Винтовая лестница — шаг, еще шаг. Все в пыли и побелке. Не ожидал, что финал этой истории свершится здесь — на хоральной галерее лютеранской церкви. Пастор, войдя первым, обернулся и просто сказал:
— Вот он.
Чувствую, как теплеет взгляд. Даже присел немного от благоговения перед ним: вот предлинные змейки-трубки из чистого свинца, по которым идет пневматический сигнал от клавиш, а вот и сами клавиши... Щупаю: кость?
— Нет, — отзывается пастор, — целлулоид.
...Орган разобран до единой трубы (коих в нем свыше 2000); внешние панели, пульт из дубового шпона, меха — все цело, промаркировано и ждет своего часа...
— Неужели ему 106 лет? — шепчу я. — И большую часть жизни он простоял в крематории?..
Вообще-то органы могут жить... вечно. В Швейцарии есть один в деревенской церкви — так у него одна часть труб 1390 года, а другая — 1415-го. Играет. Но в России каждому инструменту была уготована собственная, неповторимая судьба... Мой спутник Дмитрий Романович Лотов — пастор и органный мастер — более чем кто-либо знаком с органом по имени...
— Зауэр. Красиво? А в переводе — “кислый”. Тут на пульте табличка была, но я в сейф ее убрал, чтобы не украли...
...Лютеранская община Москвы для своей “материнской” церкви Св. Михаила скинулась и заказала Вильгельму Зауэру новый орган. Стоить он мог эдак 7000—9000 рублей серебром (около 14000 марок) — за столько с молотка целое имение уходило... Впрочем, органы тогда не были экзотикой даже для Москвы: в среднем каждый приход обновлял инструментарий раз в 50 лет, прежний орган даже не реставрировали — демонтаж и помойка. Почему так? До середины XIX века еще не был найден, казалось бы, простецкий механизм настройки труб — металлический ролик, “улиточка”. Трубу настраивали руками — сжимая и разжимая, отчего она вскоре обламывалась.
Во Франкфурте московскому заказу присвоили номер 755. Самые длинные, 5-метровые трубы из-за ограничения по высоте в церкви Св. Михаила сделали с изгибом, что на качестве звука никак не сказывалось. Получился типично романтический инструмент в 33 регистра, звучание которого — массивное, мягкое, пухлое — весь шарм XIX столетия...
— Уникум! — Дмитрий Романович восторжен. — Редчайший случай, когда интонировка не пострадала совсем! В этой прелести его и надлежит сохранить...
...Само здание выглядело странно: больше походило на вытянутую избу. Ведь традиционной башни поначалу не было, ибо еще с допетровских времен запрещалось неправославным церквам ставить кресты и вешать колокола. Первый раз кирха серьезно пострадала в 1914 году от немецких погромов. Была уничтожена часть церковного архива, но орган остался нетронутым. Революция 1917 года не нанесла ощутимого удара по лютеранским церквам, поскольку главным объектом вражды стало православие. Это же касается и кампании по изъятию церковных ценностей 1922 года: у лютеран из драгметаллов — лишь алтарное распятие и набор для причастия. Особенно не разживешься. Наоборот, начало 20-х есть некий период расцвета, когда лютеране были уравнены в правах с прежде господствующей церковью. Сие благоденствие продолжалось до сталинского закона о культе 1929 года, но для церкви Св. Михаила сладкая жизнь закончилась намного раньше.
— Представьте: 1925 год. — рассказывает Лотов. — В стране — авиационный бум. И профессор Жуковский ищет место, где бы ему построить ЦАГИ...
— Что и сделал по соседству с храмом?
— Все бы ничего, но институт начал разрастаться, и в какой-то момент вышло так, что церковь оказалась на его территории! Тут же директор пишет письмо “наверх”, что храм-де “препятствует организации охраны на режимном предприятии”. Ответ пришел незамедлительно: ликвидировать. И в 1928 году приход Св. Михаила закрыли. Но самое интересное, что здание церкви даже не пошло на слом: ее стены стали частями новых конструкций. К сожалению, увидеть это с улицы нельзя, но дядюшка мой (он там работает) утверждает, будто до сих пор легко читается фасад...
...Привычный для таких случаев дележ имущества разрешился следующим образом: 8-метровый алтарь попал в Музей архитектуры, а романтический орган — в свежеиспеченный крематорий, который столичная пресса рекламировала на все лады под лозунгом “Даешь крематорий — кафедру безбожия!”.
