партия управляла государством, а Советы! Поэтому принял новую Конституцию в 1936 году. Но ее надо было провести через ЦК партии, где сидели старые большевики, а, по словам Сталина, «эти старые большевики только тем и хороши, что старые». Под предлогом, что в стране много троцкистов осталось, секретари обкомов и ЦК республик якобы потребовали их «почистить», чтобы расправиться со своими конкурентами на предстоявших выборах в Верховный Совет СССР…
Но Конституцию 1936 года, как известно, составлял старый большевик Николай Бухарин. С ним и ему подобными «верными ленинцами» покончили в 1937–1938 годах заодно с кадрами, выросшими в СССР, рядовыми гражданами страны. Бравших в 1917 году власть старых большевиков насчитывалось всего 20 тысяч, а расстреляли — смотри выше.
В одном доме бывшего страхового общества «Россия» погибли 18 жителей. Ни одного старого большевика среди них нет. Все получили образование и состоялись в годы СССР, все они рядовые члены партии и беспартийные. Самый пожилой — 1883 года рождения инженер Ободовский — занимался индустриализацией и механизацией сельского хозяйства. Самый молодой — Иван Николаев, юноша 18 лет. «Учился на курсах абитуриентов». Вместе с ним погиб его отец, пенсионер.
Читаешь сайт «Расстрелы в Москве» и не понимаешь: по какому принципу уничтожались невинные люди, во имя чего и за что?
В списке погибших жильцы одной коммунальной квартиры, два поляка, доктор экономических наук, заведующий кафедрой Института механизации и электрификации сельского хозяйства Домбаль и научный сотрудник института Здярский-Войткевич. Можно подумать, покарали их, потому что поляки. Но расстреляны татарин — директор Татарского центрального дома культуры; немец, ведавший высшей школой в наркомате просвещения РСФСР; русский, управлявший начальной и средней школой. И еврей, ученый секретарь ЦНИИ методов краеведческой и музейной работы.
Помимо эстонца Вайно, экономиста коммунальной конторы, в списке расстрелянных два латыша: наладчик по штампам завода «Красная звезда», выпускавший бритвенные лезвия Эйдук, старший инспектор отдела электрификации наркомата путей сообщения при заводе «Динамо» Берзин. Оба явно не латышские стрелки, спасавшие правительство Ленина в 1918 году. Первый — 1903 года рождения, второй — юноша, проживший всего 21 год. Скорее всего, они родственники известных революционеров.
Неужели весь этот интернационал представлял опасность для СССР и все эти люди шпионы и враги народа! За что их убивали?
Моцарт у Пушкина говорит: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Но в политике сплошь и рядом гений и злодейство в одном лице. Да, Сталин провел индустриализацию, спасшую государство, победил в войне... И он же инициировал не поддающиеся здравому смыслу массовые расстрелы по всей стране. В один из дней 1937 года под резолюцией «За» подпись Сталина стоит на представленном наркомом НКВД Ежовым списке более чем из 1300 фамилий осужденных «по первой категории», то есть к смерти. Иначе как злодейством, патологической жестокостью, как у Нерона в Древнем Риме, расстроенной больной психикой, это объяснить невозможно.
