И о погоде…
Сегодня эта старая, привычная фраза, почти мантра, означающая, что все новости (порой тоскливые, порой обнадеживающие, а иногда и непонятно, хорошие или плохие) наконец закончились, и можно получить десерт, узнать, что там намечается на улице: зонтик брать или так обойдется, — получила иной, сакральный смысл.
Увы, в контексте страшной (и, что самое ужасное, страшной очередной) новости о крушении Boeing 737 в Ростове-на-Дону фраза «и о погоде» звучит как реквием. Эксперты спорят на страницах самых разных изданий о причине катастрофы, выдвигают свои версии, аргументируют, опровергают, спорят. Склоняются винить во всем «неблагоприятный погодный фактор».
Люди жадно читают. А как не читать? Если вскоре лететь матери, сыну, тебе самому… И это крушение, увы, не первое, и в прошлый раз так же были эксперты и версии, но в итоге так и осталось непонятным: почему упал самолет и есть ли вообще гарантия хоть какой-то твоей безопасности в воздухе или завтра будут гадать вслед тебе?
Люди читают жадно, взахлеб, и не получают ответа на вопрос, что же стало причиной крушения лайнера, потому что ответа со стопроцентной гарантией не бывает почти никогда. Тогда они чувствуют себя обманутыми и начинают возмущаться. И не хотят признать очевидное: что бы ни сообщали нам «черные ящики», как бы достоверно ни выглядели суждения экспертов, свидетелей случившегося нет. Все мертвы. И некому удовлетворить простое испуганное любопытство тех, кто смертельным рейсом не летел. И тогда начинают звучать обвинения в адрес журналистов: дескать, если правду найти не могут, нечего про это писать! И так проблем выше крыши, и радости у людей никакой, и денег не хватает, и сил, и времени на эту непростую жизнь, а тут еще день с раннего утра испорчен страшными новостями да пробирающим до костей видеорядом. И зачем, спрашивается, это надо — смаковать смерть? Лучше уж сообщить про катастрофу одной строчкой, просто как о случившемся факте, и также одной строчкой о причинах, если их удастся найти. И нечего людей даром травмировать.
Катастрофы самолетов в последнее время становятся если не обыденным фактом, то уж точно не из ряда вон выходящим, переходят в разряд страшных, но все-таки достаточно рядовых событий. И вот уже погибшие в авиакатастрофах вызывают все меньше сочувствия, и все чаще звучат сравнения типа: «В автомобильных катастрофах прогибает людей куда больше!
В процентном соотношении от всех перелетов в день, месяц, год эта катастрофа не является серьезным показателем безопасности полетов!» И так далее, и тому подобное.
Виновным в случившемся — а у любой катастрофы, как известно, есть конкретные должности и фамилии — выгодно отвлечь внимание от проблемы, а людям, в свою очередь, уже надоело про эту проблему слышать. То ли дело Гульчехра Бобокулова, отрезавшая голову ребенку! Вот сенсация так сенсация! И те же самые люди, кто призывает сегодня молчать о катастрофах и не трепать нервы, недавно возмущались тем, что центральные каналы молчали о няне-убийце. Хотя не надо быть ясновидящим, чтобы предположить, насколько выше вероятность у человека погибнуть при крушении лайнера, чем оказаться на месте несчастного, убитого с поистине ненормальной жестокостью ребенка.
Любая авиакатастрофа — это не просто одномоментная смерть десятков людей, это смертельный для пользователей сбой в системе. Отказываясь изучать всякий раз заново возможные причины случившегося, выявлять слабые места в системе авиаперевозок, мы даем все больше шансов для будущих трагедий, удобряем их равнодушием и подпитываем молчанием. А потом пьем в зоне вылета алкоголь, идем на полусогнутых по трапу в салон авиалайнера и крестимся, не в силах победить свой вполне оправданный страх.
А бояться надо было раньше — то есть бояться надо сейчас. Бояться, что общественная тишина вокруг вчерашней авиакатастрофы обязательно приведет к завтрашней. И только тогда, когда каждая мелочь в системе наших авиаперевозок будет извлечена на публичное обсуждение и изучена, и оспорена со всех сторон, фраза «и о погоде» приобретет свое старое доброе значение.
