Потом вдруг пропала. Появлялась лишь эпизодически. Теперь, почти через 8 лет, она объявилась на московском канале ТВЦ в программе “25-й час”. Что же случилось с человеком за это время? Куда пропадают звезды? И как же они опять загораются?
— Ну так объясни, теперь уже, наверное, можно: почему тебя, девицу-красавицу, такую всю перспективную и профессиональную, убрали из новостей? Только откровенно.
— До сих пор не знаю, почему все так произошло. У нас тогда случилась смена информруководства, и вместо Сергея Доренко пришел другой человек, Баблумян. И мне ничего не объяснили, просто предложили перейти на другой проект.
— Чем ты не угодила?
— Не знаю. До сих пор хочу найти ответ.
— По-моему, тогда твой уход объяснялся тем, что ты не слишком современно выглядишь...
— Мне ничего не говорили. Тем более что внешний вид всегда легко меняется. Но это нормально. Любая творческая профессия плоха и хороша тем, что подразумевает вкусовщину. Можно предъявлять претензии к токарю, слесарю, который плохо прикрутил трубу. Здесь все понятно. А с нами — по-другому.
— Но ты тогда была настолько хороша, что тебя прочили в основную программу “Время” на девять вечера.
— Безусловно, меня готовили на эту работу. Но, как говорится, я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак.
— И ничего личного?
— Я не знаю. В 97-м мне было всего 24. Просто я очень рано начала работать в профессии, с 18 лет. Очень рано села в кадр. У меня была прекрасная школа, но опыта никакого. Я была слишком большой максималисткой.
— Когда тебя увольняли, ты рвала и метала, всех ненавидела? Андрееву, например?
— Ничего подобного, к Кате я отношусь чудесно. У меня с ней очень хорошие отношения. Я в этом плане вообще не завистлива. У Кати получается, и дай Бог ей здоровья. Я рада, что у нее есть стабильность, потому что в нашей работе это самое главное.
— Но когда смотришь “Время”, нет мысли: “А вот я бы…”?
— Нет, абсолютно. Меня сейчас уже не слишком волнует информация в чистом виде, корреспондентом быть гораздо интереснее. Когда моего мужа, корреспондента Первого канала Анатолия Лазарева, отправили работать в Англию, Путин был там с официальным визитом. Я тогда жила в Лондоне, и наше руководство сказало: “Почему бы ее не попробовать? Она знает язык, знает город”. Мне дали шанс, и я стала работать на “визитах”. Надо сказать, что визиты с Борисом Николаевичем и с Владимиром Владимировичем — две большие разницы.
— В чем отличия?
— Сейчас все гораздо мобильнее и более предсказуемо. С новой молодой путинской командой работать комфортно. Они заранее дают всю информацию. И после той моей работы с Путиным я стала делать из Англии много репортажей.
— А ведь как было бы здорово тебе раздуться от собственной значимости, чтобы все шушукались: “Смотрите, Прохорова идет”.
— А потом бац — и лопнуть. Нет, сейчас я занимаюсь своей авторской программой, и мне это нравится. У меня великолепная команда, в которой я уверена на 300%. Мне легко и удобно. В программе я могу говорить все, что посчитаю нужным, и затрагивать те темы, которые интересны мне.
— Но все-таки было ощущение, что жила и работала хорошая девушка, которую все знали, и вдруг пропала.
— Я тебе могу назвать очень много людей, гораздо более талантливых, чем я, которые пропали на самом деле.
— А может, ты самая талантливая?
— Надо всегда ставить планку, до нее прыгнуть и видеть за ней следующую. Если я тебе сейчас скажу: круче меня только горы?
— Я тебя пойму.
— А я так не считаю, мне еще много чему нужно учиться. Для телевидения я — птица Феникс. У меня был момент, когда привычный мир рухнул, и я осталась только с ближними друзьями, которые меня поддерживали. И сам процесс возврата на экран был очень тяжелым. На ТВЦ я пришла сильно побитая. Самое обидное, что какое-то время пришлось доказывать, что я была не диктором. А уж каких кровавых соплей и синяков мне это стоило — о том не надо знать всем. Я прошла через очень многое. Вплоть до того, что когда в моей жизни я осталась вне кадра, я оказалась в больнице с тяжелым заболеванием, не связанным с работой, попала в реанимацию... Беда не ходит одна. Но я смогла победить и болезнь, и себя. Если когда-то у меня что-то не получилось, то проблема не в том, что тот меня не любил, этот мне ножку подставил, а тот, сволочь, вообще сидит доносы строчит, а когда возникла проблема — никто слова доброго не сказал.
