Пока был Телетьен жив — стонали сельские бабы. Сначала — от удовольствия. А потом — от ревности. Хоть деревня Одрынки и маленькая, а поди разбери, какая из жен местного султана — любимая…
Под одной крышей с украинским многоженцем жили сразу три супруги. Еще три жинки “вне хаты” народили ему троих детей.
А с десяток “коханок” любили его без побочных последствий.
На каждую — своя женская доля.
А умер Телетьен — зарыдал обездоленный гарем...
Над входом в сельскую раду, что в соседней деревне с Ордынками, приколочены кустистые оленьи рога.
— Это что, в честь Алексея Телетьена? — спрашиваю у местного головы.
Но Александр Захарович не улыбнулся:
— И в наше село он захаживал — своих баб ему мало. Его-то гарем все эти годы находился, считай, на острове...
Сразу за Одрынками начинается глухой лес. А со стороны “цивилизации” в село сейчас можно пройти только по хлипкому мостику через речку. Его пару лет назад построили. До того Телетьен на лодке реку переплывал. Как жительницы островка-гарема терпели свое семейное положение, для меня вопрос.
— Это кому еще обуза! Вдовы у него такие… Они и довели человека, паразиты. А на похоронах весной всем селом дружно слезы лили! — судит Александр Захарович о ситуации со своей мужской колокольни. — Тяжелую и плодотворную жизнь прожил земляк мой Алексей Кондратьевич. Побывал в немецком плену. Сбежал от врагов, а по пути на родину в Польше переночевал в избе у одной женщины. С тех пор у него и появилась непреодолимая тяга к женскому полу, сам рассказывал. Он до 88 лет свое супружеское дело исправно рубил. А без Телетьена и гарем, и все хозяйство сразу тазом накрылись.
Базарная Любовь
Дворец одрынского султана среди узорчатых хат сразу и не приметишь. Алексей Телетьен под крышей покосившегося сруба жил счастливо тридцать лет и с тремя женами. После его смерти общая беда не сплотила “гражданских вдов”… В борьбе за домашний очаг победу одержала Любовь. Она, как водится, оказалась зла и выгнала двух бывших сожительниц из дома.
— Из Москвы? Заходи… — дверь открыла 57-летняя седая женщина в мятом халате. — Совсем одна-а я осталась… Кормильца-то нету!
Темные хоромы многоженца заполонили спальные места: печка, три кровати... Посуда и одежда валяются прямо на прогнившем полу. Я чуть не угодила ногой в таз, где на общих условиях мариновались грибы и мухи. А ведь Любовь Вильчинская застала время расцвета этого хозяйства.
— С первой официальной женой Матреной Алеша тут же на селе познакомился, вскоре после войны, — говорит хозяйка. — Прожили они без малого тридцать лет. Конечно, Телетьен и тогда уже к любовницам шастал. Но так чтобы домой приводить — нет… Детей у Матрены не было. А лет под 50 она все чаще стала на печку в панталонах укладываться. Когда же Телетьен у соседок оставался ночевать, Матрена мирно советовала: “Завел бы себе вторую жену! И сам бы был при хозяйстве, и мне — помощница”. Из села, правда, ни одна из коханок на вторую роль не согласилась.
Тогда Алексей Телетьен нашел дополнительную супругу на овощном базаре. В приличном райцентре. Любовь Вильчинская покупала помидоры, громогласно торгуясь с продавцом. Такая дама всегда обратит на себя внимание. И проницательный Телетьен обратил ситуацию в свою пользу. Видит: женщина неудовлетворена.
Подкатил — сговорились...
— С первым мужем я на чужой свадьбе познакомилась, — говорит Любовь. — Он меня сразу позвал. Сначала на сеновал, а после — замуж. Сыграли свадьбу, тут выяснилось, что пьет. Бил меня... И вот однажды в 30 лет я пошла на базар. А вернулась с рынка уже в Одрынки, вместе с Телетьеном. Хоть Алексей был и женат, и на 20 лет меня старше, а чем-то завоевал. Колдун он был по этой части…
Жена и жена — одна сатана
Молодая наложница замерла посреди Матренина двора, прижимая к юбке сетку с помидорами. Жена не удивилась. Обтерла руки о грязный фартук, передала гостье недочищенную картофелину с ножом и со словами: “Что ж, давай будем с тобой друг другу помогать. И мужа, и хозяйство разделим”.