...Это потом будут байки ходить, что лучшей органной акустики, нежели там, не сыскать во всей Белокаменной. А ларчик просто открывается. Крематорий-то выстроен товарищем Осиповым прямо из стен воздвигнутой, но еще не освященной церкви Св. Серафима Саровского и Анны Кашинской: акустика-то церковная!
Архитектор Дмитрий Осипов — фигура прелюбопытнейшая. До революции проектировал церкви, потом книжку написал о крестьянском быте, грезил гигиенической избой — светлой и чистой. И надо отдать ему должное, мечты его таки сбылись... “Полезная площадь” в первом крематории Страны Советов расходовалась весьма остроумно. Место в подполье, замышлявшееся прежним архитектором для саркофагов в три этажа, Осипов определил под печной зал. Церковный купол превратил во внушительную прямоугольную башню. Орган же поставили прямехонько на алтарной солее, и, что характерно, он сел как влитой. Кто его перевозил, собирал — сейчас трудно понять. Есть версия, что этим занимались немецкие военнопленные с Первой мировой...
Вкратце сага о Донском крематории такова. Сначала там жгли бездомных, ибо степенные горожане пока еще сторонились диковинки. Но лет пять спустя реклама и относительная дешевизна сделали свое дело: народ валом повалил. А с начала 30-х прибавились репрессированные. Дом в две смены заработал: днем — обыкновенные ритуалы, а ночью вовсю жгли расстрелянных. Причем в истопники брали по разнарядке комсомольцев-активистов. Некоторые из них на этом деле и трогались умом. Ведь трупы без гробов привозили. Как есть, в натурале... Зато комсомольцу — грамота! Что до органа, то в период с 1947 по 1953 г. сохранились многочисленные сметы на его ремонт, примерно одного и того же содержания:“Требуется очистка всех воздухопроводов, воздушных вентилей и клапанов...”
То есть несчастный инструмент постоянно забивался пеплом, поскольку стоял как раз над кремационным цехом. Сажа и прах просачивались через шахту лифта-постамента (на котором опускали гроб после церемонии) и оседали в трубах. Тогда орган разбирали и тщательно чистили.
Дмитрий Романович Лотов на рубеже 80—90-х годов, еще не будучи пастором, не раз играл там во время прощаний.
— Поверьте мне как органному мастеру: такой инструмент вообще не нуждается в ремонте. Значит, были веские основания, чтобы его каждый год разбирать.
И тут не только сажа виновата. Климат-режим в крематории был преотвратный: зал не отапливался (лишь у входа стояла тепловая завеса), холод и сырость жуткая никак не улучшали положения...
— Что любопытно, — продолжает Лотов, — чтобы не качать воздух ногами, поставили моторчик с ременной передачей. Слабенький... Так фортиссимо вообще нельзя было брать: мехи тут же “садились”, мотор не выдерживал...
...Примерно с 1972 года администрации надоело нянчиться с капризным органом, и на 15 лет он замолчал. Тогда еще крематорий зарабатывал актами сожжения. Но к середине 80-х старые печи совершенно вышли из строя. Менять их — дорого и проблематично. Вокруг уже все шипели, что “вот-де крематорий чуть ли не в центре города коптит!” (а он действительно коптил — фильтры не работали). Рассказывают, что последним из “больших людей” в Донском сожгли Дмитрия Федоровича Устинова (конец 1984 года), чем истопники очень гордились. Непрогоревшие кости министра обороны в качестве особой реликвии долго лежали на окошечке...
...Так что ритуальщикам стало ясно, что брать деньги можно только за торжественную церемонию гражданской панихиды, т.н. фальш-кремацию. И без органа тут никак не обойтись. Поэтому в 1987 году его в последний раз перебрали и отчистили... Специальным пылесосом из труб выдували спекшийся прах, называемый “пролетариатом во взвешенном состоянии”. Я подошел к винладе и отколупнул кусочек такой сажи: характерный сладковатый вкус...
Лотов вспоминает:
— Под вечер на задний двор заезжал фургон a la “Хлеб”, его набивали гробами и угоняли в Николо-Архангельский крематорий. Однажды я наблюдал за погрузкой: весьма пикантное зрелище. Гробы совали и прямо, и боком, и чуть ли не вверх ногами, лишь бы побольше вошло...