— Такое было, доносы писали? Или ты фигурально?
— Я людей за руку не ловила, поэтому пофамильно никого обвинять не могу. Поймаю — убью. Мне улыбались в лицо, пока я была на коне, и дружили взасос, а когда меня убрали — перестали здороваться.
— Но как красоту-то твою спрятать? Много ли у нас на ТВ найдется подобных див?
— Это все вкусовщина. Кому-то нравится русский типаж, как у меня, кому-то европейский, как у Кати Андреевой или Оксаны Подриги. Нас много, и мы все разные. Другое дело, что на том поле, на котором я сейчас сижу, женщин мало. Это мужские игры.
— Ты изменилась по сравнению со временем, когда работала на Первом?
— Стала более гибкой, а раньше была как танк. Во многом этому меня учит муж.
— Ну теперь расскажи поподробнее, кто у нас муж. Когда мы встречались в 97-м, ты еще была свободна.
— В этом году 5 лет как мы расписались, хотя еще и до этого мы вместе прожили три года. У нас классический служебный роман. Толя — человек, в котором я абсолютно уверена. У меня хороший тыл за спиной. Он по-другому думает, чем я. Я не принимаю никаких решений, не посоветовавшись с ним.
— Прости, но он моложе тебя?
— Да, ну и что? Он мудрее, чем я. И внешне выглядит гораздо старше своих лет.
— Да и ты выглядишь прекрасно.
— Обычно женщины плохо выглядят, когда у них какие-то проблемы постоянные. А у меня все хорошо. Я всегда знаю, что мне помогут. У меня есть очень хорошие близкие подруги и друзья, на которых я могу положиться всегда. Что еще нужно для счастья? Я делаю любимое дело, а мне за это еще и платят.
— А дети?
— Мы уже с Толей как бы подошли к ребенку, но тут мужа отправили в Англию... И я тоже не хочу бросать свою работу. Я не могу быть в отпуске дольше недели.
— Ты боишься, что, если уйдешь в декрет, тебя опять уволят?
— Не в том проблема. Я неделю работаю и улетаю на неделю в Лондон. Но если я уеду к мужу на полгода, то не выдержу без работы. А если останусь рожать здесь, то хороша семья — муж же там. Но я молода, у меня все еще впереди. Муж вернется — будем заводить детей. Мы оба этого хотим, но пока у нас две собаки. Была такса, а еще я с улицы привела дворнягу.
— И как тебе жизнь на две страны, туда-сюда?
— Тяжело, хотя драйва добавляет. В Москве я скучаю по мужу.
— Ты не патриотка?
— Патриотка, конечно, я люблю свою родину. Но есть люди-кошки, а есть люди-собаки. Кошка привыкает к месту, а собака к человеку. Вот я привыкаю к человеку — мой дом там, где муж. Но я, бывает, плачу, когда вижу несчастных, голодных стариков, доживающих в нашей стране. С ужасом смотрю материалы из глубинки. Когда узнала про дедушку, который умер в северном городке, примерзнув к полу, я рыдала. Не знаю, смогла бы я сама озвучить такой сюжет. Скорее всего я бы разревелась. Хотя для профессии это было бы неправильно. Я считаю, что страна, которая не может позаботиться о малых своих...
— Не должна существовать?
— Она должна существовать, но и должна понимать, что в ней что-то неправильно.
— Ты слишком заражена Англией и ее ровными газонами. А не можешь в омут с головой в состоянии запоя?
— Я вообще не пью.
— Запой бывает еще другой, любовный.
— Я же замужем, весь мой запой — вон он, сидит в Англии. Но раньше я действительна была более порывистой, совершала кучу глупых ошибок, и мои золотые грабли стояли у меня в прихожей. Сейчас у меня максимализма меньше.
— Стареешь?
— Нет, взрослею. Но когда станешь идеальной — можно ложиться в гроб и умирать.