— Ну, Алексея Кондратьевича мы и так со всем селом делили. А вот в домашних делах я у Телетьенов была вроде служанки, — говорит Любовь. — Болели у Матрены и ноги, и спина. С утра проснется на печке, зовет: “Любка, дай руку”, помогаю ей слезть. Сядут за стол, заказывают: “Налей борща, сорви овощей с огорода”.
Отправимся с ней за водой к колодцу: я несу ведро, а Матрена рядом идет. Смотрит, чтоб я ни капли не расплескала. Запнусь, может подзатыльник дать. А сама через каждые три метра на пенек или травку присаживается: “Любка, разуй меня, ноги затекли”… Зато в постели я была любимая. До поры до времени.
“Бабовщина” в новой семье была Любови Вильчинской больше по душе, нежели побои бывшего мужа. Прознала о ее женском счастье родная сестра Надя из Тернополя, у которой судьба тоже не сложилась. Решила она от скуки навестить новую родню в Одрынках.
— Мы к тому времени втроем с Телетьеном уже пять лет прожили, — вспоминает Любовь. — И вдруг — Надька заявляется на порог в каком-то платьишке с кружевами. А она меня на семь лет моложе... Прошла в хату, села на кровать и молчит. Только глазами Телетьена ест. Он нам с Матреной сразу задания раздал: одну за хлебом послал, а другую — корову доить. И заперся изнутри с моей сестрой... Мы с Матреной подождали, пока Телетьен уйдет, и тут же побежали в избу. А там Надежда нежится на кровати. Я ее за волосы на пол стащила, а Матрена, как кошку драную, метлой из избы вымела. Сопроводили ее до речки, а местный мужик на лодке на тот берег переправил. Казалось, навсегда…
Ан нет: однажды вечером Надежда приползла в Одрынки под окна многоженца и подняла вой. Телетьен завел несчастную в дом и там взял в жены: “Живите дружно на общих правах”, — напутствовал он всю бабью троицу.
Не тут-то было…
— Они меня поколачивали и голодом морили за то, что Телетьен меня в постели предпочитал! — пожаловалась мне по телефону 50-летняя Надежда. — Я корову подою, а они меня в хлеву запрут до возвращения мужа. Или последний кусок хлеба на двоих разделят и при мне опасаются: “А то эта все сожрет”. Я из-за них и пить, и курить начала. Так все и терпела ради него… А куда деваться?
У многоженца в любви были свои принципы: день — днем, а ночью ни одну из жинок не подпускал к своему деревянному лежаку, что под любимым гобеленом с изображением полуголой негритянки. Султан одрынского гарема почивал, как одинокий холостяк.
“С трахтористом я гуляла”
Из трех “постоянных” жинок только Любовь родила Телетьену ребенка. Дочку. “Потому, — говорит, — и была главной женой”.
Три супруги Телетьена нянчили Наташу посменно. Как могла сложиться ее личная жизнь?
— Наташе сейчас 22 года. Она училась в городе, два года назад вышла замуж и родила ребенка, — говорит Любовь, счастливо улыбаясь. — Своего мужа бережет как зеницу ока. Знает, что мужиков в стране нема!
У Наташи между тем есть три сводных брата. Все — из Одрынок, и у всех — разные матери. Привечали Телетьена и еще в десятке хат.
— У нас на все село было три непьющих мужика. Один в райцентре работает. Другой перенес контузию на войне.
А третий был Телетьен, — говорит одна из соседок. — Большинство баб одинокие, другие мучаются замужем.
Алексей был нарасхват. На ревность не реагировал: одна закатит сцену, он с другой утешится. К Натэлке Алексей на сеновал ходил. Маринке уже тяжело наклоняться, так он ей в огороде помогал, она благодарила.
Людмила сама навязалась: через поле у всех на глазах к трактору Алексея ломанулась… “Возьми меня!” — просит. После этого Телетьена Трахтористом прозвали.
“Телетьен нам сам про свои походы рассказывал! Жены всегда в выигрыше, унижение — удел коханок!” — рассуждает вдова многоженца.
