Что могло побудить летчиков, которые вели самолет президента Польши, идти на посадку в столь сложных условиях и повторять заход на полосу за заходом? Пожалуй, это главный вопрос, ответ на который сможет пролить свет на первопричину трагедии. “МК” побеседовал об этом с бывшим шеф-пилотом двух президентов — Горбачева и Ельцина.
— Я потрясен трагедией в Смоленске… Тем более что она произошла с самолетом и экипажем из элитного подразделения, каким является правительственный отряд Республики Польша. У меня есть книга “Записки шеф-пилота двух президентов”, где описан случай, когда мы летели на совещание “Большой восьмерки”. Делегацию тогда возглавлял Борис Ельцин. И мы должны были садиться в Хитроу, в Лондоне. Когда мы вылетали из “Внуково”, погода была прекрасная, но при подходе к Лондону нам сообщили: в аэропорту туман, видимость 175 метров, ваше решение?
— Сажать или не сажать самолет при такой плохой погоде — это ведь может решить только командир корабля?
— Да, и я решил идти на запасной аэродром. Но об этом мне нужно было доложить президенту Ельцину. Подхожу к начальнику охраны Коржакову, так как только с его разрешения мог входить в президентский салон, объясняю ситуацию. Коржаков — мужик хитроватый, говорит: “Плохие новости сам докладывай”. Захожу к Ельцину — он как раз завтракает — и говорю: погода очень плохая, я принял решение идти на запасной аэродром в Шеннон (Ирландия).
Ельцин очень зло на меня посмотрел и говорит: “Я тридцать лет летаю самолетами, но на запасной аэродром, товарищ командир, никогда не уходил. Мне нужно с Мейджером встретиться, переговорить. Делай что хочешь, но садиться нужно”.
Ну что ж, думаю, топлива у меня много. Сейчас еще покружимся, подумаем. Так мы и сделали. Передо мной еще передовая группа шла. Женя Кочаров там был командир корабля. Я с ним пообщался на определенной частоте, и он мне говорит: “Я сейчас зайду, посмотрю, как погода”.
— То есть он летел перед вами и фактически пошел на разведку?
— Да. И вскоре он доложил: “Я сел”. Как видимость, спрашиваю — синоптики иногда и ошибаются. А он: “Примерно такая, как обещали, но ничего, нормально, системы работают хорошо”. Тогда я тоже принял решение заходить на посадку и сел при видимости 175 метров в тумане.
— А если бы не сели?
— Чем я мотивировал такое решение? Первое: я был абсолютно уверен в работе оборудования самолета и двигателей, так как за день до этого сам облетывал этот самолет с тем же экипажем.
Второе: накануне я совершил технический рейс в аэропорт Хитроу. К тому же ранее, выполняя рейсовые полеты на “Ил-62”, уже бывал в этом аэропорту множество раз, а потому в работе светорадиотехнических средств и диспетчерской службы тоже был абсолютно уверен.
Третье: я был уверен в профессионализме экипажа.
И четвертое — что немаловажно — аэропорт Хитроу оборудован так называемой системой “Бегущая волна”. Это когда перед тобой по курсу посадки постоянно то и дело мелькает линия огней. У нас в стране такой системы нет нигде. Она, конечно, значительно облегчает как заход на посадку, так и саму посадку.
В результате мы сели, причем очень мягко. С нами на борту был маршал Шапошников — как вы знаете, тоже летчик, — так вот он удивленно спрашивает: “Володя, как же ты рулил?”. Я уж ему не стал рассказывать, что там эта система стоит, и ответил: “Вот так и рулил”.
— А в ситуации под Смоленском как бы вы себя повели?
— В этой ситуации я бы десять раз отмерил и только тогда один раз прошил. Вот вы правильно сказали, что это — военный аэродром. И об этом я бы задумался в первую очередь.
— Вряд ли можно надеяться, что на таком аэродроме может быть достойное оборудование для такой посадки.
— Вот именно… Я не знаю, какое там могло быть оборудование и есть ли там система инструментальной посадки, так называемый ИЛС. На борту “Ту-154” она точно есть. Но вот есть ли на аэродроме? Как правило, на военных аэродромах стоит система ОСП плюс РСП (РСП — радиолокационная система посадки, ОСП — оборудование системы посадки, заход по приводам. — Авт.). И меня бы это обстоятельство, конечно, насторожило. Кроме того, есть различие в работе диспетчерского состава гражданской авиации, к которой мы привыкли, и работе военных диспетчеров.
И еще настораживает вот что. Сейчас некоторые СМИ рассказывают, что “Ту-154” не дотянул до полосы 200 метров, другие говорят — 150 или 300. Но! Насколько я знаю, на наших аэродромах это зона свободного воздушного подхода. Там не должно быть таких препятствий, как высокие деревья. Не должно! Откуда там деревья?
— Почему вообще возникла ситуация, когда борт №1 садился на военный аэродром?
— Не знаю… Я вам уже говорил: как правило, перед подобными вылетами мы выполняли технический рейс, чтобы познакомиться со всеми нюансами на том аэродроме, куда планирует приземляться борт №1.
— Это во всех странах так?
— У них не знаю, а у нас так было.
— Отвечает ли самолет “Ту-154” требованиям, которые предъявляются к борту президента?
— Каждый самолет, и даже тип самолета, прежде чем допустить к таким полетам, обязательно проходит специальную сертификацию. Борт должен налетать определенное количество часов, пройти проверку, за это время происходит наработка двигателя… Потом только его допускают. И самолет “Ту-154” был к таким полетам допущен. Вообще “Ту-154” один из самых безопасных самолетов этого класса. У него три двигателя, и он оборудован тройными основными дублирующими системами. Так что в отношении самолета у меня опасений никаких нет.
— А экипаж имеет какое-то отношение к предполетному осмотру машины президента или это дело лишь технического состава?
— Как у них принято, сказать не могу, а у нас, как я говорил, перед каждым таким полетом экипаж облетывает самолет — и полет происходит по официальной программе.
— То есть вы все же проверяете его техническое состояние?
— Да, проверяем. Не облетывая, визуально, что определишь? Сели, посмотрели — вроде все нормально. А после облета снимаются данные контроля, проверяется работа всех систем.
— Так к чему или к кому должны быть вопросы?
— Если помните, после гибели губернатора Александра Лебедя ваши коллеги подняли такую проблему: якобы випы часто принуждают экипаж к посадке в плохих условиях. Неприятная история была связана и непосредственно с этим польским бортом. Наводит вас это на какие-то мысли?
— Наземные службы сегодня вправе приказать экипажу уйти на другой аэродром или могут только рекомендовать это сделать?
— По нормам, их слова носят лишь рекомендательный характер. Окончательное решение принимает командир корабля.