Подвыпившие истопники вовсю ворочали гробами, напевая: “Наш труповоз, вперед лети! В “Николке” остановка!” Однажды при погрузке гроб опрокинулся, и покойник, весь в цветах, вывалился наружу. Но крематорский народ тогда был очень суеверен. Никто не осмелился прикоснуться к распластавшемуся телу...
А дальше... наступили “новые времена”. Запахло реформами, то бишь новым переделом матценностей... Из стоящего через стену Донского монастыря выгнали Музей архитектуры, отдав храм и храмовые земли Православной церкви. Последняя, припомнив осиповскую каверзу, стала требовать под свои нужды и здание крематория. Расклад сил был такой. Православные хотели побыстрее заполучить дом, орган же им был ни к чему. Лютеране, доказав путем предъявления выписки с фирмы “Зауэр”, что орган некогда стоял в церкви Св. Михаила, рассчитывали на инструмент. Крематорий, предчувствуя скорую расправу, упирался как мог, тормозя процесс с передачей органа, стоявшего как бы в алтаре, ибо это немного препятствовало вселению православных. Каждый играл в свою игру.
“Министру культуры РФ Николаю Губенко. Просим Вас рассмотреть вопрос о замене данного исторического органа современным инструментом меньшего размера (но не менее 10—12 регистров), изготовленным какой-нибудь органостроительной фирмой специально для ритуального зала Донского крематория. Гендиректор НАКРО А.Д.Крохин, 26 февраля 1990 года”.
...А устроил всю эту бучу с органом, раскопал его историю как раз Дмитрий Романович Лотов. Два года между лютеранами и ритуальщиками шла война за этот инструмент.
— Настроения были такие, что мне небезопасно стало появляться там. Я переругался со всеми, и мне на полном серьезе пообещали, что при первой же возможности запихнут в печь. И никто никогда не нашел бы. Они чисто работают. Так что, когда мне надо было узнать размеры органа, я посылал человека, который заходил в зал и шагами вымерял длину корпуса...
В намерениях уважаемых слуг Танатоса не стоит сомневаться. Еще в начале 80-х странным образом пропал бригадир печного цеха. Проштрафился перед коллегами, а потом как в воду канул. Где? Что? Ответ один: спился и замерз. Однако люди, причастные к Царству мертвых, все понимали...
...Наконец, 14 марта 1996 года мэр Москвы Юрий Лужков подписал решение о передаче органа “Зауэр” за номером 755 лютеранской общине. Я видел последовавший за решением акт о передаче 1997 года:
“Орган. 1 шт. Оценочная стоимость: 42 810 000 руб. 00 коп.”.
— Был интересный момент, — улыбается Лотов. — Только мы стали разбирать орган, как пришли люди из Донского монастыря и поставили пол-иконостаса. Я сказал, чтобы со второй половиной повременили, иначе мы не сумеем протащить крупные части. И они ждали. Но как только мы вынесли последний фрагмент, они немедленно поставили и вторую половину.
...На один день в тесном соседстве оказались: православный иконостас, кремационная шахта и лютеранский орган. Позже православные, добившись своего, попытались переделать здание под церковь, разобрав квадратную стелу и перекрасив все в розовый цвет... Я был внутри. Сотни ниш с урнами известных людей наспех затянуты иконами-плакатами. Сейчас этот “храм” почти всегда закрыт.
...Пастор Лотов пальцем счищает немного пыли на одной из труб:
— Учтите, что бы ни происходило в крематории, благодаря этому учреждению орган дошел до наших дней. В нем нуждались. И поэтому не порубили на металлолом. А сейчас... требуется элементарная профилактика. Мы уже обратились в одну из фирм, умеющих, реставрируя, не навредить. Стоить это будет около 100000 евро. Приедут они весной и месяца за три все сделают.
...Нажал клавишу одну, другую. Беззвучие. Так красиво было стоять здесь в тишине, фантазируя, как бы он сейчас играл...
— Я считаю, что неверующий человек не в состоянии адекватно интерпретировать духовную музыку. Когда встает вопрос о подборе органистов, мне не важно, какое у человека исповедание — православный, баптист, католик... Важно, чтобы верил.
Осенью 2005 года “Вильгельм Зауэр” даст первый концерт.