Гаремные дети не жаловались: многодетный папа никого не оставлял без внимания, помогал чем мог. Старшему из братьев выпали на долю целых два отца.
— К его матери, доярке, наш Ромео ходил в коровник молоко покупать, — рассказывает Любовь. — Мы все думали: вот зачастил, выпивать не успеваем… Вскоре, конечно, про червонный интерес узнали. Муж коханки явился к нам в хату, кричит Алексею: “Ты жену обрюхатил? Своих баб мало?!” А Телетьен кулаком об стол ударил: “Как со старшим говоришь, сопляк!” Тот сразу сник: “Прости, батя, погорячился”. Понял, что против телетьеновой природы не попрешь! Сейчас его приемный сын Саша уже свою семью завел — переехал в Днепропетровск.
У другой жертвы телетьеновой страсти, 60-летней Марты, от многоженца сын Валерий.
— Я инвалид с детства, — устало вздыхает Марта Миколаевна. Вместо ноги у нее деревянный протез. — Никогда хлопцы не обращали на меня внимания. А Телетьен заинтересовался… Да никак не ухаживал. Просто приходил, родители были не против. Отец его горилку усаживал пить…
Но Марта не успела поведать мне всю историю своих отношений с Телетьеном. Из сеней выскочила ее невестка и с криками: “Войдите в наше положение!” — выставила меня за ворота.
Внебрачных сыновей Матрена всегда принимала в хате Телетьена как своих: пекла пирожки, мазала их разбитые коленки зеленкой. Сам “отец семейства” брал своих отпрысков на рыбалку, но сдружить братьев не удалось. Валерий до сих пор стыдится такого родства. А вот третий сын, 38-летний Василий Левчун, которого я застала во дворе за рубкой дров, говорит:
— Тетя Матрена сначала звала нас жить в одной избе с Телетьеном. Но мать моя, Александра, так не хотела. С отцом мы виделись на селе каждый день. И мама никогда не жалела о связи с папой...
Василий вспомнил, как отец давал ему урок: “Сынок, построй в каждой деревне по хате, посади в нее по хозяйке… И тебе всегда будет где переночевать”.
“Большое было сердце”
В тот весенний день Алексей Кондратьевич вдруг вызвал к себе сына Василия и отдал ему часть наследства. А потом лег на свое одинокое ложе и скончался. Врачи говорят — от сердечной недостаточности.
— Отец всех своих жинок любил, большое у него было сердце. Вот и не выдержало напора… А папа ведь предчувствовал свою смерть, — говорит Василий. — Сказал мне накануне: бери теленка и курицу, поцелуй за меня внуков. Вовремя я увел скотину на глазах у трех жен. Потом здесь такой дележ имущества начался!
— Еще покойник не успел остыть, а сестра моя Надя уже разговор завела: кому в этой хате оставаться, а кому съезжать с нее. У нас с Телетьеном общая дочь — значит, и прав больше у меня. Только теперь я одна за хозяйством не поспеваю — привыкла все втроем, — плачет Любовь. — Матрена тогда посерела, села в уголок… Так молча и ушла вслед за Телетьеном через две недели. А потом я Надю прогнала. Да и ничто ее больше в Одрынках не держало — ищет теперь свое счастье в Тернополе...
Первыми проститься с покойником поспешили матери его детей. Женам их визиты не понравились. “Все, кто в хату заходил, тот что-нибудь тащил из нее! — негодует Любовь. — Так что мы с Надей и Матреной заперлись и уж никого до похорон внутрь не пускали. Ночью с покойником по очереди при свече дежурили. А за это время у нас еще две курицы со двора выкрали, стервы!”
И после кончины многоженца бабы не могли поделить Телетьена.
Хоронили доблестного мужа всем селом. Из печальной вереницы вдов доносились причитания: “Нет больше кормильца!”, “На кого ж ты нас оставил!”… Разом постарели бывшие наложницы одрынского гарема. И после церемонии разошлись — горевать каждая в свою хату.
Могила султана на сельском кладбище выглядит неухоженной. Может, вдовы боятся встретиться на погосте с соперницами? Даже надписи нет на надгробии.
Историю любви Телетьена на нем не уместишь.
